Царь нигилистов 6 (СИ) - Волховский Олег - Страница 39

Совет киевского университета основался не на пустом месте. У студентов уже была общая студенческая библиотека, который заведовали избранные студентами библиотекарь и помощник. При библиотеке образовалась ссудно-вспомогательная касса, которой тоже заведовали выборные от студентов.

Все дела они решали на сходках. Было, конечно, много и криков, и шума, но я никогда им не препятствовал. Если собиралось слишком много народу, 300 и более душ, им выделяли самую большую 1-ую аудиторию.

В декабре они избрали Совет, в том же месяце он начал работать. Тогда я уехал в Петербург, и дальнейшие события происходили в моё отсутствие.

В начале февраля студенты узнали об аресте своих товарищей, и Совет созвал сходку, на которой они выбрали депутацию из 10 человек и послали их к генерал-губернатору князю Васильчикову. Дело в том, что по закону при аресте студентов должен был присутствовать депутат от университета, о чём разумеется забыли.

У генерал-губернатора хотели потребовать объяснений и ходатайствовать об арестованных студентах.

Илларион Илларионович Васильчиков — человек просвещённый и вполне либеральный, но, если бы я знал, в чём дело, и присутствовал в Киеве, я бы отсоветовал депутатам к нему ходить.

Но я был в Петербурге.

И они пошли к губернатору.

Васильчиков сначала не хотел их принимать, но потом согласился, и объяснил, что дело серьёзное, о нём известно государю, и следствие собираются перенести в Петербург. И велел студентам успокоиться и не безобразничать, ибо они только навредят арестантам и университету, который теперь под угрозой закрытия.

Подробностей я не знаю, но известно, что арестованные не только активно участвовали в университетской общественной жизни, но и в организации в Киеве воскресных школ.

Когда вы получите это письмо, Александр Александрович, следственное дело, скорее всего уже будет в Петербурге и туда же привезут наших студентов".

Саша дочитал письмо и задумался над вечным русским вопросом: «Что делать?»

Пирогов явно рассказывал меньше, чем знал. Что это ещё за «частное дело»? Вечно аборигены наводят тень на плетень. Бабу не поделили студент Завадский с помещиком Гаршиным?

Тот самый Гаршин, интересно?

Ответ Пирогову будет идти минимум неделю. И ответ на ответ — неделю.

Есть, конечно, телеграф. Но по телеграфу что-то передавать в этой стране — это всё равно, что кричать на широкой площади. Тайна переписки? Нет, не слышали.

Он вздохнул и сел за ответ.

'Любезнейший Николай Иванович!

Спасибо за письмо. Оно чрезвычайно интересно.

Из названных вами фамилий мне известна только одна: Гаршин. Он имеет отношение к литератору Гаршину?

За университет не беспокойтесь, я костьми лягу, но закрыть не дам. Что касается арестованных, чтобы просить за них мне нужно знать конкретные обстоятельства дела. То, что оно «серьёзное» ещё ничего не значит. У нас и частные разговоры о республике и конституции могут счесть серьёзным делом.

Что не поделили Гаршин с Завадским? Или кого? Я пойму, мне скоро пятнадцать. Извините за прямоту… кто у кого увёл любовницу? Имение? Орден? Чин? Должность? Любимого скакуна?

Это не праздное любопытство, здесь важна каждая деталь.

Сколько точно человек арестовано? Вы ведь должны знать фамилии. Можете прислать мне список и всё, что известно о каждом из фигурантов?

Что за бумаги нашли?

Не думаю, что в нашем богоспасаемом Отечестве тайна следствия столь священна.

Неужели весь Киев воды в рот набрал? И Крещатик молчит, и рынки безмолвствуют, и Лавра?

Я не призываю вас проводить для меня независимое расследование и собирать слухи. Но ведь и князь Васильчиков что-то должен знать. И у студентов должны быть предположения о причинах столь высокого внимания к их товарищам.

Со своей стороны попытаюсь выяснить всё, что смогу.

Я в восхищении от ваших студентов, их организованности, активности и сплочённости. Их не надо учить демократии, мне самому есть, чему поучиться.

Простите меня за то, что уговорил остаться в Петербурге, чтобы читать мне лекции, когда вам необходимо было быть на службе.

Ваш Саша'.

Разговора с папа́ было не избежать. Пирогов не писал прямо, но намекал, что надо быть осторожнее.

Да, ладно!

Ни в каких заговорах Саша точно не участвовал. Если, конечно, заговором не сочли студенческие Советы с воскресными школами. У нас, конечно, могут.

Папа́, правда, относительно адекватен. Не Иван Грозный, не Сталин, даже не Павел Петрович.

Но не поднять этот вопрос нельзя. Иногда поведение диктует репутация.

В среду утром царь поехал кататься в открытой коляске, ибо погода выдалась ясная. И взял старших сыновей.

Было 24 февраля по юлианскому календарю, но природа явно предпочитала григорианский: было тепло для зимы, и на сугробах уже появился черноватый налёт и ледяная корка.

Дул тёплый, совсем весенний ветер. Ну, да, на самом деле восьмое марта.

— Ты мне коньки заказал? — спросил Никса.

— Конечно, сразу, — кивнул Саша. — Лезвия уже готовы. Я их переслал мадам Брюно. Она передала, что у неё есть твоя мерка.

— Может на твоём Дне рождения покатаемся?

— Если лёд не растает.

День рождения ожидался в пятницу 26 февраля.

— Мне Александрин говорила, что это твоё изобретение, — заметил Папа́.

Никса поморщился при упоминании Долгоруковой и отвернулся к реке.

— Да, моё, — кивнул Саша. — Могу я заявку на привилегию написать?

— Пиши.

— Патентное бюро на меня ещё не жалуется?

— На число заявок? Нет. Якоби от тебя готов всё стерпеть.

Они ехали по Дворцовой набережной, и на другом берегу Невы сиял на солнце шпиль Петропавловской крепости.

Как же не хотелось в очередной раз ругаться с папа́! Только ведь наладились отношения! И орден, и премия, и вообще Александр Второй не худший вариант для России, признаться.

— Папа́, — сказал Саша, — а студенты из Харькова уже там?

И он показал глазами на Петропавловскую крепость.

— Сашка! — удивился царь. — Ты узнаёшь всё раньше Государственного Совета!

— На меня возлагают определённые надежды, — объяснил Саша.

Царь хмыкнул.

— В воскресенье привезли. Да, там.

Никса посмотрел с любопытством.

— Что за студенты? — спросил он.

— Оказывается ещё 26 января в Харькове был арестован студент Завадский, — терпеливо объяснил Саша. — И, видимо, разоткровенничался на допросах, как это часто бывает. В результате 1 февраля в Киеве арестовали ещё несколько человек.

— Пирогов тебе пишет? — поинтересовался папа.

Саша и не сомневался, что царь сумеет сложить два и два. Но альтернативой было только молчание.

— Николай Иванович ничего крамольного не написал, — горячо возразил Саша. — Только факты. Я даже не знаю сути дела. Документов-то «возмутительных» хватает на Петропавловку?

— Более чем, — сказал царь. — У Завадского нашли описание тайного общества и его устав.

— А устав не Третье Отделение писало? — спросил Саша.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что я не понимаю, зачем тайному обществу устав. Тайному обществу полезнее склад взрывчатки. А устав нужен либо жандармам для эффективного обличения «политических преступников», либо подросткам примерно моего возраста, который мечтают умереть за свободу, любезное Отечество, братьев-славян или светлое социалистическое будущее. Но не знают, как.

— Ты, видимо, знаешь, — усмехнулся царь.

— Близкая смерть не входит в мои планы. И у меня более реалистичные идеалы. Разве что, кроме свободы и любезного Отечества, но для него эффективнее жить. Поэтому я не развлекаюсь составлением уставов тайных обществ.

— Зато развлекаешься составлением конституций, — заметил Никса.

— Это более полезный документ, — возразил Саша.

— Но более опасный, — заметил царь.

— Смотря для чего, — возразил Саша. — Для произвола и беззакония — несомненно.

— Для империи, — сказал царь. — И не ври, что ты, с твоим умом не видишь этой опасности!