90-е: Шоу должно продолжаться 13 (СИ) - Фишер Саша - Страница 20

Мы переместились за стол в гостиной. Через пятнадцать минут ни к чему не обязывающего трепа даже напряженная Елена Сергеевна расслабилась.

— Гриша, я хочу, чтобы ты играл в моей группе, — просто сказал Сэнсей, как раз в тот момент, когда я наливал всем по второй порции чая.

— Я даже не знаю… — Гриша задумчиво коснулся пальцами эклера на своей тарелке. — Я не очень хорошо чувствую себя в больших скоплениях народа. А играть в группе — это же гастроли, концерты. Кроме того, мне нелегко… перемещаться.

— Я понимаю, — кивнул Сэнсей. — Но мы можем попробовать. Как насчет записать для начала вместе мою новую песню? Вы не против, если я сыграю?

Сэнсей быстро встал и принес из прихожей свою гитару. Пробежался по струнам, прикрыл глаза и запел.

— Когда стоишь на обрыве и ждешь,

Что ветер тебе прошепчет

И что-то проплачет дождь,

Что время придет и полечит

Когда смотришь вперед

А там пустота

И песок струится сквозь пальцы

Время руку сожмет,

Разомкнет уста

Мы с тобой всего лишь скитальцы…

Сэнсей доиграл, в комнате повисла тишина. Тикали часы, за окном голосили птицы. Но печальная песня как будто набросила на яркую и звонкую реальность тяжелое одеяло.

— Я раньше не слышал эту песню, — сказал я, почувствовав, что пора уже прервать затянувшуюся паузу.

— Вчера ночью написал, пока вы спали, — сказал Сэнсей. — Ну, то есть, стихи уже были давно, но вот музыка… Гриша, ты же узнал мелодию?

— Я играю ее по-другому, — ответил Гриша, поморгав.

— У меня нет твоего мастерства, — улыбнулся Сэнсей.

— Это так… странно, — Гриша откатился от стола к стене. — Я много раз себе представлял, как мой талант признают, как придут и начнут предлагать… всякое. Еще с того момента, когда первый раз взял в руки гитару. И вот сейчас, когда это произошло…

— А как же в тот раз? — спросила Елена Сергеевна. — И еще месяц назад, когда приходил… ну… этот…

— Так это же не по-настоящему было, — отмахнулся Гриша. — Тем людям не музыка моя была нужна, а вот это…

Он покрутил колеса своей коляски вперед-назад.

— А сейчас я… — Гриша развернулся лицом к стене и замер. — Сейчас я боюсь. Вот честно.

— Почему? — удивленно спросил Сэнсей. — Честное слово, я когда увидел твое выступление на кассете, меня как громом поразило. Ты играл, как будто это я. Я смотрел на тебя и видел там на сцене себя. И музыка… Это же твоя мелодия, верно?

— Ну… да, — Гриша кивнул, все еще не поворачиваясь.

— Давай запишем альбом, — предложил Сэнсей. — Акустический. В две гитары. Насчет гастролей я тебя понимаю и не буду настаивать. Хотя уверен, что это была бы бомба. Но давай начнем с записи в студии.

— Послушайте, Семен, — строго сказала Елена Сергеевна. — Вы не должны давить на Гришеньку!

— Елена Сергеевна! — резко сказал Гриша, поворачивая обратно свое кресло. — Не надо меня опекать, я сам способен принять решение.

— Да я же не… — Елена Сергеевна смутилась и замолчала.

Мне стало слегка неуютно. И как-то даже неудобно. Как-то так выходило, что мне редко здесь в девяностых приходилось сталкиваться с безысходностью и тоской. Эта часть страшной эпохи перемен проходила как-то мимо. Где-то она была, но замечал я ее только как-то краем глаза. Так получалось, что вокруг меня царил веселый хаос, атмосфера творчества и эйфории от внезапной свободы. Не было проблем с деньгами, со страхом перед завтрашним днем, а безумно мчащиеся вверх цены… Ну, я это отмечал, конечно, только они не угрожали никому из моего окружения голодной смертью. Пустые прилавки, которые я увидел, когда только-только здесь оказался, заполнились всеми разновидностями продуктов. До изобилия двадцать первого века было еще далеко, но не было больше ощущения, что в стране голод. По крайней мере, если смотреть на полки магазинов и стремительно захватывающих пространство ларьков и лотков. Но в доме Гриши и Елены Сергеевны мне стало… неудобно. Ну да, в общем-то, я даже понимаю, почему она расстроилась, увидев пирожные. Даже мысленный подзатыльник себе выписал. Эклеры мы принесли к чаю, ага. А надо было набить сумку гречкой, мясом, овощами и прочими продуктами.

Тут я выписал себе второй подзатыльник. Ну да, в среде околороковой тусовки было в порядке вещей притаскивать в гости на пьянки порой совершенно неподходящие вещи. У того же Боржича даже правило негласное было — идешь к нему бухать, прихвати еще пару банок тушенки, кило гречки, кило сахара. А если ты обнесешь своих родичей на какие-нибудь соленья из погреба — то вообще шоколадно! Но Елена Сергеевна была явно из другого теста. И ее подобная подачка точно оскорбила бы до глубины души. Так что лучше уж эклеры.

— Гриша, у меня предложение, — сказал я. — Контракт. На полгода. Сэнсей, тебя это тоже касается. Я займусь твоим новым альбомом. Беру на себя студию и все прочие заморочки, включая транспорт. Зарплату в процессе и процент продаж обсудим в рабочем порядке. Идет?

— А Василий? — прищурился Сэнсей.

— Так в его епархию я и не лезу, — я пожал плечами. — Только этот альбом. Десять песен. Идет?

— Володенька, я не поняла… — Елена Сергеевна нахмурилась. — Вы Гришеньке постоянную работу предлагаете?

— Вроде того, — кивнул я.

— Гришенька… — Елена Сергеевна посмотрела на Гришу.

Я достал из кармана кошелек и выложил на стол несколько купюр.

— Нам не нужны подачки! — глаза Елены Сергеевны резко похолодели.

— Подачки? — хмыкнул я. — О чем вы вообще говорите? Вас же не смущает, что я каждый раз плачу Грише за уроки? Эти деньги — точно такая же его времени. С надбавкой на стресс. Это даже не аванс пока что, мы ведь еще не договорились и ничего не подписали.

— Ох… — Елена Сергеевна вздохнула. — Надо со стола убрать…

Маленькая женщина вскочила, схватила пустую тарелку и чашку и быстро скрылась в кухонном закутке.

— Гриша? — я вопросительно приподнял бровь.

— Володя, ну какого ответа ты от меня ждешь? — сказал он. — Я сейчас пошевелиться боюсь, потому что мне кажется, что все это сон. Ну как такое вообще может быть, чтобы Семен Вазохин сидел у меня дома, и мы тут вместе гоняли чаи?

— Положительного ответа, конечно, — усмехнулся Сэнсей.

Шемяка переминался с ноги на ногу, стараясь прикрыть зонтом и себя, и меня, и Еву. Ева присоединилась к нам в последний момент. Мы уже собирались выходить, а она вернулась из универа, взвинченная вся, экзамен был каким-то на редкость нервным, и когда я сказал, что мы погнали на вокзал, встречать ранних пташек, приехавших на фестиваль, она тут же заявила, что едет с нами. Чтобы отвлечься. Ясен пень, я не возражал. И вот теперь мы стояли на перроне и ждали опаздывающий уже на двадцать минут поезд. Можно было от дождя в здании вокзала спрятаться, но нам всем троим синхронно вдруг не захотелось. Первый по-настоящему летний дождь, вечерний почти пустой перрон, романтика!

Кроме нас поезда ждали только бабушки с объемными сумками, предусмотрительно прикрывшиеся кусками полиэтилена. Не пассажиры, явно. Пирожками торговать пришли. Поезд-то проходящий.

Эх, даже какой-то ностальгией укололо. К двадцать первому веку такую вот стихийную торговлю прижали почти повсеместно. И мозгом я понимаю, что это скорее хорошо. Кто знает, в каких условиях и из каких продуктов бабульки эти свои пирожки жарят? Но как же это вкусно было, черт возьми, купить на перроне теплый еще пирожок с картохой и торопливо схомячить его, запивая чаем из стакана в подстаканнике! Я даже чуть было не поддался порыву и не двинул к бабулькам, купить себе пирожок. Но тут ожил громкоговоритель и сообщил, что поезд прибывает на первый путь.

— Какой вагон нам нужен? — спросила Ева, когда состав, лязгнув, оставновился.

— Думаю, вон тот, — сказал я, ткнув пальцем в сторону вывалившегося на перрон патлатого парня с брезентовым рюкзаком за спиной.

Следом за ним из вагона выпала в прямом смысле длинноволосая девица и вылез еще один патлатый же товарищ, нежно обнимая здоровенную бас-балалайку.