Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 14

Вот тогда-то Том и решил стать писателем.

Разумеется, Том понятия не имел, что значит — «быть писателем», но догадывался, что писатель — неплохая профессия: сочиняешь себе истории, люди тебя любят, слушают все, что бы ты ни сказал на телепередачах, твое имя печатают в газетах, подтверждая тем самым исключительность твоей личности. И потом, эта деятельность, похоже, раз и навсегда решит вопрос доходов, который, Том это предчувствовал, рано или поздно встанет ребром в его жизни.

Быть писателем — эта профессия для него.

Писателем и только писателем он станет в свое время, и, когда он им станет, жизнь будет прекрасна.

Но тут на Тома обрушилась череда катастроф. Во-первых, наступил подростковый возраст. Ребенком он был некрасивым, бледным и тощим. Подростком стал некрасивым, бледным, тощим и прыщавым. Потом, когда ему было пятнадцать лет, умер от сердечного приступа отец. Он упал замертво перед полусотней студентов-первокурсников, которым читал введение в алгебраическую геометрию. Его последние слова были: «В случае эллиптической кривой матрица Якоби изоморфна…», после чего отец вдруг побледнел, глаза ввалились, и он рухнул на эпидиаскоп. Мать ненадолго впала в депрессию: на несколько месяцев она запустила себя, бродила по дому растрепанная, грязная, полураздетая, а потом однажды это кончилось само собой. Она приняла душ и пошла в парикмахерскую. Том понял, что пройденный этап остался позади. Через год она вышла замуж за коротышку, благоухающего одеколоном «4711», занимавшего пост руководителя среднего звена в страховой компании и ездившего в огромном «ауди», кузов которого цвета «серый металлик» был всегда безупречно чистым. У него была дочь лет десяти по имени Орели, бесцветная девочка, умненькая и старательная, в силу чего блестящая ученица, чьи школьные результаты, разумеется, были куда выше результатов Тома. Надушенный коротышка вроде бы относился к Тому по-отцовски: он следил за его учебой, расспрашивал о друзьях, об интересах (у Тома их, в сущности, не было), о хобби (у Тома их тоже не было). Но за этими внешними проявлениями скрывалась, и очень плохо, просто-напросто ненависть, хуже того, презрение к некрасивому и ничем не блещущему подростку, зачатому другим мужчиной в лоне его жены.

Эти годы, унылые, как лодка, дрейфующая в пустом океане, почти заставили Тома усомниться в своей исключительности. Он перешел в обычную школу с накопившимися во вспомогательной пробелами, отставал и терялся на уроках. Разумеется, его начали интересовать девушки. Не все девушки, только высокие, красивые и недоступные. Высокие девушки с длинными прямыми волосами, с глазами, никогда не смотревшими на него, красивые девушки, не обращавшие внимания на этого подростка, маленького, худенького, бледного, прыщавого и неинтересного. Этого бесформенного, похожего на личинку подростка, который украдкой таращился на них с последней парты, куда он по привычке садился. Он то и дело влюблялся, и важно отметить, что влюблялся без памяти. Так, он потерял голову поочередно из-за Софи, Катрин, Селины, Летиции, Одри, Дельфины, Натали, Ванессы и Анжелики. Вечером, после уроков, он мечтал о романах: представлял себе, как его полюбила одна из них, поняв, какой он на самом деле необыкновенный. Он воображал сентиментальные сценки, в которых Дельфина, или Летиция, или Ванесса, звонко смеясь, с колышущимися, как в замедленной съемке, длинными прямыми волосами, бежала к нему по школьному двору, бросалась на шею и пылко целовала. Увы, этих девушек интересовали только мальчики, уже похожие на мужчин. Мальчики с уже поломавшимся голосом, мальчики без прыщей, мальчики, осененные благодатью мужского тела и уверенного характера, и главное, мальчики, приезжавшие в школу на мотоцикле. Натали, Орели и Селина бросались на шею им, а не Тому, который, однако, был убежден, что может дать им много больше. Что именно? Он и сам не знал. Может быть, просто близость к его уникальной личности, может быть, шанс для них полюбить такого умного мальчика, которому уготовано столь необычайно блестящее будущее. Девушки не замечали его, не признавали в нем того, кто мог одарить их так, как им и не снилось, и это повергало Тома в бездны отчаяния, в черную дыру безграничного горя. Ночами, захлестнутый цунами грусти, ярости, обиды, он не мог уснуть, а когда все же засыпал, то сны ему снились такие мрачные, такие гнетущие, что просыпался он с чувством, будто не отдыхал, а на время умер.

И вот тогда-то, чтобы девушки обратили на него наконец внимание, он вспомнил решение, принятое в детстве: он будет писать.

Он будет писать такие великие книги, что станет знаменитым.

А когда он станет знаменитым, девушки перестанут обращать внимание на его неказистую внешность, как и на то, что у него нет мотоцикла.

Они все будут его.

Они полюбят его, и он ответит им взаимностью.

И жизнь будет наконец прекрасна.

Недолго думая, он принялся за дело.

Он работал упорно, яростно, так ему хотелось вырваться из безвестности и не терпелось достичь высокого социального статуса, который заставит обратить на него внимание весь мир и девушек в частности. Пора было открыть всем свою супергероическую личность. Он работал, переписывая то, что читал и что ему понравилось. Работал, добавляя мути и странности в свои истории, потому что для него муть и странность были главным для «культового автора». Он работал, не сомневаясь в абсолютной гениальности того, что делал. Это могло быть только абсолютно гениальным, потому что он был абсолютным гением, и мать, и отец внушали ему это с детства.

Однажды он послал короткий рассказ в журнал, печатавший тексты читателей. Рассказ был про компанию панков, устраивавших оргии в городских подвалах и молившихся мумифицированному трупику ребенка. Его не напечатали, и никакого ответа Том не получил. Это его не обескуражило. Наоборот, он сделал вывод, что в этом журнале работают одни посредственности и редакторы просто не поняли, с кем имеют дело. Ему даже стало их жаль. Потом в школе устроили конкурс рассказа, и он принял участие. Он написал историю про внеземной йогурт, овладевавший сознанием тех, кто его ел (это был плагиат, он видел такое в одном фильме). Том не выиграл. Даже не занял никакого места. Первую премию присудили девочке, которая рассказала о своем любимце, золотистом ретривере. Но и это тоже его не обескуражило. Он стал воображать свои посмертные биографии, в которых с юмором напишут об этих учителях, не оценивших его независимого и маргинального дарования. Со временем у него накопилось изрядное количество тетрадей, содержимое которых составляло то, что он называл «вещью», и значимость этой вещи, которую он оценивал в основном по числу страниц, дала ему незнакомую прежде уверенность в себе. Пусть девушки не обращают на него внимания, пусть учителя считают его последним тупицей, этими тайными, все более многочисленными страницами он отметит литературу печатью, которая будет вечной, и скоро все они, ошеломленные и восхищенные, поймут, что этот мальчик, которого они в грош не ставили, стал бесспорным художественным и интеллектуальным эталоном.

Тому не терпелось. Он хотел, чтобы это признание, этот успех, эта слава пришли сразу, сейчас. Ему удалось убедить отчима в необходимости компьютера, и, когда компьютер был установлен и принтер подключен, он набрал свои истории, распечатал их и послал в издательства, которые считал самыми престижными: «Галлимар», «Грассе», «Сёй», «Акт Сюд», «Минюи», «Альбен Мишель». Других он не знал. Он ждал и, пока ждал, представлял себе, как будет давать интервью исполненным восхищения журналистам. В его воображении это происходило на пресс-конференции, устроенной в зале большого парижского отеля, где он спокойно указывал на того или ту, кому позволял задать вопрос. Вот, к примеру, высокая журналистка, очень красивая, с длинными прямыми волосами.

— Добрый день, Том, я Синди из «Нью-Йорк таймс». Ваш сборник новелл «Осень на обратной стороне Луны», уже ставший бестселлером в семнадцати странах, потрясает основы классической литературы. Кто оказал на вас влияние?