Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 32

— Ты в порядке? — спросила ее Северина.

— Да… У меня… Голова закружилась… Со мной бывает…

— М-м-м… Ты принимаешь магний? А куркуму? Куркума, знаешь, это просто чудо.

— Нет, не в этом дело, я просто… Послушай, Северина, мне сейчас приходится очень, правда, очень туго, финансово, я хочу сказать, я не знаю, как мне быть… Ты не могла бы дать мне немного денег?

Северина улыбнулась, но несколько натянутой улыбкой.

— Что?

— Я спросила, не могла бы ты дать мне немного денег. Не все твои деньги, конечно же, я не хочу, чтобы ты оказалась в дерьме из-за меня. Просто сумму, которая ничего не изменит в твоей жизни, а мне реально поможет… Ну, не знаю, я вижу у тебя часы, они стоят порядка семи или восьми тысяч евро, а твои сережки, не знаю, это же бриллианты, Шанель?

— Нет, Картье… Но…

— Ах да, Картье… Красивые… Сколько они стоят, тоже не меньше семи тысяч евро… Такой бренд… Ну вот, представь себе, что ты потеряла сережки и часы, то есть ты лишилась порядка четырнадцати или пятнадцати тысяч евро. Ты подумаешь: «Черт побери, я потеряла сережки и часы», но тебе сегодня будет что есть, и ты все равно сможешь платить за машину, за воду, за свет, оплачивать каникулы и няню для твоих детей, как ее зовут, Акита…

— Алика.

— Ах да, Алика. В общем, короче, это ничего не изменит в твоей жизни. Настолько ничего, что ты даже не будешь просыпаться среди ночи с колотящимся сердцем, настолько ничего, что ты забудешь об этом через неделю. Ну вот, к примеру, я хотела спросить, можешь ли ты мне дать… Вот эти самые четырнадцать тысяч евро… Само собой, я никогда не смогу их тебе вернуть, я ничего не зарабатываю… И боюсь, никогда не буду зарабатывать достаточно, чтобы вернуть тебе эту сумму… Если только ты мне ее просто дашь… Четырнадцать тысяч евро выручили бы меня на ближайший год, даже больше, если я буду бережлива…

— Послушай… Я… Послушай, мне от этого как-то не по себе… Не могу же я дать тебе денег просто так.

— Но почему же? Почему ты не можешь дать мне денег «просто так»? Конечно же можешь, никто не запрещал давать деньги «просто так». Достаточно перейти улицу, зайти в банк напротив, снять их с твоего счета и дать мне, ничего сложного. Вот смотри, если бы у тебя была огромная куча песка, а мне понадобилась бы горсть песка, ты бы мне ее дала?

— Это же совсем другое дело! Нельзя давать людям деньги просто так. И потом, честно говоря, я не думаю, что оказала бы тебе этим услугу. Люди должны учиться справляться с трудностями сами, иначе мы скатимся к иждивенчеству, и в конце концов…

— Да что ты говоришь? Это ты-то справилась сама? Я помню тот день, когда ты пригласила меня в гости, к твоим родителям. У вас был красивый дом, а родители у тебя такие… такие клевые… Это было замечательно, просто замечательно… Жизнь такая мирная, такая спокойная… У тебя была одна забота: стойло у пони маловато. Я никогда не забуду этот день. Когда я вернулась домой, то сначала радовалась, какой хороший у меня был день, а потом, со временем, вспоминать этот день мне стало грустно. Мы-то были бедные. То есть не совсем по-настоящему бедные, но в обрез. Бедными мы стали позже. А я — я стала нищей. И нищей я стала, потому что у меня были все шансы стать нищей. Представь: у твоих родителей не было богатых родителей, и они сами небогаты. При этом они все делают, как надо: работают на полную ставку, пытаются отложить денег, но нужно платить за квартиру, нужно платить за воду, и электричество, и за маленькую машину, потому что поездом на работу не наездишься, и при этом не может быть и речи о том, чтобы купить квартиру, потому что банки требуют стартовый капитал, а у тебя капитала ноль, так что квартиру приходится снимать. А если еще кто-то умрет, как, например, умер мой отец, — это начало нищеты. Положа руку на сердце, я не держу на тебя зла за то, что ты богата, это не твоя вина, как и не моя вина, что я нищая. Я не знаю, как еще тебе это объяснить. Ну что, дашь ты мне четырнадцать тысяч евро или нет?

— Нет… Послушай, Ален платит большие налоги, я каждый месяц вношу деньги в ассоциацию, которая строит школы в Африке, так что нет, я не дам тебе денег «просто так». Честно говоря, я разочарована, я была так рада с тобой увидеться, и вот… Ты из-за этого! Знаешь, вот из-за таких людей наша страна и живет так плохо: из-за людей, которые ничего не делают и думают, будто все им должны!

Алисе вдруг стало очень грустно и пусто, словно из нее вынули все, что было под кожей: кости, органы и все теплые жидкости. Внутри не осталось ничего, кроме холодного сквозняка. Она поняла, что пора уходить. Взяла переноску и направилась к выходу из «места встреч». Уже взявшись за ручку двери, она кое-что вспомнила. Развернулась, снова подошла к Северине и срывающимся от гнева голосом проговорила:

— Насчет спасения Алена с его «финансовой сферой» и его «страстью» — знай, что за это заплатили бедняки! И твой отвратительный чай, и услуги Алики, которая занимается твоими детьми, и твой ашрам, чтобы «пожить для себя», — все это тебе оплатили бедняки, все это тебе оплатила я, я отсосала у незнакомого типа, чтобы оплатить тебе все это! Вот, все, теперь я все сказала! Больше мы не увидимся, все равно ты НИКОМУ НЕ НУЖНА!

Алиса стукнула кулаком по столу, Milky blue tea Formose и Maori blue опрокинулись, a Один из крошечных чайничков упал на пол и разбился. Она сорвалась на крик, разговоры в кафе разом смолкли, и взгляды посетителей «места встреч» устремились на нее. Северина тоже смотрела на нее в ужасе, ее глаза стали похожи на глазки мелкого грызуна, видящего, как над ним раскрываются челюсти хищника.

Дрожа, изо всех сил сдерживая слезы гнева, Алиса покинула кафе. Она шла, ни о чем не думая, куда глаза глядят. От красивой улицы она удалилась, небо затянуло шиферно-серыми облаками, и вдруг похолодало. От тяжести переноски опять разболелись рука и спина. Ее достала эта боль. Она шла мимо рекламных щитов, на которых у всех, казалось, была не жизнь, а малина. Реклама страхового общества: тридцатилетняя женщина с платиновыми волосами и безупречной кожей, в маленьком мохеровом свитерке, облегающем груди, как пирожные в формочках, она выглядела счастливой, совершенно счастливой, ее лицо выражало экстатическое счастье святой в полном единении с Богом благодаря этому чертову страховому полису. Реклама отпускных клубов: семья, родители с двумя детьми, молодые, красивые, функциональные, из тех, кто никогда не ссорится, из тех, у кого всегда чисто, из тех, кто кладет кусочки душистого мыла в гостевой туалет, из тех семей, где папа с мамой делают «это» только в миссионерской позе и никогда сзади, и вот они в отпускном клубе, на пляже в купальниках, под закатным солнцем на девственно-белом песочке, ни грамма целлюлита у мадам, несмотря на двух детей шести и восьми лет, а у мужа атлетический торс и дурацкая улыбка мужика, который только что получил свое. Реклама машины за 40 000 евро, за рулем мальчишка лет двадцати с белыми, как лед для кёрлинга, зубами, рядом с ним девушка со славянскими скулами поджала губки, давая понять, что никогда в жизни не опускала свои пальчики в воду с грязной посудой. Реклама телефона, стоящего месячную зарплату рабочего: в баре, битком набитом мужчинами в смокингах, две женщины, свежие, как только что распустившиеся нарциссы, делают селфи. #lifeisbeautiful, #night, #friendship[20].

— Идиотки! — буркнула себе под нос Алиса. Ей так хотелось одну из этих жизней, деланых, фальшивых, но без проблем. Эти рекламы унижали ее, действительно унижали, ее достало видеть всех этих людей, у которых все хорошо. Эти рекламы указывали ей на ее неудавшуюся жизнь. «Быть бедной в мире богатых, — подумала она, — еще хуже, чем быть бедной в мире бедных».

Она увидела вывеску магазина аксессуаров для младенцев, зашла и сказала продавщице:

— Мне нужны колеса, вообще достало, слишком тяжело!

Продавщица показала ей складную систему с тремя колесами.

— Вот эта модель очень удобная, легкая и складывается без проблем.