Рюрикович 3 (СИ) - Калинин Алексей - Страница 41

Владимир Васильевич взглянул в своё отражение в зеркале напротив. А если другой выход? Чтобы сохранить большее количество народа, нужно пожертвовать меньшим. Или же превращать Русь в выжженную пустыню от Омутов Бездны. Есть ли другой выбор?

— Нет, другого выбора нет, — проговорил он своему отражению. — Всё решено! А сейчас…

Он свернул карту, убрал её подальше. Царь нажал на клавишу коммуникатора и сказал:

— Прошу пригласить господина Телепнева-Оболенского.

— Да, Ваше Величество, — послышался голос секретарши.

Через полминуты уверенной походкой вошел князь. Он выглядел довольным жизнью, никакого следа озабоченности на лице. Как будто был уверен в завтрашнем дне. Только одного князь не знал, что миловидная секретарша не просто так предложила чай с бубликами, чтобы скрасить ожидание царского приглашения.

Владимир Васильевич сдержал ухмылку. Так как никаких сигналов от секретарши не поступало, то это могло означать только одно — князь выпил чай с небольшой дозой заветного эликсира до дна. А может быть ещё и прибавку попросил.

— Вызывали, Ваше Величество? — спросил князь Телепнев-Оболенский.

— Вызывал, князь, вызывал, — благосклонно кивнул царь. — Присаживайтесь, посидим — поболтаем о делах наших насущных.

— А что о них говорить? Их делать нужно, — улыбнулся князь. — И мы вроде бы всё делаем. Всё, что вы приказываете, и даже больше!

«А в опочивальню к моей матери тоже по моему приказу шастаешь?» — хотел было спросить Владимир Васильевич, но сдержался.

Может быть потому, что шастает и ощущает себя таким защищенным. Как-никак царица заступится за своего полюбовника.

— Даже больше, вы говорите? Ну что же, тогда поговорим о «большем». До меня дошли слухи, что по вашему приказу из острога освобождены три душегуба из Ночных Ножей. Позвольте поинтересоваться — с какой стати им такие привилегии? Они же главарями банд были, им же прямая дорога на кол, а их выпускают и едва ли не под белы ручки в машины садят. А стражники говорили, что в машинах тех уже голые бабы дожидались арестантов… Это что за выверты, Иван Фёдорович? Или тот самый знаменитый Кудеяр — это вы?

— Ну нет, Кудеяр это митрополит Даниил, а я даже и близко к этому не стою, — всё с той же улыбкой проговорил Телепнёв-Оболенский, а потом вытаращил глаза, вскочил с кресла и зажал руками рот.

Царь улыбнулся в ответ:

— Напрасно митрополит вас в свои тайны посвятил! Такие секреты до самой погибели выдавать не нужно. А вы…

— Царь-батюшка, не вели казнить! — бухнулся на колени князь. — Не со зла я… У меня же жена, у меня же дети… И если бы я не приказал, то всех бы приговорил митрополит. Всех бы под один нож поставил…

— Жена, говорите? Дети? — царь покачал головой. — А ты о них думал, когда в спальню моей матушки повадился ходить? Думал о своих родных? Думал, а?

— Не кричите так, Ваше Величество! Думал я о детях. И о вас с Фёдором Васильевичем думал! Вы же тоже как-никак моими детьми являетесь. Ой, да что это со мной? Что я такое несу? — вскричал князь, пытаясь заткнуть себе рот руками.

— Что? — медленно проговорил царь.

Владимир Васильевич встал, обошел стол и взял за отвороты пиджака из дорогой ткани. Приподнял князя и заставил его встать на ноги. Пиджак затрещал от натяжения. Владимир Васильевич заглянул прямо в глаза князя Телепнёва Оболенского. Такой информации он даже не думал получить, когда подливал в воду для чая зелье.

Он-то надеялся узнать по поводу легендарного предводителя Ночных Ножей, а вышло…

— Что ты сказал, тварь? — процедил царь.

— Не могу остановиться, Ваше Величество. Не могу сдержать слов. Вы с Фёдором Васильевичем на самом деле сыны моего семени. Грешны мы с вашей матушкой… Грешны, Ваше Величество. Но ничего не могли с собой поделать. Любим мы друг друга уже давно. Через эту любовь окаянную и двое сыновей у вашего батюшки появилось…

— А Ванька? — грозно спросил Владимир Васильевич. — Ванька?

— А Иван Васильевич — настоящий царский сын. Знала его мать про нашу с Еленой Васильевной связь, и могла сказать не ко времени. Знала, потому и пришлось её со свету сжить, отравить, а Ваньку в ведари определить. Думали мы, что сгинет он, если не на учёбе, то на очередной вылазке, а оно вон как получилось… — продолжал выдавать информацию князь Телепнёв Оболенский.

— Вот, значит, как… — медленно проговорил царь и отбросил князя Телепнёва прочь.

Князь ударился о стол, сполз на пол и испуганно задрожал, заморгал. Он в ужасе пытался закрыть себе рот, чтобы не ляпнуть чего лишнего, но почему-то слова лезли наружу, а язык не сдерживал их.

Царь мрачно слушал его. После того, как князь замолчал — смог овладеть предательским языком, царь вызвал стражу и приказал бросить князя в темницу. Царю предстояло ещё много чего обдумать.

Глава 25

Годунов и Токмак целое утро пытались выяснить — куда же подевалась княжна Мамонова? Даже выбегали на улицу, пытались что-либо разглядеть в утренних сумерках. Мне же было всё равно на эту обузу. Баба с возу — волки сыты.

Да, я так и не смог довериться этой загадочной девушке, свалившейся на нас непонятно откуда и пропавшей непонятно куда. Что-то внутри меня от неё отталкивало, отвращало. И даже последние её действия в доме Жгута не заставили думать иначе.

— Иван Васильевич, я не понимаю, как вы можете так спокойно завтракать, когда наша гостья пропала? — взывал ко мне Годунов.

Он как раз вернулся с улицы, вспотевший и взлохмаченный. Как будто по соседским огородам лазил. А то и в конуру к сторожевому псу заглядывал.

— Да мне вот кусок в горло не лезет! Я всё думаю — не похитили её случаем оставшиеся Ночные Ножи? — вторил ему Ермак.

Он выглядел не лучше Годунова. Его взгляд тоже блуждал по гостиной, как будто Мамонова могла со смехом вылезти из-под стола и объявить, что всё это розыгрыш, и она просто пошутила.

И чего они так волнуются? Если уж она смогла в Омуте выжить с горгулами и татарами, а потом в ночи вырезала немало взрослых мужиков, то запросто позаботится о себе.

Хотя, может быть…

— Скажите, а госпожа Мамонова вас чаем не угощала? — промелькнула в моей голове запоздалая догадка.

Два увальня переглянулись. В их взглядах прорезались как краски удивления, так и отблески недоверия. Ну, мне уже всё ясно…

— Ну, угощала, — буркнул Ермак. — Так это в благодарность за спасение от чудовищ и вообще…

— И меня угощала, — кивнул Годунов. — Пришла вечером и мы с ней очень хорошо поговорили…

— Просто поговорили? — поднял бровь Ермак.

— Да, мы же не животные, чтобы сразу броситься в случку… — поджал губы Годунов.

— Да и мы тоже ничего такого из баловства себе не позволяли, — отрезал Ермак.

После таких душещипательных признаний, они оба посмотрели на меня.

— Я не пил этот чай, потому и не попал под влияние госпожи Мамоновой, — хмыкнул я в ответ. — А вот вы попали под какое-то зелье, друзья мои. И чувствую, что после учёбы придётся выгонять его из вас.

— Да ладно… — отмахнулся Ермак. — Чего уж я — дурман-траву не почую, что ли?

— Ты можешь знать один запах, но вкус другой не ощутишь. А таких зелий может быть больше сотни, — покачал я головой.

— Это что же получается? Мы одурманенные? — нахмурился Годунов.

— Я этого не исключаю. Госпожа Мамонова и ко мне приходила с чаем, только я пить его не стал. И, как мне кажется, не напрасно. Ладно, не переживайте. Зелье на вас не сильное, а то бы уже вены на руках резали. Но вот почиститься вам точно не мешает. Сейчас же завтракайте, а потом поедем в училище. С влюбленностью как с курением — лучше всего бороться отвлечением и переключением внимания. Всеми силами буду стараться вас отвлечь. Ермака на себя возьмёт Михаил Кузьмич.

— Будет исполнено, господин, — поклонился водитель.

Два влюбленных оболтуса, или лучше сказать одурманенных оболтуса, согласились с моими словами. Всё-таки у меня опыта в таких делах побольше, да и нести ответственность лучше другому, а не себе…