Царь нигилистов 6 (СИ) - Волховский Олег - Страница 12

— Политика не физика, — усмехнулся папа́.

В итоге на пирушке собралось восемнадцать человек: Сашины врачи в полном составе, считая Пирогова и Склифосовского, гувернёры в полном составе, ибо и Казнакова нельзя было обидеть, Константин Николаевич с Александрой Иосифовной, Елена Павловна и царская чета.

Стол был накрыт. Однако водка отсутствовала. При дворе Александра Николаевича её вообще не жаловали. Так, напиток на любителя. Зато французского вина было хоть залейся. И две бутылки яблочного кваса очевидно для виновника торжества.

Парк подарков ожидало новое пополнение: новый крутой микроскоп от Елены Павловны, барометр от дяди Кости, книга Пирогова «Полный курс прикладной анатомии человеческого тела» с подписью, плюс всякая ерунда, плюс врачи скинулись на статуэтку Асклепия с посохом, змеёй и чашей.

Самый интересный подарок притащил Никса. Он собственноручно развернул глубокую серебряную посудину, украшенную позолотой, и водрузил в центр стола.

У посудины были две ручки в форме орлиных голов.

— Это тебе! — провозгласил брат. — На будущее.

— Братина? — с некоторым удивлением спросил Саша.

— Конечно.

— Честно говоря, думал, что это древнерусский предмет обихода. Ну, там при дворе Владимира Святого…

— В каждом полку есть, — заметил Рихтер.

Братина была очень кстати.

Саша начал снимать звезду. И поймал на себе удивлённые взгляды присутствующих военных, то есть папа, дяди Кости, гувернёров, Рихтера и даже Никсы.

Неужели они не знают обычая?

Врачи тоже смотрели с некоторым недоумением. В том числе военный хирург Пирогов.

Саша положил звезду в братину. И она прекрасно уместилась в широченной древнерусской ёмкости.

И Саша начал снимать крест.

— Что ты делаешь? — спросил папа.

Саша таинственно улыбнулся, снял крест с орденской ленты и погрузил в братину.

Гораздо лучше гранёного стакана. Во-первых, вместительная. Во-вторых, граненый стакан прочно ассоциировался с ненавистным СССР.

Сделал знак Митьке.

— Шампанское!

И указал глазами на ближайшую бутылку «Моэт и Шандон».

Митька взял бутылку, хлопнула пробка, поднялся над горлышком язычок тумана.

— Дай мне! — сказал Саша и протянул руку.

Взял и опрокинул в братину.

Вовремя понял, что выдуть целую бутылку «шампуня» папа не позволит ни за что, а пускать братину по кругу, во-первых, против традиций, а во-вторых, у Никсы вообще-то туберкулёз, хоть и кожный, хоть и в ремиссии.

И Саша остановился на полбутылки.

Шампанское обрело толстое облако пены и чудно пахло.

Саша поднес братину к губам и начал пить.

— Где ты это видел? — поинтересовался папа. — Не много ли?

Но не остановил.

Саша покончил с шампанским, аристократично взял награды большим и указательным пальцами, решив, что вылавливать их зубами слишком брутально для присутствующей публики.

И поцеловал звезду и крест.

— Во сне, — наконец сказал он. — Есть такой обычай.

И вернул звезду на грудь, а крест на орденскую ленту и на шею.

— Шут гороховый! — сказал папа.

— А, по-моему, неплохо, — возразил Никса.

— Тебе бы только перечить, — вздохнул царь.

— Это я для храбрости, — объяснил Саша. — Папа́, дело в том, что мы сейчас на одного Якова Ивановича извели плесень из пяти лабораторий: Петергоф, Киев, Москва, Первый кадетский и Константиновский дворец.

— Московская пропала, — заметил Склифосовский.

— Совершенно верно, — кивнул Саша. — Московскую сгубили, потому что не знали, что фильтрат портится за несколько часов. Теперь знаем. Но я не могу утверждать, что мы знаем про неё всё. Может быть, это не последняя пропавшая партия.

— Теперь есть ещё Сухопутный госпиталь, — заметил Пирогов.

— Да, Николай Иванович, — сказал Саша. — Ваша помощь совершенно неоценима. И, к сожалению, до сих пор не оценена.

— Николай Иванович, — обратился к хирургу папа́.

Пирогов встал.

— Ты награждён орденом Святой Анны первой степени, — провозгласил царь. — Указ уже готов.

— Благодарю, государь, — с достоинством сказал Пирогов и поклонился.

— А крест? — поинтересовался Саша. — И звезда?

— Выдаст Капитул Ордена.

Саша чуть не сказал: «ОК».

— А Склифосовский? — поинтересовался он. — Одно выделение туберкулёзной бактерии чего стоит!

— Анна третьей степени, — сказал царь.

— Это, которая в петлице? — поинтересовался Саша.

— Да, — подтвердил папа́.

Это, кажется, было не то, чтобы круто. Но Склифосовский, вроде, был доволен, встал и поблагодарил государя.

Андрееву достался Станислав самой младшей третьей степени. Дворянство орден давал, но только личное.

И на этом царские милости кончились.

Саша встал.

— Поздравляю всех, — сказал он.

И поднял бокал с яблочным квасом, ибо лимит на шампанское был исчерпан.

— За новых кавалеров!

Все выпили.

Саша сел и продолжил.

— Папа́, я не договорил. Отлично, что теперь нашу плесень будут выращивать и в Сухопутном госпитале. Но даже, если мы при каждом госпитале заставим нашими плошками все подвалы, мы сможем спасти максимум одного человека в месяц. Как мы будет его выбирать? По жребию? По царской милости?

— И что ты предлагаешь? — спросил папа́.

— Промышленное производство, ибо сфера применения нового лекарства огромна. Почти все инфекции, часть детских болезней, восстановление после ранений и травм. Нужно разработать метод промышленного производства. Мне представляется, что-то вроде пивного завода, где в огромных медных цилиндрах растёт наша плесень.

— Не сейчас, — сказал царь. — Но казна, конечно, поучаствует.

— Проблема не только в деньгах, — сказал Саша. — То, что мы сейчас колем… Честно говоря, я каждый раз боюсь, что кто-нибудь умрёт. Это некая смесь, как действуют отдельные компоненты, вообще говоря, неизвестно, а состав непостоянен. Нам надо выделить чистое вещество. Это должен быть белый кристаллический порошок, который надо будет растворять перед каждой инъекцией… как я вижу. А для этого мне нужна команда химиков.

— Думаю, Ходнев тебе сможет кого-то порекомендовать, — предположил папа́.

— То есть «добро» у меня есть?

— Конечно.

27 декабря приехал победитель Шамиля, наместник Кавказа, генерал-фельдмаршал Барятинский. Собственно, фельдмаршалом царь сделал его 6 декабря, когда Саша занимался спасением Ростовцева и несколько выпал из политической повестки.

Барятинского принимали император с императрицей и ему представлялись все великие князья.

Во время развода Семёновского полка царь приказал взять на караул и прокричать «ура» в честь Барятинского, а потом его обнял.

В общем, новоиспечённого фельдмаршала чествовали, как человека, который смог закончить кавказскую войну, в которой увязли по самые уши, и уже звучали голоса, что пора бы вообще оттуда свалить и перестать тратить миллионы на кавказскую армию. И тут-то Барятинский и пленил Шамиля.

А вечером был «урок танцев».

«Уроками танцев» назывались детские балы в Аничковом дворце у дяди Низи, то есть великого князя Николая Николаевича — младшего брата царя.

У входа во дворец трубками Гейслера была сделана надпись: «С Рождеством Христовым», которая светилась нежно-сиреневым.

И Саша понял, что электростанция назрела.

У ворот было рассыпано конфетти и лежала в снегу пара развернутых в спирали мотков серпантина, видимо, кто-то начал праздновать. На безобразие угрюмо смотрел местный дворник.

Когда питерские труженики метлы и лопаты начнут его проклинать? Или уже?

В танцевальном зале у дальней стены, между мраморными колоннами, стояла большая ёлка и доходила почти до потолка. На ней висели традиционные фрукты, орехи, пряники, конфеты и фигурное печенье, и горели пожароопасные свечки.

На окнах были тяжёлые золотые шторы, а с потолка свисали хрустальные люстры с зажженными свечами, отражаясь в высоких зеркалах.