Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис - Страница 51

— Не угадал, дорогой. Главное оружие их — таран, кованый стальной бивень длиной в десять футов. Собственно, их два — на носовой оконечности и кормовой, так что «Суан» может атаковать неприятеля ещё и задним ходом. А выпуклая палуба обшита листами брони, которая далеко не всякому снаряду по зубам. К тому же ему сперва придётся пронизать слой воды, что изрядно уменьшит его пробивную силу, да и угол встречи с бронёй будет такой, что дело, скорее всего, закончится рикошетом. Из-за тарана и брони «Суан» и относят к типу броненосных таранов.

Они подошли к краю пирса, так, что стали видны длинные ряды заклёпок, которыми крепились выпуклые броневые листы.

— Таран, говоришь? — Роман наклонился, стараясь разглядеть сквозь слой воды стальной бивень. — Честно говоря звучит как-то уж слишком архаично. Его хоть раз в бою применяли?

— Только на учениях. У нас уже очень давно не случалось войн, тем более, на море. А против всякой мелочи вроде контрабандистов и браконьеров, которые шалят на здешних устричных банках, такое радикальное средство ни к чему их скорлупки таран надвое развалит…

Роман представил, что должны чувствовать люди на утлой скорлупке, в которую на полном ходу врезается такой вот бивень. Картина получалась безрадостная.

— Ладно, успеешь ещё налюбоваться. — Дзирта потянула его за рукав. — Пойдём, не видишь — нас ждут?

Она показала на офицера, стоящего на палубе возле сходней. Тот, заметив её взгляд, взял под козырёк.

— Только очень тебя прошу… — девушка понизила голос. — Ни на шаг от меня не отходи, и лучше помалкивай. А главное — и думать забудь о своих журналистских привычках, а то знаю я тебя… Моряки в Аламбо народ серьёзный, шуток не понимают, вытаскивай тебя потом из неприятностей…

* * *

Кают-компания «Суана» показалась Роману даже теснее, чем на «Квадранте», и куда менее уютной. Виной тому была наклонная стена, повторяющая внешний изгиб брони, и подволок — такой низкий, что он не раз задевал раз цеплялся макушкой за проложенные по нему трубы. Небольшие, в бронзовой окантовке,иллюминаторы — снаружи, объяснила Дзирта, их задраивают броневыми крышками — пропускали совсем мало света, и солнечные лучи смешивались с тускловатым светом электрических лампочек в решётчатых проволочных плафонах.

В кают-компанию их проводил командир «Суана», и он же представил по очереди офицерам корабля. Роман наблюдал, как Дзирта обменивается с каждым любезностями, отхлёбывая из высокого серебряного с чернью бокала вино — крепкое, почти портвейн, густо-вишнёвого цвета с сильным миндальным привкусом, как у популярного некогда ликёр «Амаретто».

Разговор тем временем зашёл о музыке. Кто-то сказал, что хорошо бы сходить за валиками к фонографу (этот агрегат, громоздкий, в деревянном с бронзовыми уголками ящике занимал весь угол кают-компании) и Дзирта, улучив момент, подошла к Роману, устроившемуся возле распахнутого по случаю жары иллюминатора.

— Видел того мичмана, что говорил о фонографе? — спросила она. — Мы с ним были в одной группе на последнем курсе Морского лицея. После выпуска он куда-то пропал, никто не знал — куда именно. Оказывается — обосновался здесь, в Аламбо, да ещё и в их флоте служит! Любопытно, весьма любопытно…

— И что же тут такого любопытного? — спросил Роман. Он тоже обратил внимание на мичмана-меломана — из-за чересчур пристальных взглядов, которые тот бросал на его спутницу.

— Дело в том, что он…

Договорить она не успела. Старший офицер, личность весьма шумная, провозгласил тост «За наших гостей из Зурбагана!» и девушка, шепнув, «ладно, потом расскажу»… вернулась к исполнению своих представительских обязанностей. Роман вслед за остальными сделал глоток вина. Проводил взглядом мичмана, заторопившегося к выходу, выжал несколько секунд, и вслед за ним покинул кают-компанию…

Объяснение, на случай, если кто-то поинтересуется, было у него готово — почувствовал себя дурно от жары и духоты, и решил выйти на палубу и подышать свежим воздухом — но этого и не потребовалось. В коротком коридорчике, ведущем к трапу, никого не было; насвистывая легкомысленный мотивчик,он поднялся по крутым ступенькам наверх — как раз вовремя, чтобы увидеть, как захлопнулась за мичманом дверь внадстройке.

Роман облокотился на леер, краем глаза наблюдая за интересующей его дверью. Секунды текли медленно, словно тягучая, вязкая смола; наконец, дверь распахнулась, и на пороге показался мичман с коробкой под мышкой — и торопливо спустился по трапу вниз. Молодой человек досчитал до десяти несколько секунд оглянулся — на палубе пусто, между ним и часовым у сходней висит на шлюпбалках вельбот — и подошёл к двери. Открыл её — осторожно, чтобы не скрипнуть невзначай петлями — и скользнул внутрь.

Каюта оказалась крошечной; узкая, с высоким бортиком койка вдоль одной из стен, книжная полка и висящий на крючке парадный офицерский китель на другой. Письменный стол под иллюминатором и ещё один — круглый, на манер журнального, неуместный в такой тесноте. На письменном столе в лежат бумаги, один из ящиков выдвинут — видимо, хозяин каюты так спешил принести затребованные сослуживцами музыкальные валики, что не удосужился навести за собой прядок. Или — рассчитывает, что это сделает кто-то другой, вестовой или денщик — как у них тут это называется? В любом случае — надо поторапливаться, если он хочет и подруге угодить, и не попасться при этом с поличным… Роман запер дверь на задвижку, разложил, стараясь не приближаться к иллюминатору, бумаги на круглом столике и потянул из кармана смартфон.

* * *

— Вот что я тебе говорила, а? Кого предупреждала?

Дзирта, раскрасневшаяся, встрёпанная, стояла на кровати на коленях, уперев кулачки в бока. Роман же лежал рядом и любовался открывшимся зрелищем. Из всей одежды на ней были только два предмета — браслет, составленный из тонких звеньев белого золота с вкраплениями жемчужин, и чёрные, в крупную сетку, чулки, подарок Романа, доставленный по его заказу с Земли Врунгелем.

— Это же дурное везение, что никто тебя не увидел! А увидели бы, заперли в карцере — как мне тебя потом вызволять? И позор-то какой, позор — спутник капитана зурбаганского флота изловлен при попытке кражи из каюты офицера береговой охраны Аламбо!

После посещения «Суана» они прогулялись по прибрежному бульвару и вернулись в гостиницу. Там Дзирта сменила мундир на более подобающий её полу наряд; они поужинали в гостиничном ресторане, немного потанцевали под звуки оркестра, исполняющего композицию, напомнившую Романуритмы новоорлеанского блюза — и только в номере, на постели он решился предъявить подруге результаты своего набега.

— Да ладно тебе… — Роман приподнялся на локте и протянул руку к груди подруги. Увы, попытка перевести разговор в иную плоскость, немедленно пресеченная шлепком ладошки и гневным фырканьем. — Обычная журналистская работа… Признайся, тебе же до смерти хотелось выяснить, что этот тип там делал — вот я и исполнил… хм… твоё невысказанное желание. Скажешь, зря? А что до кражи — так я в каюте пальцем ничего не тронул, всё напоследок разложил по местам. Никто ничего не заметит, зуб даю!

— Этот твой ужасный жаргон… — она наморщила носик, отчего, сделалась ещё привлекательнее. — Ну хорошо, ну ладно, это действительно интересно. Только давай договоримся — больше ты ничего подобного не предпримешь… во всяком случае, не предупредив сперва меня!

— А что, в Аламбо есть ещё один беглый зурбаганский гардемарин? — ладонь Романа подкралась-таки к вожделенной цели, и теперь его пальцы ласкали нежную, цвета топлёных сливок, кожу, подбираясь к вишенке соска. — Ну не сердись, обещаю, больше не повторится! Лучше расскажи, чего там такого интересного, а то у меня не было особо времени читать…

— Времени у него не было! — Дзирта снова фыркнула, однако ладонь его отбрасывать не стала. — Письмо. Личное. Адресовано невесте. В-общем, ничего интересного, кроме, пожалуй, одного момента: он пишет, словно прощается, будто собирается идти на смерть!