Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис - Страница 11

Вопросы, вопросы — и ни одного ответа. Дующий со стороны пролива ветерок наливался ночной свежестью, стало зябко, кожа на голом торсе и плечах покрылась крупными мурашками, и он полез вниз, в кубрик, позавидовав попутно матросам шхуны — те соскальзывали по поручням трапа на ладонях, не касаясь ногами ступенек. Интересно, сколько пройдёт времени, пока он сам научится такому, подумал Роман — нет теперь уже Рамон, так ведь его представил боцману «Врунгель»? Он поворочался, устраиваясь в койке-гамаке и через несколько минут провалился объятия в глубокого, без сновидений, сна…

VI

Стрелки наручных часов показывали шесть утра. Роман, поднятый с койки зычным рыком боцмана и частым, медным бряканьем рынды, торопливо натянул штаны и выскочил на палубу, в гальюн. Посетив установленную на полубаке парусиновую будку, он вскарабкался на салинг — так именовались перекрещенные брусья, с которых он ночью наблюдал за бухтой. Парохода на месте не оказалось; вместо его на волнах покачивалась большая, рыжая от ржавчины бочка, за ней белели бакены «зоны прибытия». Дальше, километрах в полутора, Роман обнаружил ещё один составленный из бакенов круг. Пока он гадал, зачем он понадобился — дублёр первого, или что-то другое? — в круг зашло судно, длинный, очень низкий пароход с высокой, густо дымящей трубой, вовсе без мачт, с единственным большим гребным колесом на корме. Двигался пароход, как заметил Роман, точно по прямой, соединяющий круг и высящуюся на утёсе башенку маяка — и не успел молодой человек навести на него одолженный у Врунгеля бинокль, как судно исчезло в прозрачном вихре, оставив после себя лишь рябь на воде!

Что ж, теперь хотя бы стало ясно, куда деваются суда, прибывающие в бухту через «зону прибытия» — вот через этот самый круг они и уходят, спеша по своим делам в неведомые миры, лежащие под неведомыми звёздами… Понаблюдав ещё с полчаса за «зоной отбытия» — за это время через неё прошли два парусника и нечто вроде грузовой баржи с рядами вёсел по бортам, — он спустился на палубу. Судовой колокол брякнул, подавая сигнал к приёму пищи, и молодой человек осознал вдруг, что проголодался, прямо как волк…

Если Роман рассчитывал, что Врунгель снова пригласит его завтракать в кают-компанию — то тут ему пришлось испытать разочарование. Вслед за остальными матросами он спустился в кубрик; гамаков там уже не было, вместо них с подволока (так называется потолок подпалубных помещений) свешивался на канатах длинный дощатый стол. Койки же сразу после побудки убрали в особые, устроенные вдоль бортов ячейки, именуемые «коечные сетки». Он осведомился у одного из матросов, зачем это нужно — ведь парусина за день наверняка пропитается влагой, и придётся спать на мокром? Ответ поверг его в недоумение — оказалось, что свёрнутые в тугие коконы койки призваны защищать людей на палубе от пуль и картечи. На вопрос — а что, тут и такое случается? — матрос поглядел на него странно и ничего не ответил.

Беседовали они по-русски; матрос говорил с сильным акцентом, напоминающим выговор жителей Португалии, мешал русские слова с фразами на зурбаганском языке (так Роман теперь называл псевдо-эсперанто), но, несмотря на это, они хорошо понимали друг друга. Роман собрался, было спросить, где тот научился говорить по-русски, но матрос дожидаться не стал — затянул узлы коечной сетки и порысил в кубрик, посоветовав собеседнику не зевать.

Совет был хорош — в этом он убедился, увидев, как торопливо соседи по столу вычерпывают из маленького горшочка масло. Густо-жёлтое, кажется топлёное, оно полагалось к каше, по вкусу и консистенции напоминающей овсянку, но с явственным ореховым привкусом. Кроме этого горшочка, на столе имелась миска с колотым тёмно-бурым (тростниковым, как ему объяснили) сахаром и большой жестяной кофейник. Матросы по очереди наливали густой ароматный, щедро сдобренный корицей и перцем напиток по жестяным кружкам — каждая с выцарапанным на боку именем владельца.

Своей кружки, как, впрочем, и ложки, у новоиспечённого матроса не было; и то и другое вручил ему боцман, пробурчав под нос на зурбаганском что-то вроде «будешь должен». Он не ответил — уминал за обе щёки вкуснейшую, сдобренную маслом, корицей, сахаром и кусочками сухофруктов кашу. Кофе тоже был с пряностями, корицей и перцем; некоторые матросы сыпали в чашки соль и добавляли кусочки масла.

В общем, на местную кормёжку грех было жаловаться — кормили вкусно, обильно, от пуза. Удивляло, разве что, отсутствие хлеба или хотя бы сухарей — может, подумал он, они тут полагаются только к обеду? Вместо хлеба на столе обнаружилась большая жестяная миска, полная тёмно-коричневых кусочков — это оказался горький, очень вкусный, с лёгким привкусом миндаля, шоколад. Некоторые матросы рассовывали лакомство по карманам, и Роман с удовольствием последовал их примеру. Неизвестно, когда тут обед, а шоколад, как известно, штука питательная…

Завтрак тем временем подошёл к концу. Сотрапезники Романа один за другим потянулись на палубу — кто-то переговаривался, кто-то обменивался сальными шутками, кто-то ковырялся в зубах длинной щепкой. Он пошёл, было, за ними, но не тут-то было: боцман тормознул его, ткнув заскорузлым, пожелтевшим от табака пальцем сперва в заваленный грязной посудой стол, а потом в жестяной таз, полный жёлтоватых и серых комьев размером с кулак. Серые при ближайшем рассмотрении оказались обычной пемзой, а жёлтые Роман после некоторых колебаний определил, как куски морской губки. Всё было ясно без разъяснений: морская служба начинается для него не с вахт и авралов, не с работы с парусами и канатами, и даже не с загадочной «драйки медяшки», о которой обмолвился давеча Врунгель — а с самых что ни на есть не романтических обязанностей уборщика и посудомойки.

Пемзой, как выяснилось, следовало отскребать жирные пятна со стола. Губкой же нужно было мыть посуду — совсем, как дома, на кухне, предварительно брызнув на неё из пластиковой бутылки с моющим средством, пахнущим цитрусами — судя по этикетке, произведённым компанией «Эколюкс» в городе Армавир Краснодарской губернии. Это вселяло некоторый оптимизм, как и браслет с электронными часами, который Роман подметил на запястье боцмана. Выходило, что «Квадрант» бывает на Земле, или, во всяком случае, получает оттуда товары — а значит, и у него есть шанс вернуться домой… Впрочем, нельзя сказать, что он так уж тосковал по оставленной Земле — теперь, после того как пароход с бандитами и беженцами остался позади, он воспринимал происходящее, как увлекательное приключение, и нисколько не жаждал его прервать. Конечно, домой рано или поздно захочется — но стоит ли торопить события, тем более, что как говаривал, помнится, кот в мультике «Возвращение блудного попугая» — «нас и здесь неплохо кормят». В самом деле: пока что пожаловаться Роману было не на что; матросские обязанности, хотя и начавшиеся с мытья посуды, ничуть его не напрягали. Да что там — дома люди отдают немалые деньги, чтобы ненадолго оказаться в такой роли; ему же всё это преподносят на блюдечке, пообещав ещё и заплатить! Конечно, «Квадрант-2» куда как скромнее огромных учебных парусников вроде «Седова» или «Крузенштерна, на которых дома устраивают такие вот туры с 'эффектом присутствия». И сомнительно, что программой здесь предусмотрено вручение нарядного сертификата, удостоверяющий, что его владелец в течение недели был настоящем матросом на настоящем парусном судне — но разве в этом дело?

С посудой, как и с очисткой стола, Роман справился сравнительно быстро, сказался год срочной службы, где ему не раз приходилось отрабатывать наряды на кухне. На этом гигиенические процедуры не закончились: на смену пемзе пришла плоская, метр в поперечнике плита из камня песчаника; её, обвязанную канатом, Роман на пару с другим матросом (тем что, давеча наставлял его насчёт коечных сеток) таскал по палубе, отскребая с неё грязь. После этого тиковые доски поливали (скатывали, как выразился напарник) забортной водой из шлангов, драили швабрами в виде пучка канатов, насаженных на длинную ручку и, наконец, «лопатили» — тёрли особыми деревянными лопатами, обшитыми по нижней кромке кожей, избавляя доски от остатков воды. На этом утренняя приборка закончилась, и пришло время обещанной «медяшки». Загадочная эта процедура заключалась в чистке разного рода латунных и бронзовых предметов при помощи куска сукна и белого порошка, который Роман поначалу принял за зубной, но на поверку оказавшийся толчёным мелом. Медяшку следовало драить до блеска; боцман самолично принимал работу, безжалостно заставляя переделывать, если обнаруживал на поверхности металла что-то, хотя бы отдалённо напоминающее пятнышко. В результате, порученная заботам Романа «медяшка» (пара латунных труб с воронками наверху, служащих, как пояснил поднявшийся на мостик «Врунгель», для передачи команд в машинное отделение) засияла на утреннем солнце так, что на неё стало больно смотреть. Боцман, принимая работу, что то пробурчал на зурбаганском и одобрительно кивнул. Роман, не дожидаясь, пока он придумает для него новую работу (тут, как он успел заметить, это происходило быстро) направился на полубак, отмывать руки от ядовито-зелёных пятен — и тут матрос, стоявший на крыле мостика, заорал, тыча рукой в сторону выхода с рейда.