Царь нигилистов 6 (СИ) - Волховский Олег - Страница 15

Так как здесь царил принцип «приехал на бал — танцуй», а больше трёх танцев с одной и той же дамой было танцевать неприлично, если вы не помолвлены, то девушек у стен было не так много.

Саша окинул их взглядом и заключил, что большая часть относится к первой категории. Нескладные подростки женского пола, к тому же пубертатные прыщи никто не отменял.

Но одна девочка показалась ему странной. В общем-то, подростковая угловатость присутствовала, лицо было не то, чтобы некрасивым, но вполне заурядным, да и нос великоват.

Странным было то, что девочка держала в руках. Саша сначала решил, что это типичная бальная книжка (или «карне»), куда дамы рядом с номером танца записывали имена кавалеров, приглашения которых приняли. Но карне обычно в ладонь шириной, а книга, которую девочка держала в руках была в два раза больше и довольной толстой, страниц этак в триста.

И обёрнута в белую бумагу, очевидно, чтобы скрыть название.

Саша предположил, что это какие-нибудь «Опасные связи» Шодерло де Лакло.

Что было ещё интереснее.

Рядом с девочкой стояла скромно одетая женщина, очевидно, гувернантка и осуждающе смотрела на подопечную.

Тем временем кадриль кончилась, и дядя Низи шёл с противоположного конца зала, ведя за руку очередную куклу в светлых кудряшках. Следующим танцем был вальс, который считался «мелким» танцем, вальсов было несколько.

Тогда Саша щёлкнул каблуками, поклонился девочке с книгой и сказал:

— Разрешите представиться? Великий князь Александр Александрович!

Девочка посмотрела с безграничным удивлением. Встала, присела в реверансе и тихо сказала:

— Евреинова Анна Михайловна.

Саша знал, что Евреиновы — древний русский и православный дворянский род, однако фамилия ей подходила: черненькая и глаза умные.

— Дочь коменданта Петергофских дворцов генерал-майора Евреинова, — добавила гувернантка.

И посмотрела на Анну Михайловну, испуганно и умоляюще одновременно.

— Позвольте мне иметь удовольствие пригласить Вас на вальс, — сказал Саша.

Евреинова улыбнулась и подавала руку.

Гувернантка вздохнула с облегчением.

В вальсе Саша чувствовал себя увереннее, чем во всем остальном, и мог разговоры разговаривать.

— Готов поспорить, что предыдущему кавалеру вы отказали, — заметил он.

— Он не пользовался репутацией умного человека… — объяснила Анна Михайловна. — И мне не хотелось тратить на него время.

— Лестно, — улыбнулся Саша, — значит, на меня можно.

— Я всем буду рассказывать, что танцевала с самим автором российской конституции, изобретателем телефона и спасителем Ростовцева.

— Я рад, что вы цените во мне то, что того заслуживает. Признаться, меня заинтересовала книга, которую вы читаете. Я сначала подумал, что это карне, но формат другой и ничем не украшена.

— Я не веду бальную книжку, — заметила девочка. — Во-первых, это пошлое тщеславие. Во-вторых, меня приглашают не так часто, чтобы я не могла этого запомнить.

— Тогда это, наверное, французский роман…

— Нет.

— Не читаете французских романов?

— Я их давно все перечитала, лет в двенадцать.

— Значит, это список моей конституции, — предположил Саша.

— Вы близки к истине, но нет, не угадали. Вашу конституцию я прочитала почти год назад. Достойно. Но это не она.

— Тогда «Полярная звезда», — сказал Саша, — ибо «Колокол» по формату не подходит.

— Нет, — улыбнулась она, — это «Опыты по истории русского права» Бориса Николаевича Чичерина.

— Имею честь быть лично знаком. И зачем прятать под белой обложкой столь уважаемого автора?

— Неуместно на балу. Но я не хотела терять время. Меня не так часто приглашают, чтобы не было возможности читать.

— Не любите балы?

— Не очень. Но мой отец был так счастлив, что меня сюда пригласили, что я не могла отказать. Он давно мечтал об этом.

— А вы сами, о чем мечтаете?

— О невозможном, — печально улыбнулась Анна Михайловна.

— Летать по воздуху, как Дэниел Юм, ходить по воде, строить замки взмахом руки?

— Я бы хотела стать правоведом.

— И что в этом невозможного?

— Я думала, вы будете смеяться.

— Что в этом смешного? Как я посмотрю, в Свете склонны смеяться по странным поводам. Только что моя тётя жаловалась мне, что над ней смеются за то, что она открыла больницу для бедных и сама делает перевязки. По-моему, здесь есть люди и посмешнее. Вам что больше нравится училище Правоведения или юридический факультет Санкт-Петербургского университета?

— Вот уже и смеётесь…

— Нисколько. Я поговорю с Петром Георгиевичем Ольденбургским, когда он вернётся в Россию, он же попечитель училища Правоведения. Скажу, что у меня есть человек, который очень хочет. Наверное, надо будет экзамен какой-то сдать, а потом мы его поставим перед фактом.

— Даже если согласится Петр Георгиевич, мой отец не согласится никогда.

— Я ещё могу Кавелину написать. Если с Училищем правоведения не выйдет, можно рассматривать Санкт-Петербургский университет.

После скандала с запиской об освобождении крестьян Константин Дмитриевич был вынужден уехать заграницу «на лечение». Но к осеннему семестру успел вернуться в Россию, продолжил преподавать на кафедре гражданского права и входил в совет университета.

— Хорошо, — кивнула Евреинова.

— Так что пишет Борис Николаевич Чичерин? Я к стыду своему не читал ещё.

— Я тоже только начала. Первая статья об истории русской общины. Он пишет, что у нас община вовсе не унаследована от патриархальных времён, и что в средние века никакой общины не было, каждая крестьянская семья владела своим участком земли, которую могла и продать, и бросить, перейдя к другому князю. И никакая община даже не знала об этом.

— Интересно, — сказал Саша. — Откуда же взялась община?

— Когда Петр Великий учредил подушную подать, семьям, в которых было много детей, но мало земли, стало трудно платить налоги. И тогда государство стало заботиться о том, чтобы им прирезали землю.

— То есть община — это чисто фискальная штука! Никакой не пережиток первобытно-общинного строя и ни зародыш социализма, как у нас думают некоторые мечтатели, вроде Герцена. Я всегда подозревал, что все эти социалистические штуки нужны только затем, чтобы было удобнее стричь стадо.

Она усмехнулась.

— Прочитаю обязательно, — добавил он, — и Ростовцеву подсуну, если он ещё не читал. Вот оно оказывается, как! Петру Алексеевичу нужно было пробить окно в Европу. На процесс рубки понадобились деньги, и он придумал подушную подать, которая привела к возрождению патриархальной общины и чёрному переделу, что просто не могло не затормозить развитие экономики. А значит, мы не преодолеем последствия крепостного права, пока не отменим подушную подать, её надо одновременно с эмансипацией отменять. Иначе смысла нет! Потому что передельная община останется, чтобы платить подушную подать. И будет дальше нас тормозить.

Звуки вальса уже затихли, а он ещё продолжал говорить.

— Извините, — наконец сказал он.

И отвёл свою даму на место.

— Мне обещала мазурку одна сторонница общины. Сейчас она у меня попляшет! А вы пишите мне, если что-то интересное вычитаете, а то я опять слона-то и не замечу.

Объявили мазурку. Саша пригласил Тютчеву и тут же поделился с ней своим открытием.

— Нет в крестьянском обществе ничего исконно русского, Анна Фёдоровна! Это следствие налоговой реформы Петра Первого.

— Чичерин всегда был западником, — заметила Тютчева. — У сербов и болгар до сих пор есть община.

— У них она может быть и дожила до нашего времени, но не у русских. Анна Фёдоровна, что вы защищаете!

— Прочитаю, — пообещала Тютчева. — Следите за фигурами.

Да, пару раз ошибся, но удержался на ногах. Мазурка — танец сложный и громкий. В нём есть что-то от чечётки. Действительно паркет гремит. А кавалеры подпрыгивают с ударами ног в воздухе и пристукиванием каблуками.

Получалось у Саши так себе, так что он испытал некоторые облегчение, когда надо было опуститься на одно колено, и Тютчева заскользила вокруг него.