Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис - Страница 53

— Те, кому эти сопляки должны были передать бумаги. Серьёзные, очень серьёзные, и очень опасные люди, уж можете мне поверить! Перед вами, юноша… — он ткнул пальцем в стопку листов со схемами, — настроечные коды источника. Пользуясь ими, можно задавать… так бы это сказать… разный порядок… разные установки… задачи… нет, не совсем то…

— Разные режимы? — подсказал Пётр. Дваркель кивнул.

Да, вот именно, разные режимы работы Источника. Один, вот этот — он пододвинул верхний листок, — позволит заблокировать все входящие Фарватеры. Другой наоборот, не даст открыть Фарватеры, ведущие из Зурбагана. Уверен, найдётся и более опасный вариант — Если его установить, судно, идущее на свет Маяка, вместо Фарватера попадёт прямиком в Мальстрём.

Я вздрогнул, представив потрясение моряков, перед которыми вместо привычной трубы вихревого тоннеля внезапно открылась колоссальная, размером во всё Мироздание, воронка, из которой нет, и не может быть возврата…

— А вы что же, видели, как это делается? Или… сами пробовали менять режимы?

Дваркель испытующе посмотрел на меня

— Это не тот вопрос, который нужно сейчас задавать. С вас, молодые люди, будет пока довольно того, что я уже сказал.

— Но всё же… — заговорил я, но Дваркель замотал головой, отчего его шляпа съехала на бок и смешно повисла на одном ухе.

— Я что-то неясно сказал? Имейте уважение к старому, очень старому человеку! Идите, куда вам там надо — а я устал, хочу выпить подогретого вина и лечь, наконец, в постель! Уж сколько сотен лет прошло — а меня никак не могут оставить в покое…

— Не помню, как мы оказались на мостовой. Дверь особняка со скрипом захлопнулась, я потоптался перед палисадником, не слишком хорошо осознавая, что происходит. Поднял голову — окошко на втором этаже особняка светилось изнутри тускло-оранжевым каминным пламенем. Я представил, как старый гром кряхтя, склоняется к каминной решётке, ставить на огонь медную пузатую кастрюльку с красным гартонским, добавляет раскрошенную трубочку корицы, несколько высушенных бутонов гвоздику, кидает два-три зёрнышка чёрного перца… или ждёт, провалившись в кресло, пока консьержка (нет, наверное всё-таки экономка!) готовит для него глинтвейн?

— Ну что, пошли? — спросил Пётр. В руках он держал листы со схемами, свёрнутые в трубочку. Я помотал головой, отгоняя видение, оставившее после себя на языке терпкий вкус вина с пряностями, и зашагал вслед за ним, вниз по переулку Пересмешника.

* * *

Коляска сворачивала за угол, когда Казаков гулко хлопнул себя по лбу.

— Вспомнил! Свербело ведь всё это время, но никак не давалось! А теперь — вспомнил?

— Ты о чём? — не понял я.

— Да о броненосце, который нам покойник Гивс показывал! В смысле, не сам корабль, а рисунок!

— «Генерал Фильбанк»?

— Он самый! Я всё гадал — откуда мне знакомо это имя? А сейчас — вспомнил!

— Ну и кто это такой?

— Терпение. — Пётр непреклонно выдвинул вперёд челюсть. — Вот приедем, всё изложу, во всех подробностях.

Я хмыкнул.

— Глумишься? Моментом наслаждаешься?

— Можно подумать, ты сам упустил бы такой случай! Да и что ехать-то осталось всего ничего, полквартала…

Сам он, однако, терпение проявлять не стал — экипаж не успел остановиться, как Пётр соскочил на мостовую и чуть ли не бегом припустился к дому. «Вот что тщеславие с людьми делает… — усмехнулся я про себя, расплачиваясь с извозчиком. — Шесть десятков за спиной, а скачет, как молодой…»

Когда я вошёл в гостиную, Казаков уже шарил по книжным полкам. Разуться или хотя бы снять плащ-пыльник он не удосужился. Я оставил свой плащ в прихожей, сменил башмаки на войлочные туфли, взял в буфете графин с портвейном и сел к столу.

— Ты не помнишь, где у нас Грина?

— Четырёхтомник, который ты из Москвы привёз? Так он в другом шкафу, на нижней полке. Сам ставил, неужели забыл?

— Точно! — Он распахнул застеклённые дверцы, присел на корточки и вытащил серый с бело-красными буквами на обложке томик и зашелестел страницами. — Ага, вот, слушай!

Он встал, повернулся ко мне и начал читать — громко, слегка нараспев.

' — Хорошо, — медленно сказал Биг, — подумаем обо всем этом. — Он закурил трубку. — Надо отдать справедливость Фильбанку: он знает, что делает. Утром

Фильбанк будет хозяином в Зурбагане.

— Утром?- спросил я, но тотчас же, сообразив, понял, что вопрос мой наивен.

Астарот не дал мне времени поправиться.

— Утром светло, — сказал он. — Ночью следует опасаться засады — если не в проходе, то при выходе из него; так поступают звери и люди. Мрак не всегда выгоден, и Фильбанк доволен, я думаю, уже тем, что спрятался до рассвета. Утром он обрушится на Зурбаган и перебьет гарнизон.

— Нам надо вернуться, -сказал Биг. — Эта дорога закрыта. Сам дьявол указал Фильбанку проход. Кого это, интересно бы знать, разбил он по ту сторону гор, прежде чем явился сюда?..'

— Зурбаганский стрелок! — я выпрямился в кресле так резко, что едва не расплескал свой стакан. — то-то мне показалось, что слышал это имя! Выходит, Грин его не придумал, а взял из местной истории?

Казаков покачал головой.

— Не такой уж и истории. Я слышал что-то о здешней гражданской войне, которая едва не затронула Зурбаган. Дело было лет сто двадцать назад, и Грин, если не застал её во время своего визита сюда, то уж точно слышал — причём как о совсем недавних событиях.

Пётр перевернул несколько страниц.

— О причинах войны в рассказе ни слова. Вот, сам посуди:

«…- Я посетил Зурбаган в самый разгар войны. Причины ее, как и все остальное, мало интересовали меня. Очаг сражений, весьма далекий еще от гостиницы 'Веселого странника», где я поселился, напоминал о себе лишь телеграммами газет и спорами в соседней кофейне, где каждый посетитель знал точно, что нужно делать каждому генералу, и яростно следил за действиями, восклицая: «Я это предвидел!» — или: «Совершенно правильная диверсия!..»

— Н-да, пожалуй… — я кивнул, соглашаясь с собеседником. — если не знать о чём речь, вообще можно подумать, что написано о войне Севера и Юга.

— Вот именно! Но я вполне могу понять, почему Грин не стал углубляться в подробности, ограничившись вполне себе героическим эпизодом в ущелье. В России только-только кончилась гражданская война, не хотел тащить воспоминания о ней в свой блистающий мир…

— Погоди… — я задумался. — Глянь-ка в входных данных, когда написан рассказ?

Пётр снова зашелестел страницами.

— Так… вот, нашёл! «Зурбаганский стрелок», тысяча девятьсот тринадцатый год. Да, не сходится…

— Именно, что не сходится! Если судить по тому, что мы смогли накопать, Грин появился в Зурбагане в начале двадцатых, а рассказ написан не то что до революции семнадцатого года — ещё до начала Первой Мировой! Выходит, он узнал об этом ещё когда был на Земле?

Пётр щёлкнул пальцами.

— Так Лоцман же! Тот, что затеял всю эту возню с Источником! Мы же знали, что он был знаком с Грином и его сводным братом, тем, который приходится прадедушкой твоей ненаглядной Вере Павловне ещё до бегства на «Живом». Вот он, наверное, и рассказал.

— Н-да, любопытно… — согласился я. — Сегодня у нас прямо день неожиданных открытий: сначала мессир Дваркель с его сенсационным сообщением, а теперь вот это. Понять бы ещё — как это может нам пригодиться?

— Понятия не имею. — Пётр пожал плечами. — Кстати, надо будет расспросить: этот Астарот, из рассказа — целиком вымышленный персонаж, или имеет реальный прототип? С Фильбанком-то всё ясно, в честь абы кого броненосец не назовут…

— И кого собрался расспрашивать?

— Да хоть бы тётушку Гвинкль, ей все зурбаганские сплетни известны за последние лет пятьдесят!

— Но тут-то прошло не меньше ста, сам только что подсчитал!