Игры с огнем (СИ) - Тыналин Алим - Страница 51

Григорьев сел, пододвинул миску с супом и, оглядевшись, тихо проговорил:

— Последний раз мы виделись на похоронах Коровина. Что теперь?

— Помнишь Криворукова? Из «Южнефти»? — Мышкин говорил, не поворачиваясь к собеседнику, словно они не знакомы.

— Петра? Конечно. Сейчас в опале. Студенцов его выжил с должности.

— Нужна встреча с ним. Неофициальная. И чтобы никто не знал.

Григорьев хмыкнул:

— Он сейчас замкнулся. Никого не принимает. Боится, что Студенцов окончательно раздавит.

— А ты скажи, что есть возможность восстановить справедливость, — Мышкин отломил кусок хлеба. — И что с ним хочет встретиться человек, знающий о махинациях в тресте.

Григорьев помолчал, размешивая ложкой остывающий суп.

— Рискованно. Если Студенцов узнает…

— Он не узнает, — Мышкин впервые за разговор взглянул Григорьеву в глаза. — Встреча пройдет анонимно. Никаких следов. На конспиративной квартире. Она сейчас пустует, — пояснил Мышкин. — Номер восемнадцатый в доме на Солянке. Знаешь этот дом?

— Найду, — кивнул Григорьев. — Когда?

— Завтра. В восемь вечера. Скажи Криворукову, чтобы шел через черный ход. И чтобы не пил перед встречей.

Григорьев усмехнулся:

— Он давно не пьет. После случая на совещании в ВСНХ.

Мышкин поднялся, собираясь уходить:

— И еще. Пусть возьмет с собой все документы по «южнокавказскому проекту». Он поймет, о чем речь.

Григорьев удивленно посмотрел на Мышкина:

— Откуда ты знаешь…

— Мое дело знать, — сухо ответил Мышкин. — Завтра в восемь. Не опаздывайте.

Узоры паутины расходились все дальше и дальше, грозя опутать ничего не подозревающего Студенцова.

Глава 21

Многоходовка

Квартира на Солянке встретила Криворукова полумраком и запахом застоявшегося воздуха. Невысокий худощавый человек с глубоко запавшими глазами, нервно теребивший пуговицу на пиджаке, он выглядел осунувшимся и изможденным.

— Присаживайтесь, Петр Дмитриевич, — Мышкин указал на кресло возле окна. — Чай будете?

— Нет, спасибо, — Криворуков остался стоять, подозрительно оглядывая комнату. — Григорьев сказал, вы хотите поговорить о «Южнефти».

— Не совсем, — Мышкин закрыл шторы. — Точнее, не только о тресте. О Студенцове.

При упоминании этой фамилии Криворуков вздрогнул:

— Я не хочу говорить о нем. Хватит с меня неприятностей.

— А если я скажу, что Студенцов скоро получит то, что заслужил? И что вы можете помочь этому процессу?

Криворуков прищурился:

— Кто вы? Из органов?

— Скажем так, я представляю людей, заинтересованных в том, чтобы справедливость восторжествовала, — уклончиво ответил Мышкин. — Студенцов многим перешел дорогу.

— Мне в том числе, — горько усмехнулся Криворуков. — Уничтожил карьеру из-за того, что я осмелился указать на ошибки в расчетах по нефтепроводу.

Мышкин внимательно наблюдал за бывшим заместителем Студенцова, отмечая гримасы ненависти, искажающие его лицо при каждом упоминании имени шефа.

— У вас есть шанс вернуться, — тихо сказал Мышкин. — И не просто вернуться, а занять его место.

Криворуков рассмеялся:

— Смешно. У Студенцова покровители на самом верху. Он непотопляем.

— Ничто не вечно в этом мире, — Мышкин достал из портфеля тонкую папку. — Особенно, если есть убедительные доказательства его преступной деятельности.

Он раскрыл папку и выложил на стол несколько документов. Криворуков нерешительно подошел, взглянул на бумаги и побледнел.

— Откуда у вас… Это же секретная документация треста! — он схватил один из листов. — «Южнокавказский проект»! Но ведь мы уничтожили все копии! Только у меня остались документы. И то не все.

— Не все, как видите, — Мышкин указал на другие документы. — А вот финансовые отчеты. Обратите внимание на расхождения в цифрах. И на подписи под фиктивными актами приемки. Давайте сопоставим с теми, что имеются у вас.

Криворуков опустился в кресло, лихорадочно перебирая документы.

— Если это станет известно… — прошептал он. — Студенцову конец. Здесь как раз то, что не хватает у меня.

— Именно, — Мышкин сел напротив. — Вопрос только в том, кто предъявит эти документы. Анонимный доносчик или официальный свидетель?

— Вы хотите, чтобы я дал показания? — Криворуков поднял взгляд.

— Если бы бывший заместитель Студенцова, человек, знавший всю кухню треста изнутри, обратился в соответствующие органы… — Мышкин сделал выразительную паузу. — Это был бы не просто гвоздь, а целый кол в крышку гроба вашего бывшего шефа.

Криворуков молчал, нервно постукивая пальцами по столу.

— А гарантии? — наконец спросил он. — Студенцов не из тех, кто прощает.

— Полная защита, — твердо сказал Мышкин. — И должность, как минимум не ниже прежней. Возможно, даже кресло самого Студенцова.

Это был блеф, но Мышкин знал психологию таких людей, как Криворуков. Амбициозных, обиженных, мечтающих о реванше.

— Хорошо, — после долгой паузы произнес Криворуков. — Что я должен сделать?

Мышкин достал из портфеля еще одну папку:

— Здесь готовое заявление в Партийный контроль и ОГПУ. Перепишите его от руки, добавьте известные вам факты. Завтра в десять утра отнесете лично в приемную наркомата Рабкрина. Спросите товарища Бирюкова. Он уже будет предупрежден.

Криворуков взял папку:

— А эти документы? — он указал на разложенные на столе бумаги.

— Оригиналы останутся у меня, — Мышкин начал собирать их. — Вы получите копии вместе с заявлением. И помните: ни слова никому о нашей встрече.

Криворуков кивнул:

— Я все понимаю. Не первый год в системе.

Когда он ушел, Мышкин еще некоторое время сидел в тишине, размышляя. Криворуков казался искренним в своей ненависти к Студенцову, но всегда оставался риск двойной игры. Впрочем, другого пути не было. Операции такого масштаба всегда требовали союзников.

Оставалось надеяться, что страх и жажда мести окажутся сильнее, чем любые другие соображения.

Мартовский парк на окраине Москвы пуст в этот ранний час. Лишь редкие любители свежего воздуха прогуливались по дорожкам среди яблонь с еще голыми ветками.

Мышкин медленно шел по извилистой тропинке, ведущей к небольшому пруду. Он знал, что его уже заметили и ведут наблюдение. Не случайно дворник так старательно подметал дорожку у входа, а пожилая женщина на скамейке слишком пристально разглядывала страницы книги.

У пруда на скамейке сидел крепкий мужчина в военной гимнастерке без знаков различия. При приближении Мышкина он даже не повернул головы, продолжая бросать хлебные крошки уткам.

— Хорошая погода, Николай Петрович, — произнес Мышкин, присаживаясь рядом.

— Для марта прохладно, — ответил военный. — Но для наших дел в самый раз.

Майор Соломин, сотрудник военной контрразведки, считался одним из лучших аналитиков в отделе. Их знакомство с Мышкиным началось еще в Гражданскую, когда оба работали в особом отделе Южного фронта.

— Как Марья Степановна? — поддерживая будничный разговор, спросил Мышкин.

— Болеет, — коротко ответил Соломин. — Врачи говорят, нужно лечение в Крыму. Но с путевками сложно.

— Могу помочь, — Мышкин достал из кармана конверт. — Здесь направление в санаторий НКВД под Ялтой. Забронировано на май-июнь.

Соломин принял конверт, заглянул внутрь, удостоверившись, что там действительно путевки, а не только документы по делу.

— Благодарю, — он спрятал конверт во внутренний карман гимнастерки. — Чем обязан такому вниманию?

— У нас появилась интересная информация, — Мышкин перешел к делу. — Касается возможной утечки секретных сведений по нефтяным месторождениям.

Соломин напрягся:

— Через кого?

— Игорь Платонович Студенцов. Руководитель «Южнефти». Фактический руководитель.

— Знаю такого, — Соломин нахмурился. — Он проходил по нашим сводкам в связи с зарубежными контактами. Но конкретики не было.