Зимние интриги (СИ) - Хай Алекс - Страница 3

— Именно так, ваше превосходительство. Нужно пробить природную и поставленную ментальные защиты, а это нельзя сделать дистанционно. Кроме того, воздействие на сознание строго регламентируется законом. Его запрещено применять вне боя и условий, когда магу угрожает опасность.

Шереметева мрачно усмехнулась.

— Только проверить это, в отличие от боевых заклинаний, чаще всего невозможно.

— Уважающий себя маг не станет рисковать своей репутацией! — почти оскорбилась матушка Иды. — Психоэфирное воздействие — самая опасная и жёстко регулируемая область магии. Вмешательство в сознание человека и подавление его воли недопустимо! За такое полагается суровое наказание.

Я опустил глаза на свои перчатки, обдумывая услышанное. Искусство психоэфира требовало огромной концентрации, значительного резерва эфира и выдающихся навыков.

Только маги с потенциалом выше Рубинового могли освоить эту область. Она была настолько сложной и опасной, что проще было перечислить, какие её заклинания хоть как-то разрешены, чем те, что строго запрещены. Да и сами таланты к психоэфирной магии встречались крайне редко.

И даже если встречались, мало кто решался их афишировать, чтобы не привлекать к себе внимание «Четверки». В этом плане Лионелла Юсупова была скорее исключением.

— С одной стороны, — медленно произнёс я, — это сужает круг подозреваемых. Магов такого уровня в Спецкорпусе немного, особенно среди тех, с кем Боде пересекался в тот день. С другой стороны, мало кто афиширует свои способности в этой области. Маг, который воздействовал на Михаила, мог держать свои навыки в тайне. Но он точно был высокого ранга.

Княгиня Юсупова кивнула, задумчиво теребя в руках сумочку.

— Так или иначе, я сделала всё, что могла, господа. Боюсь, сейчас мне нужно вас покинуть. Сегодня Рождественский сочельник, и у меня дома полным ходом идут приготовления. Я должна проконтролировать процесс.

— Конечно, ваше сиятельство, — рассеянно кивнула Шереметева.

— Благодарю за помощь, — я поцеловал руку княгини, и та одарила меня лучезарной улыбкой.

— Надеюсь, вы найдете время посетить нас в Рождественские каникулы, Алексей Иоаннович.

— Непременно.

Её прощальная улыбка была чуть усталой, но всё же искренней. Юсупова направилась к выходу. После того как княгиня исчезла из виду, Шереметева повернулась ко мне:

— Что скажете, Алексей Иоаннович?

— Скажу, что теперь у нас больше вопросов, чем ответов, — ответил я, глядя вслед удаляющейся княгине. — Но заключение ее сиятельства ценнее, чем мы могли рассчитывать.

— Да, — кивнула Шереметева, пристально глядя в окно, за которым мягко кружились снежинки. — Но круг подозреваемых слишком широк. Нужно его сузить. А времени мало.

Шереметева обернулась ко мне. В её глазах читалась усталость, смешанная с тревогой. Я видел эту женщину в самых разных ситуациях, но такой — напряжённой и настороженной — она была редко.

— Подбросить вас до дома, Николаев? — спросила она, отрывисто кивнув в сторону лестницы.

— Был бы признателен, — ответил я. — Но домой мне не нужно. Если вас не затруднит, мне нужно попасть на Большую Морскую. Там есть одно неотложное дело.

— Забыли купить подарок? — криво улыбнулась начальница.

— Так и не смог выбрать подходящий в каталоге. Решил заехать и оценить все лично.

Мы вышли на улицу, где зима царила во всей своей красе. Воздух был свежим, мороз слегка пощипывал кожу, а улицы Петербурга украшали сверкающие гирлянды и праздничные декорации. Повсюду мерцали огоньки, придавая городу почти сказочный вид.

На обочине стоял внушительный армейский внедорожник, чёрный и массивный, как боевой медведь. Собственно, медведем он и был. Эту модель прозвали «шатуном».

— Казенный или ваш личный? — спросил я, заметив, когда Шереметева села за руль этого монстра.

— Личный, — коротко ответила она, заводя двигатель, который с рыком пробудился от зимней спячки. — Привыкла ездить на таких еще с Персидского конфликта. Тогда такие машины были незаменимы.

Вопреки грозному и брутальному виду, внутри внедорожник оказался вполне комфортным. Я устроился на переднем пассажирском сидении, а Шереметева завела мотор и включила печку на полную. Через полминуты нас уже обволакивало уютное тепло. На панели поблёскивали современные приборы, а на полу лежали прорезиненные коврики, покрытые остатками снега.

— Полагаю, спецзаказ? — улыбнулся я, глядя на современную «начинку».

— Да, немного доработали. Мне нравится старая модель кузова, но отказываться от последних достижений техники я тоже не готова.

Забавно, но Шереметева охотно говорила о своем железном звере. Кажется, это был первый раз, когда начальница позволила себе нормальную беседу, не касаясь тем службы и Боде.

— Мягко идет, — заметил я, оценив плавный ход машины, когда мы тронулись с места. — Только бензина, наверное, жрёт немерено.

Шереметева хмыкнула:

— Ещё как. Но не слишком разборчив в качестве топлива. Это единственное утешение. Слышала, вам подарили «Ирбиса», Николаев? Как ощущения?

Я мечтательно улыбнулся. Сам бы на нем приехал, но Шереметева утром забрала меня из дома. Да и светить эксклюзивным автомобилем на парковке Военмеда тоже было ни к чему.

— Если честно, погонять от души еще не довелось. Но эта машина — произведение искусства.

— Охотно верю, — улыбнулась Шереметева. — Но для меня немного пафосно. Предпочитаю более грубые формы.

Ну да, ее «Шатун», казалось, был полностью сделан из прямых углов. Вполне в характере Шереметевой.

Мы катились по улицам Петербурга, любуясь утренней суетой. На тротуарах мелькали торопливые прохожие, укутанные в шарфы и шубы, а витрины магазинов манили разноцветными огоньками. Люди докупали последние товары к предстоящему празднику. Улицы сверкали огнями гирлянд, на каждой площади стояли украшенные елки, а медленно падавший снег делал все это волшебным, словно на открытке.

— Вы правы, Николаев — сказала Шереметева, нарушая молчание. — Я постараюсь добиться скорейшей проверки сознания Михаила сотрудниками «Четверки». Нам же нужно помочь им и поминутно восстановить день, когда произошел инцидент. С кем встречался Боде, какие задания выполнял, куда заходил.

Я кивнул:

— Согласен. При свидетелях провести такую манипуляцию непросто. Значит, Боде должен был хотя бы несколько минут остаться наедине с психомагом. Проверим список — и это даст нам хотя бы ниточку.

— Только не стоит забывать, что все эти люди носят высокий ранг, и у них есть покровители, — отозвалась начальница.

— Тогда начните с тех, кому выгодно подставить вас. Кто в Спецкорпусе может быть заинтересован или связан с тем, кто заинтересован в этом? — спросил я напрямую, глядя на её профиль.

Она усмехнулась:

— Боюсь, их немало, Николаев.

Интересно, почему? Но ехидничать я не стал. Женщине и так было нелегко, а я все же вызвался ей помочь. Не время для злорадства.

Я нахмурился:

— Значит, вам нужно напрячь память, ваше превосходительство. Кому вы мешаете? Кому перешли дорогу? Кто на вас зол?

— Ваш отец, например, — тут же отозвалась начальница.

— Не в его стиле.

— Разумеется. А вы, Николаев, можете с легкостью припомнить всех, кому перешли дорогу?

Я улыбнулся и покачал головой.

— Вот именно, — продолжила она. — Но я займусь этим сегодня же. И постараюсь восстановить график Боде в тот день. Как чувствовала — успела сделать копию страниц его ежедневника, прежде чем оригинал забрали.

— Сообщите мне, если что-нибудь найдете.

— Конечно, Николаев.

Мы замолчали, каждый погружённый в свои мысли. Шереметева объезжала пробки по переулкам. Наконец, машина мягко въехала на Большую Морскую улицу, где нас окружали старинные фасады зданий. Атмосфера сменялась — вместо праздничной суеты здесь царило спокойствие и аристократическая строгость.

— Почти приехали, — заметила Шереметева. — Какой дом вам нужен?

— Фаберже.