Царь нигилистов 6 (СИ) - Волховский Олег - Страница 10

Ростовцев усмехнулся.

— Третье, — продолжил Саша, — отмена выкупных платежей за крестьянские избы и землю, на которой они стоят.

Генерал только вздохнул.

— У них совесть есть? — вопросил Саша. — Крепостников я имею в виду. «Плантаторов», как пишет Герцен. Разве они эти избы строили?

— Не обещаю, — сказал Ростовцев.

— Мне дело нужно, а не обещания. Четвёртое: никаких переходных состояний. Свобода — так свобода!

— Проект Унковского, — заметил Ростовцев. — И он больше не Предводитель дворянства.

— К моему большому сожалению. Он умный человек. Хотя не всегда реалистичный.

— Всегда не реалистичный, — возразил Ростовцев.

— В его проекте помещики должны были сразу получить выкуп. Я понимаю, что так не получится. Но наличие долга перед бывшим барином и обязанность работать на барщине — разные вещи. Так что я реалистичнее. И пятое: возможность для крестьян свободно отказаться от надела и вообще ничего не платить.

— Расплодим нищих, — поморщился Ростовцев.

— В промышленности нужны рабочие руки. Да и в сельском хозяйстве. На помещичьих землях должен будет кто-то работать. И наконец, нужен закон о свободной купле-продаже земли без ограничений по признакам происхождения, сословия, веры, пола и национальности.

— Это уже из вашей конституции, — заметил генерал.

— Читали?

— Конечно, — не стал отпираться Яков Иванович. — Дело в том, что выкупные платежи рассчитываются не из стоимости земли, а из финансовых потерь помещиков от крестьянской эмансипации. И при расчёте исходят из того оброка, которые недополучит землевладелец.

— Именно, — кивнул Саша. — Крестьянам насильственно собираются продать землю по завышенной цене.

— Если пустить земли в свободный оборот, крестьяне просто будут отказываться от наделов и покупать землю дешевле.

— Не все, — возразил Саша. — Только самые активные. Что, думаю, очень оживит экономику. По оптимистическим оценкам. Но кто-то обязательно захочет оставить свой привычный надел рядом с наследственной избой. А не ехать к черту на кулички поднимать целину. А кто-то просто не сообразит. Я бы даже бесплатно раздавал земли в неосвоенных губерниях.

— Похоже жизнь мне дорого обойдётся, — заметил Ростовцев, наливая чай.

— Дёшево, — возразил Саша. — Учитывая, что она бесценна.

— Последнее слово всё равно за государем, — сказал Ростовцев.

— Конечно, — кивнул Саша. — Но папа́… поддаётся влиянию. И будет хорошо, если это влияние будет исходить от человека не только для него авторитетного, но и с разумными взглядами на предмет обсуждения.

— Вы ничего не просите для себя? — спросил Ростовцев.

— Я прошу именно для себя. Поскольку надеюсь, что мы грешные (я имею в виду династию Романовых) будем у власти несколько дольше, чем я вижу в будущем, если не будем создавать лишнего социального напряжения и оснований для недовольства.

— Дворянство будет недовольно, — возразил Ростовцев.

— Консервативное дворянство, — уточнил Саша. — Но это не те люди, которые делают революции. Недовольство радикальной молодёжи гораздо опаснее. Даже если истинная причина этого недовольства не жалость к несчастным поселянам, а потеря доходов с не самых обширных имений.

— Потеря доходов… — усмехнулся Яков Иванович.

— Этого всё равно не избежать. Но у них хотя бы не будет морального оправдания. А занятия я для них найду.

— Постараюсь помочь, — пообещал Ростовцев. — Что смогу.

Мундиры были готовы к Рождественским балам. Саша решил убить на портных понедельник 21 декабря. Тютчева взялась сопровождать.

Когда они подъехали к мастерской Каплуна, уже стемнело, фонарщик переносил лестницу вдоль улицы и зажигал фонари один за другим, и снег вокруг вспыхивал вместе с ними.

Хозяин встретил с распростертыми объятиями.

— Ваше Императорское Высочество! Как я счастлив снова видеть вас в моей скромной мастерской.

С последнего Сашиного визита мастерская успела стать менее скромной. Собственно, добавилась пара гамбсовских стульев и трюмо. Последнее поскромнее, чем у Норденштрема, но вполне приличное.

Каплун помог облачиться в мундир и даже собственноручно застегнул пуговицы. Отошёл на пару шагов и поцокал языком, изображая восхищение.

Саша посмотрел на себя в зеркало и в общем остался доволен. Хотя не исключал, что для оценки качества изделия ему не хватает компетентности и он чего-то не видит.

Тютчева попросила его повернуться. Потом ещё раз.

— Ну-у… — проговорила она.

Из чего Саша сделал вывод, что Анне Фёдоровне тоже не хватает компетентности.

— Если что-то не так — говорите, — улыбнулся портной. — Тут же всё поправим!

Тютчева поставила локоть на колено и оперла на руку подбородок. Посмотрела внимательно ещё раз.

— Кажется у Норденштрема всё-таки шикарнее, — наконец, выдала она.

— Потому что вы знаете, что я не Норденштрем, — объяснил Каплун. — Тот, кто не знает, никогда не отличит.

— Да, вроде нормально, — сказал Саша.

— Не нормально, Ваше Высочество! — воскликнул Каплун. — А в высшей степени великолепно! Я не могу представить себе принцессу, которая бы осталась равнодушной. А о герцогинях и говорить нечего!

— Тут фрейлина высочайшего двора присутствует, — заметил Саша и обернулся к Тютчевой.

— Ладно, — сказала она. — Явных недостатков я не вижу. По крайней мере, по фигуре.

— Берём, — обрадовался Саша, уже начавший жалеть о потере времени.

И расплатился.

Абрам Енохович упаковал обнову, вручил Митьке, отодвинул лакея в сторону, собственноручно помог гостю надеть ментик и проводил до экипажа.

Вывеска над подвальчиком цехового мастера Степана Доронина была украшена разноцветными склянками со свечками внутри и припорошенными снегом еловыми ветками.

Портной встретил не менее обходительно, чем конкурент.

Синий гусарский мундир смотрелся вполне прилично, но Степан заметил некий недостаток, вонзил булавку, прищипнув ткань на рукаве, снял с Саши обнову и пошёл исправлять никому незаметный огрех. Вернулся минут через пятнадцать и доложил, что теперь всё в лучшем виде. Саша остался доволен, хотя скорее дизайном (который был, как известно, от папа́), чем исполнением. Но и к последнему не было осмысленных претензий.

И Тютчева их тоже не нашла.

Накануне Рождества в гости пришёл Никса.

— Саш, у меня для тебя подарок, — сказал он.

И выложил на стол толстый том на английском языке.

«Чарльз Дарвин. Происхождение видов путём естественного отбора», — гласило название.

— Мне Мадам Мишель дала почитать, — объяснил брат. — А ей прислал один из учеников Жоржа Кювье. В прошлом месяце вышел в Лондоне. Помнишь, ты мне о нём рассказывал полтора года назад?

— Ещё бы! — улыбнулся Саша. — Историческая книга.

— Даже название совпадает. Правда чуть длиннее.

— А с чего бы ему не совпадать?

— Всё никак привыкнуть не могу, — признался Никса.

— Ты сказал Елене Павловне, что слышал от меня об этой книге?

— Да, не сдержался.

— И она?

— Даже не очень удивилась. Все же знают, что ты ясновидящий.

— Прочитал?

— Частично. У меня не так хорошо с английским, как у тебя. Можешь прочитать? Потом мне перескажешь.

— Я в общем знаю содержание. Но ладно. Освежу в памяти. Надо же собрать аргументы на случай, если его начнут запрещать.

— Не если, а когда, — усмехнулся Никса. — Автор спорит с Библией.

— Понимаю. Неприятно считать своим предком обезьяну.

— Обезьяну? Он говорит только, что анатомия человека похожа на анатомию других животных. Похожий набор костей в руке человека, крыле летучей мыши и плавнике дельфина.

— Да-а? Может быть, ты не заметил?

— Может, — сказал Никса. — Но там и без обезьяны довольно. Он пишет, что все растения и животные произошли от одного общего прототипа. Если бы только обезьяны! Получается, что мы родственники берёзы под окном.