Царь нигилистов 6 (СИ) - Волховский Олег - Страница 43

Часы пробили полдень.

— Обед? — спросил Саша. — Можно мне посмотреть, как мои гостинцы раздают?

— Хорошо, Ваше Императорское Высочество.

Они вернулись в комнату с тремя дверями. Правая была отрыта. За ней был коридор со сводчатым потолком. Слева шли двери камер, а справа глухая стена сада с маленькими окошечками под потолком.

Коридор нёс на себе явные следы недавнего ремонта: был выкрашен серой краской с красной каймой у потолка и посередине устлан мягким ковром. В той же стене, куда выходили двери камер, располагались изразцовые печи, которые топили из коридора. У очагов лежали наколотые дрова.

Было тепло, так что Саша сбросил ментик и перекинул через руку.

По коридору вышагивали навстречу друг другу два солдата с обнажёнными саблями, но не было слышно шагов. Когда встречный солдат поравнялся с ним, Саша заметил, что на ногах у него мягкие войлочные туфли.

В каждой двери было маленькое окошечко, прикрытое зелёной шерстяной занавеской.

У ближайшей камеры суетились двое солдат, ефрейтор, фельдфебель и плац-адъютант. Все без оружия.

Один из солдат с черными усами и бакенбардами приподнял край занавески и заглянул внутрь. Другой вынул ключи, замок заскрежетал, и дверь начала отворяться.

Посмотреть на это стоило, ибо процесс раздачи пищи радикально отличался от кормления арестантов и в советской, и в постсоветской тюрьме.

Никаких тележек с огромными кастрюлями под командованием толстой тётки или мужика в фартуке, которые, вооружившись половником разливают суп по тарелкам и подают его в кормяк.

Исключительно представители военного ведомства. Фельдфебель держал в руке большую корзину с мандаринами, ефрейтор — две корзины: с лимонами и шоколадками, один солдат — ведро с водой, второй — деревянный поднос с обедом. На нём — три оловянных тарелки, закрытые крышками, тарелка поменьше, тоже под крышкой, и кружка тёмного металла, видимо, тоже оловянная. Плац-адъютант осуществлял общее руководство.

В камеру один за другим вошла вся делегация. В коридоре резко запахло табаком и сыростью из узилища.

Дверь закрыли, и Саша не мог видеть, что там происходит.

— Это от великого князя Александра Александровича, — послышалось из-за двери.

И кто-то негромко ответил:

— Благодарю.

Вскоре делегация вернулась в коридор, но по содержимому корзин, трудно было судить, насколько они опустели.

— Карл Егорович, а Попечительное о тюрьмах общество имеет право посещать это место? — спросил Саша.

— Нет, для них открыты только тюрьмы гражданского ведомства. А здесь крепость. И секретный дом равелина.

Об обществе попечения о тюрьмах Саша знал в силу профессии, но всё равно понаслышке. В Советское время о нём не писали вообще, первые публикации появились в девяностые годы, и были редки.

Учреждённое Александром Павловичем, оно занималось благотворительностью и имело право на посещение тюрем в любое время.

Очень похоже на Общественные наблюдательные комиссии в постсоветской России, но с куда более широкими полномочиями.

Между тем, солдаты с корзинами переместились к следующей двери под номером два.

— Карл Егорович, в можно мне изнутри на это посмотреть? — попросил Саша, — я не помешаю, постою у двери.

— Не доверяете нам, Ваше Императорское Высочество? — спросил Мандерштерн.

— Проверяю, — признался Саша.

— Туда по правилам нельзя заходить с оружием, — сказал комендант.

И покосился на навязанную утром Гогелем саблю. Ибо офицер не должен ею пренебрегать, выходя из дома, тем более направляясь в крепость.

Саше скорее нравилось её носить, правда, сука, тяжёлая. И не всегда понятно, куда её девать, например, в ландо.

— А! — сказал Саша. — Это совершенно не проблема.

Снял саблю и протянул коменданту.

— Я же понимаю, что это требование безопасности.

— Хорошо, — со вздохом сказал Мандерштерн.

И принял оружие.

Подозвал вошедшего в коридор давешнего унтера, и к нему перекочевала сабля вместе с Сашиным ментиком, который ему, честно говоря, надоело таскать.

В следующую камеру два солдата с плац адъютантом, фельдфебелем и ефрейтором ввалились в том же составе, и вслед за ними вошёл Саша в сопровождении коменданта и унтер офицера.

Арестант сидел на кровати, за маленьким столиком, на котором стояла свеча в медном подсвечнике, чернильница с гусиным пером, металлическая пепельница с окурками и несколько книг стопкой. Он был очень молод, лет двадцати. Над верней губой едва пробивались светлые усики.

— Встать! — заорал плац-адъютант.

— Прежде всего, я попросил бы вас не орать в моём присутствии, — громко сказал Саша.

Заключенный начал было подниматься с места, но Саша остановил его жестом руки.

— Не вставайте, сударь. К сожалению, не знаю вашего имени.

— Это номер два, Ваше Императорское Высочество, — объяснил плац-адъютант.

— Да, — кивнул комендант. — здесь только номера.

— У меня нет привычки называть людей номерами, — заметил Саша.

— Таков порядок, — возразил Мандерштерн.

— Не ожидал от вас, Карл Егорович, — сказал Саша. — Это варварский порядок.

Он был сказал «фашистский», но решил, что не поймут.

И кивнул арестанту.

— Представьтесь, пожалуйста!

Юноша медленно встал, опираясь на стол.

— Муравский Митрофан Данилович, Ваше Императорское Высочество!

— Из киевских студентов? — спросил Саша.

— Да, — кивнул арестант, — до недавнего времени.

— Не скажу, что мне очень приятно вас видеть здесь, — заметил Саша.

И добавил:

— Присаживайтесь. Лишить вас обеда не входит в мои планы, заставить вас есть стоя — тем более.

Муравский сел, и действо началось.

Один солдат приподнял свечу и чернильницу, переложил на кровать книги и постелил на столик белую салфетку, потом налил воды в оловянную кружку, а ефрейтор выложил горкой мандарины, лимоны и все четыре шоколадки.

— Это от великого князя Александра Александровича, — прокомментировал он.

— От меня, да, — кивнул Саша, — прямо с круглого рынка. Приказчик-плут обещал, что лимоны две недели пролежат. Но я бы разделил этот срок на два.

Муравский сдержанно поклонился, приложив руку к груди и сказал:

— Благодарю.

Второй солдат водрузил на стол поднос и снял с него тарелки, приговаривая:

— Это суп, Ваше благородие, это рыбка с огурчиками и картошечкой, это капустка квашеная от великого князя, это квас, а вот это пирожное на десерт.

— Пирожное? — переспросил Саша.

Он решил, что не расслышал.

— Да, — кивнул комендант, — а что вас удивляет?

— Не ожидал здесь увидеть, — проговорил Саша.

И вспомнил эпизод из фильма «Хочу в тюрьму», где герой, оказавшись в голландских застенках, открывает пластиковый контейнер с обедом и восхищённо говорит: «Вот это пайка!»

Солдаты, нижние чины и плац-адъютант вышли в коридор и отправились кормить следующего арестанта. В камере, кроме Муравского, остались комендант, его денщик и Саша.

Обстановка состояла из столика, на котором был сервирован обед, деревянной кровати, выкрашенной в зелёный цвет, с двумя подушками и байковым одеялом, стула с гладким деревянным сиденьем и деревянного зелёного куба высотой примерно со стул. О назначении куба Саша догадался по его сходству с подобными предметами в Зимнем, толстой крышке сверху и дверце спереди. За дверцей, очевидно, ведро. А просто в ведро дворянин никак не может. Разве что на гауптвахте, но «губа» обычно ненадолго.

Запах почти не чувствовался. Саша предположил, что табак забивает.

Возле спинки кровати стоял большой кожаный чемодан с тремя застёжками.

Стены были выкрашены также, как коридор: серым с красной каймой у потолка, окно забрано решёткой и закрашено белилами на две трети, только самое верхнее звено оставалось прозрачным, но было слишком высоко, чтобы что-то в него увидеть.

В камеру выходила изразцовая печь, которую топили из коридора.

— Вы удовлетворены, Ваше Императорское Высочество? — спросил Мандерштерн. — Пойдёмте?