Улыбка гения - Софронов Вячеслав - Страница 36

На том и порешили. Игнат обещал выехать в Клин сегодня же вечером. Менделеев выдал ему небольшой аванс, взял расписку, а потом заехал к знакомому нотариусу и заверил ее. Теперь он не сомневался, что дело сдвинулось с мертвой точки, чего он больше всего боялся. Сам же он поехал к торговцу элитными семенами, о котором узнал заранее, и заказал ему лучшие семена для посева озимых, а еще поинтересовался, кто может поставить ему сельхозинвентарь и у кого можно купить доброй породы скот.　

В конце недели, разобравшись с кафедральными делами, он собрался в дорогу и зашел к супруге попрощаться. Та пришивала оборванную пуговицу на его рубашке и лишь едва взглянула на него, все еще держа обиду. Он же попытался пойти на мировую, шутливо произнес:　

— Вот и пятница прошла уже, суббота настала, когда девки лен не плетут, не ткут, за грех это почитают. 　

— Давно ли ты такой приметливый стал? Раньше как-то не замечала. Ты больше в свою науку веришь, чем в то, что народ говорит. С чего вдруг такие перемены?　

— Так а я сам не из народа, что ли? Через все прошел, топор из рук не оброню, мозолей зря не набью… Зачем ты меня барином считаешь? Баре в карты играют да шоколад по утрам в постели пьют, а я разве таков?　

— Тебя, Митя, не поймешь: то ты такой, то эдакий, устала я уже в твои игры играть… Да и тебе пора остепениться…　

— Знаешь, чего я тебе скажу, есть люди, особенно барышни наши, что рождаются уже усталыми. Не для радости, а лишь для печали. Сами по-людски не живут и другим не дают, — не сдержался он, хотя думал вытерпеть все упреки от жены и уехать без ссоры. Но не вышло.

Феозва в сердцах оторвала от рубахи пришитую было пуговицу и швырнула ее на диван со словами:　

— Тогда бери сам в руки иглу и сиди с утра до вечера со штопкой да стиркой, да штанишки сыну меняй. А я на тебя погляжу, сколь в тебе радости останется. Сам пришьешь! — И она встала, намереваясь выйти из комнаты. Но он загородил собой дорогу, не пуская, и, тяжело дыша, выкрикнул:　

— Чего ж ты тогда за меня замуж по первому зову выйти согласилась? Скажи! Сидела бы сейчас, забот не зная, с родней своей, коль тебе семья в тягость. Думаешь, не найду, кто мне пуговку пришьет? Велика беда, только свистни… — Он подхватил злосчастную рубаху, сунул в карман пуговицу и собрался было идти, но теперь уже жена остановила его словами:　

— Ты никак опять собрался куда? Дома-то совсем не живешь, то в Москву, то в Тверь или за границу укатишь. Поди, уже завел кого, а я только и годна, что пуговки подшивать…　

— Надо будет, заведу, коль вот так дуться неделями дальше станешь, и сына с собой заберу… Только его и видела.　

— Ты еще немку свою вспомни. Что ж дочь к себе не выпишешь, а тайком ей деньги шлешь?　

— Какие деньги? — удивился он, хотя отлично знал, о чем идет речь, но думал, Феозве о том ничего не известно. Оказалось, нет… Узнала откуда-то…　

— Добрые люди вразумили, видели тебя на почте, как ты в Германию деньги высылал. Что не так? Думал, не прознаю?　

— Да я тебе еще когда говорил об этом. — Окончательно разозлившись, он перешел на крик, брызгая слюной, но, не замечая и не в силах остановиться. — Высылал и буду высылать, а ты мне в этом деле не указ. А что про дочь мою помнишь, за то спасибо. Надо будет, и ее к себе в Боблово заберу. И будем там жить прекрасно втроем без твоих слез и попреков. — С этими словами он выскочил вон, громко хлопнув на прощанье дверью.　

Феозва, оставшись одна, громко зарыдала, сгорая от ревности и яростно кусая ногти.

— Да провались оно в тартарары твое Своблово и ты вместе с ним, — в сердцах заявила она, зная, что муж ее слова вряд ли услышит, а то бы ссора их на этом не закончилась. Она кликнула горничную и велела пригласить в дом батюшку Петра из их прихода, который охотно посещал ее, особенно в отсутствие Дмитрия Ивановича. У них обычно велась долгая беседа о людских добродетелях и злых кознях, что Феозву Никитичну весьма успокаивало.　

А сам Менделеев, добравшись до вокзала, дал оттуда телеграмму в Клин, чтоб для него к приходу поезда приготовили тройку до Боблова, где он надеялся развеять неприятный осадок после очередной ссоры с супругой.　

Тройка ждала его с молодым парнем на облучке, одетым в синюю ситцевую рубаху и поддевку поверх нее. Он назвался Степаном и с места погнал коней галопом, не взирая на кочки и ухабы. У Менделеева аж дух захватило от такой прыти, ветер едва не сорвал с него шляпу, и он хотел было прикрикнуть на парня, чтоб вез осторожно, но скоро дорога стала ровней, ухабы кончились и начался спуск под горку, а потом резкий подъем, и он успокоился, видя, как возница умело направляет коней, то придерживая их, то отпуская во всю прыть.　

— Да у тебя, как погляжу, талант! — крикнул он парню. Тот, видать, не разобрал и лишь согласно кивнул головой, не отвлекаясь от дороги.　

Боблово он увидел еще издалека, и там, что особо порадовало, виднелись свежие траншеи под фундамент, стопки кирпича, свежеструганные бревна и согбенные фигурки копошащихся людей. У Дмитрия Ивановича аж сердце зашлось от радости, поскольку он особо не ожидал от Лузгина чего-то, зная особенности русского характера тянуть по возможности сколько можно, находя каждый раз новые причины задержки. А тут ему просто повезло с подрядчиком.　

Не доезжая до усадьбы, он чуть не на ходу выпрыгнул на землю возле рывших траншею мужиков и поздоровался с ними. Те, признав в нем хозяина, сняли шапки, поклонились и вновь принялись за работу. Степан тем временем развернул коней и ждал расчета, потом спросил, когда подать тройку для отъезда. Менделеев назвал день и время и приветливо помахал вслед.　

А навстречу ему уже спешил запыхавшийся Игнат Лузгин, тяжело отдуваясь после подъема на горку. Он остановился в двух шагах от хозяина и тут же вытащил из внутреннего кармана сохраненные им счета, подал Дмитрию Ивановичу.　

— Что это? — спросил тот. — За что уплачено?　

— За струмент разный, ничего ведь тут не нашел и с вами не обговорили, но чтоб мужики не стояли, закупил на свои, вот и счета сохранил. Там топоры, скребки, лопаты, пилы, рубанки…　

— Чего ж ты таких работников нанял, что своих топоров не имеют? — выказал недовольство Менделеев. — Других-то не было, что ли?　

— Да где их взять, можете сосчитать, все в наличии…　

— И сосчитаю, не сомневайся, — ответил тот. С одной стороны его радовало, что работа идет полным ходом, но непредвиденные расходы, которые он не предусмотрел, были ему неприятны. — Топорища хоть сами вытесали или тоже купить пришлось? — продолжил он ворчливо.　

— Само собой, — ответил Игнат, — мне показали, где ваш лес, вот я и велел им пару березок свалить на топорища. Сырые, правда, да ничего, на костерке обожгли, пойдут пока. И черенки для лопат тоже из молодняка насадили. Что-то не так?　

— А кормишь ты тоже их за мой счет, поди? — продолжал сурово выспрашивать его Менделеев, хотя он был согласен и на это, лишь бы работа шла и успели закончить хоть часть строений до осени.　

— Как можно, жены их носят из деревни и прямо тут готовят…　

— А дрова откуда?　

— Старый сарай разобрали, как велено, вот от него и дрова берем, — пояснил Игнат, удивляясь придирчивости хозяина. Иные так о таких пустяках и спросить забывали, а этот попался всезнающий, каждую щепку посчитает…　

— Ну, это ладно, — согласился Менделеев, — мужики хоть непьющие? Не загуляют на праздник? Троица близко…　

— Да кто их знает. Поручиться не могу, но на праздник точно работать не станут, все как один православные, бесполезно уговаривать. А вот аванс уже просили…　

— Какой еще аванс? Об этом уговору не было, — резко ответил Менделеев, — знаю я их, возьмут и пропадут на неделю. Да и нет у меня с собой…　

— А вы сами с ними потолкуйте, вон они вас признали и уже идут, — показал в сторону группы направляющихся к ним мужиков.　

Действительно, пять мужиков, кто с лопатами, кто с топорами в руках, приблизились к ним, но не вплотную, а остановились чуть поодаль и низко поклонились.