Вторжение (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 27

— Продолжай Эдуард Иванович.

— Так же, полагаю полезным, устроить легкие укрепления для укрытия наших войск. Благо рельеф местности весьма этому способствует.

— Это совершенно невозможно! — снова возразил князь.

— Снова-здорово! Это еще почему? — начал терять терпение я.

— У нас практически нет саперов!

— А солдаты что, лопаты в руках держать разучились?

— Мне запрещено использовать войска для строительства укреплений, поскольку это ведет к их крайнему утомлению и заболеваниям. Не говоря уж о том, что лопат тоже нет!

— Ну да, вдруг война, а мы устали! Все же лучше проливать пот вместо крови. Так что редуты необходимы и это не обсуждается! Что же до инструмента… пиши, подполковник, а то ненароком забудешь — при выселении местных жителей конфисковать у них все лопаты, мотыги и топоры, а также все, что возможно использовать в строительстве укреплений.

Ехавший рядом с брезгливым видом поляк снова поморщился, но возражать не посмел и принялся выводить в своей записной книжке очередные каракули.

— Залесский, у тебя зубы болят? — не выдержал я.

— Нет, — удивленно ответил тот. — А что?

Не могу сказать почему, но напыщенный шляхтич мне сразу не понравился. Теперь же, вдобавок ко всему выяснилась его полная некомпетентность. И как он только ухитрился закончить академию? Хотя… может он и не дурак вовсе, а как раз напротив. Просто играет на другой стороне!

— Да так, ничего. Ты продолжай Эдуард Иванович.

— Еще было бы хорошо устроить две или даже три батареи тяжелых морских пушек. По одной в центре и на флангах. Левая в случае надобности могла бы прикрыть и от вражеского флота.

— Артиллерии у нас, кажется, довольно, — больше из чувства противоречия возразил светлейший.

— Не скажи, князь. Пушек никогда много не бывает, — покачал я головой, припомнив сражение при Бомарзунде. — Лучше скажи, какое самое распространенное полевое орудие у французов?

— Э… — растерялся Меншиков.

Залесский, судя по всему, тоже не знал. Зато Тотлебен ответил сразу.

— 12-фунтовая пушка-гаубица «системы Вали». Недавно приняты на вооружение и новейшие, образца 1853 года «Наполеоны».

— Благодарю, Эдуард Иванович. А что у нас?

— В пешей артиллерии 6-фунтовое орудие образца 1838 года.

— Ну кто бы мог подумать! Стало быть, даже при равном количестве стволов, мы будем, безусловно, проигрывать в весе и дальности залпа. И насколько я помню показания пленных, только у французов таких орудий семьдесят. А ведь есть еще и англичане, не говоря уж о турках…

Пока мы обсуждали предстоящее сражение и необходимые меры, на противоположном берегу появился гусар в светло-синем мундире Ингерманладского полка. Завидев нас, он на рысях перебрался через речку, после чего подскакал ближе и отрапортовал:

— Срочное донесение для его императорского высочества!

— Я передам, — протянул было руку оказавшийся ближе всех к нему Залесский.

— Приказано лично в руки! — отчеканил ингерманландец.

— Как фамилия? — спросил я.

— Первого эскадрона гусар Дорошенко!

— Молодец! А теперь давай сюда письмо.

Судя по почерку на конверте, послание было от оставшегося в Севастополе Юшкова. Значит, случилось нечто важное. Быстро распечатав, углубился в чтение. «Бригада Лихачева прибыла в Крым и высадилась у местечка Ак-Монай… скоро прибудет в Севастополь…» Отличная новость, черт возьми!

Получив столь радостное известие, первым моим побуждением было поделиться им с окружающими, но взглянув сначала на, внимательно наблюдавшими за мной Меншиковым с Залесским, я отчего-то передумал.

— Ничего важного, господа, — с деланным равнодушием пояснил им, после чего спрятал послание за пазуху.

Не уверен, что поверили, но проверить в любом случае не смогут. А мне лишний козырь в рукаве не помешает.

— Раз так, — пожал плечами князь, — полагаю на сегодня достаточно. Время уже много, так что приглашаю всех отобедать. Надеюсь, ваше императорское высочество мне не откажет?

— Разумеется, нет. Моряки подобные предложения не отклоняют. К тому же, нам с тобой нужно обсудить еще одно дело.

— Слушаю, вас.

— Сегодня же напиши от моего имени приказ генералу Хомутову [1] в Феодосию направить срочно все его войска, включая Московский, Бутырский полки, Черноморские казачьи пешие батальоны и два из трех донских конных со всей имеющейся артиллерией сюда, на Альму.

[1]Генерал от кавалерии Хомутов, наказной атаман Всевеликого войска Донского в данное время начальствовал над всеми гарнизонами Восточного Крыма.

Глава 12

Ночной бой дело само по себе сложное. В особенности если тебя этому никогда не учили. Впрочем, после прибытия в Севастополь, Щербачев только такими делами и занимался. Вот кто бы из оставшихся в Петербурге друзей мог подумать, что их доброму приятелю Жоржи доведется участвовать в морском сражении и даже поджечь удачным выстрелом вражеский корабль? А вскоре после этого вместе с казаками красться в сумерках, практически в виду неприятеля, чтобы пускать в его лагерь ракеты…

«Интересно, как меня наградят?» — против воли мелькнуло в его тщательно завитой голове. — «За бой у Евпатории причитается никак не менее Владимира с мечами, ну или на худой конец Анненский темляк. А за нынешнее… хорошо бы орден святого Георгия!» Ну, а что? Великий князь Константин славится своей щедростью к отличившимся подчиненным, и кажется, благоволит ему. Во всяком случае, запомнил, а это само по себе дорогого стоит…

Мысли о предстоящих наградах согревали сердце. Особенно приятно было представлять, как он вернется в столицу и придет с визитом в дом сенатора Мороза. Теперь-то почтенный Даниил Матвеевич, не станет подтрунивать над простым поручиком, а примет его как героя войны. А потом в гостиную войдет прелестная Кати и…

— Вот хорошее место, ваше благородие! — безжалостно вырвал его из объятий грёз шепот фейерверкера Шадрина.

— Что? — не без труда вернулся в реальность молодой человек.

— Я говорю, вот хорошее место для станков. Ровное и от чужих глаз укрытое!

— Да, пожалуй, — согласился он, осматриваясь.

— Так что, ставим?

— Давай!

Установка примитивных треног не заняла много времени. Прицеливание, если так можно назвать манипуляции в быстро надвигающихся сумерках с квадрантом, тоже.

— Правее берите, вашбродь, — снова подал голос Шадрин и, видя непонимание в глазах офицера добавил. — Ветерок с моря!

— Порассуждай мне! — сердито оборвал он подчиненного, но прицел все же поправил.

Следовало поторапливаться, ибо скоро совсем стемнеет, отчего наводить и без того не отличавшиеся точностью ракеты станет просто невозможно. Хитрый и до ужаса бесцеремонный казачий полковник Тацына, объясняя ему замысел предстоящей операции, сказал просто.

— Тебе, мил человек, и попадать никуда не надо! Ты главное ракеты пускай, чтобы им всем в ночи повылазило. Коли получится — хорошо, нет — тоже ничего страшного. Просто спать не дашь, бисовым детям, и то ладно. А если лошадей перепугаешь, так и вовсе прекрасно!

— А почему лошадей? — не сразу сообразил Щербачев.

— Да потому, — со вздохом принялся объяснять очевидные для всех кроме молодого офицера вещи казак, — что мало их. Тех же что есть, по большей части у татар взяли. А крымцы своих коней к выстрелам не приучают, так что, если хорошо напугаешь, они им весь лагерь копытами затопчут. Вишь загон, какой хлипкий!

Что же, нельзя не признать, что в резон в словах полковника имелся. Тем не менее, поручик тешил себя надеждой, что ему удастся нанести союзникам и более существенный урон. Ведь если по отдельно стоящей цели без пристрелки не попасть, то по раскинувшемуся на несколько квадратных верст военному лагерю не промажешь. Главное отстрелять как можно больше ракет, а там на кого бог пошлет. Возможно, ему опять повезет, и пущенная верной рукой ракета угодит в склад боеприпасов или убьёт вражеского военачальника, после чего деморализованный противник поспешит покинуть русскую землю, а он станет «Спасителем Отечества»!