Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис - Страница 30

— Конечно, буду рада вам помочь. — кивнула женщина. — Что конкретно вас интересует?

Маячный Мастер слегка замялся.

— Если честно — то нам просто любопытно. Впервые встречаем за Фарватерами не просто потомков наших м-м-м… земляков, да ещё и выходцев из России. Ведь, насколько я понимаю, ваши предки, как и предки шкипера Найдёнова — кстати, это именно он посоветовал обратиться к вам, -прибыли сюда на «Живом»?

Вера Павловна согласно наклонила голову.

— Да, этом здесь многие могут похвастать. Переселенцы не испытывали комплексов по поводу происхождения, и уже в третьем поколении почти все переженились и повыходили замуж за местных жителей. У меня, если подсчитать, не больше пятой части «земной» крови.

— Что ж, трудно было бы ожидать другого. — Казаков налил себе ещё кипятка, добавил заварки. — Надо посоветовать Бонифатьичу — ваш чай отличный экспортный товар, в Зурбагане его наверняка оценят… А всё же, если не секрет — откуда у вас такой интерес к истории… и земной, и вашего поселения?

— «Кто забывает уроки истории, обречён на их повторение.»– так, кажется, сказал кто-то из наших общих предков? — улыбнулась женщина. — Не знаю, правда, кто именно…

— Фон Клаузевиц. — отозвался Казаков. — который Карл Филипп Готтлиб, крупнейший теоретик военного дела. Не думаю, правда, что он числился среди наших с вами предков — хотя, кто знает? Если мне память не изменяет, этот господин ещё во времена войн с Наполеоном служил в русской армии — так что я бы не зарекался…

— Как вы говорите, фон Клаузевиц? — женщина извлекла откуда-то блокнот и принялась быстро черкать в нём карандашиком. — Наши предки привезли собой не так много книг, многое утрачено, забыто, приходится собирать по крупицам…

— Обещаю с первой же оказией переправить к вам энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, — пообещал Казаков. — У меня, в Москве пылятся все восемьдесят с чем-то томов. Мне они особо ни к чему — так, библиографическая редкость, — а вам пригодятся! У вас ведь здесь сохранилось старая манера письма, с ятями и прочими ерами? Отлично, тем проще будет разбираться…

— Огромное вам спасибо! — Вера Павловна не скрывала радости. — Это же настоящее сокровище! У нас есть три или четыре тома, мы многое оттуда почерпнули, но если будут все сразу… Что до вашего вопроса — наши предки с самого начала решили сохранять, пока это возможно, связь с оставленной родиной — а значит, прежде всего, надо передавать память новым поколениям. Я ведь учительница — кому же, как не мне?

Она сняла с каминной полки фотографию с серебряной рамке.

Это были четверо мужчин — явно запечатлённые в студии, на фоне кадки с фикусом и невнятного морского пейзажа на стене. Морской офицер в характерной «нахимовской» фуражке, дородный пятидесятилетний мужчина в бушлате и ещё двое, лет примерно тридцати-тридцати пяти. Эти сидели на маленьком диванчике-канапе; лицо одного из них, сидевшего в пол-оборота — длинное, с высоким лбом и пышными чёрными усами, показалось Роману смутно знакомым.

— Вот это, — Вера Павловна показала на бородача, — человек, которому обязано своим существованием Пост Живой, да вся наша колония. Он — тот самый Лоцман, который привёл «Живой» в этот мир, и если бы не он — мы бы с вами сейчас не разговаривали.

— Ну-ка, ну-ка… Казаков пододвинул фотографию поближе. — А как это было — вам известно?

— Ну, разумеется! — женщина кивнула. — Мой прадед, Павел Дмитриевич Борецкий, вот он, — она ткнула пальцем в одного из сидящих, — очень подробно описал всё в своих дневниках. Во время перехода из Керчи на «Живом» испортилась машина, и его пришлось взять на буксир. Но когда разразился шторм, тросы стали рваться. С буксирного парохода подавали новые, взамен лопнувших, но эти попытки ни к чему не привели. Тогда они попытались снять хотя бы часть пассажиров, но так же потерпели неудачу, предоставить гибнущий миноносец своей судьбе. Шторм тем временем усилился до восьми баллов; огромные волны несли корабль на камни, и в этот самый момент Лоцман заметил на берегу, за стеной дождя, огонёк маяка. Прадед не описывает, что именно он сделал — но судно вдруг оказалось в каком-то невероятном тоннеле, стены которого состояли словно из кипящей воды, а вдоль тоннеля дул свирепый ветер, не уступающий штормовому. Миноносец начало сносить к одной из стен, но тут каким-то чудом механикам удалось запустить машину. Лоцман выправил курс и повёл корабль точно по оси этого Фарватера!

Рассказ лился ровно, словно Вера Павловна повторяла его в который уже раз, — да так, наверное, оно и есть, подумал Роман, женщина пересказывает то, что не раз уже излагала своим ученикам (она ведь школьная учительница, верно?) — однако, не производил впечатления заученного по бумажке. Глаза её сияли, щёки раскраснелись, и молодой человек невольно залюбовался ею. Что касается Казакова — то он не отрывал от рассказчицы глаз.

— Машина хоть и работала, но с перебоями,– продолжала тем временем женщина, словно не замечая обращённых на неё взглядов собеседников. — Тогда Лоцман с помощью матросов поставил на маты импровизированные паруса из брезентовых чехлов — и, как выяснилось, вовремя, потому что вскоре механизмы окончательно вышли из строя. Но паруса позволили удержать судно на оси фарватера, и спустя какое-то время — Павел Дмитриевич не уточнил, какое именно, — судно покинуло штормовой тоннель — и оказалось здесь, у этих берегов!

— Здесь, не в Зурбагане? — удивился Роман. — но как же…

И умолк, поймав злобный взгляд Казакова. Сопровождавшая взгляд гримаса требовала прикусить язык и не лезть куда не надо с вопросами.

Собеседница этой пантомимы не заметила

— О Зурбагане мы тогда понятия не имели. На берегу, возле которого оказался «Живой», стоял маяк — сложенная из камней пирамида, на верхушке которой горел костёр, возле него миноносец и выбросился на берег. Вы наверняка видели это место — на самом кончике мыса, который ограничивает бухту с запада, и пирамида маяка там. На ней недавно укрепили бронзовую памятную табличку, я со своими учениками была на открытии…

— Да, помню что-то такое… — подтвердил Казаков. — Странно, маяк, по которому пришли сюда, довольно далеко отсюда, к западу…

— Это другой, его построили позже. Сначала это тоже была пирамида с костром на верхушке, нынешняя башенка с фонарём появилась сравнительно недавно, лет двадцать назад. Я тогда была совсем девочкой, и наш гимназический класс возили к новому маяку на морскую экскурсию….

Она улыбнулась своим воспоминаниям, отчего лицо её приобрело мечтательное выражение.

— Мы высадились со шхуны на берег и устроили пикник. Потом погода испортилась, и мы кинулись прятаться от дождя в башенке маяка. Но всем места не хватило и я и ещё трое остались снаружи — уж как мы тогда промокли, прямо насквозь…

— Простите моё любопытство, мадам… — Казаков решительно прервал воспоминания хозяйки дома. — Вы не знаете, зачем понадобилось переносить Маяк так далеко от города? А заодно — куда делся миноносец? Неужели штормом разбило?

Вера Павловна пожала плечиком — как показалось Роману, несколько раздосадовано.

— Понятия не имею. Известно, что маяк был перенесён по требованию Лоцмана — ну, ему виднее, конечно… «Живой» же так и оставалсяна камнях, пока его не разобрали. Орудия, механизмы сняли, корпус разрезали на металл — тогда это была огромная ценность, свой мы ещё не научились добывать. Можно сказать — первое поселение в самом буквальном смысле выросло на обломках «Живого»!

— А местные жители? — спросил Казаков. — Нам сказали, что здесь уже были люди?

— Да, так оно и есть. — женщина кивнула. — Но с ними мы встретились позже, когда успели наскоро обустроиться. И, главное, перетащили на берег пушки с миноносца — не будь их, вряд ли люди смогли пережить, что случилось потом.

Нападение аборигенов?

— Да, их было несколько сотен. Они разорили большое поселение недалеко от бухты, уцелевшие жители спасались бегством — и встретили беженцев с «Живого»! Вместе мы отбили нападение дикарей, а потом…