Красный Вервольф 5 (СИ) - Фишер Саша - Страница 18

Нюрка придвинулась ко мне, положив головку с жиденькими косичками на плечо. Я обнял ее, машинально, чтобы согреть. В подвале было все же промозгло, а на девчонке, как и других ребятишках, одна рванина. Вон сквозь дырку в шерстяном чулке коленка просвечивает. Как же они зиму-то пережили? И что мне с этой оравой делать? Конечно, я могу просто так встать и уйти. Не моя проблема типа. Сколько таких ребятишек сейчас пухнут с голоду в блокадном Ленинграде? А в — Пскове и других оккупированных городах и весях? Да и те, что живут в глубоком тылу тоже не жируют.

Нюрка угрелась, поерзала замызганной щечкой по моему плечу. Только что не замурлыкала, как котенок. Я расстегнул пальто, укрыл девчушку полою, как крылом. Взгляды пацанов, а тем более — других девчонок — заметно потеплели. Их вожак хмыкнул, но было заметно, что он в общем одобряет мой жест. Странно было так сидеть в подвале под руинами дома, в который угодила бомба, то ли — немецкая, то ли наша, значения не имеет. Бомба — она не разбирает ни своих, ни чужих. Не в ней дело. А в том, что война вдруг повернулась ко мне еще одной своей мерзкой стороной.

— Мать-то ваша где? — шепотом спросил я у Васятки, потому что его сестренка уснула, судя по сопению.

— Мамку гады повесили, зимой еще… — также шепотом ответил пацаненок.

— Немцы?

— Полицаи… Эстонские… Они хотели… Приставали к ней… Мамка одного кипятком ошпарила… Ну они прямо во дворе, на турнике, под самую перекладину подтянули на ремне… Жека их потом выследил… И…

Васятка чиркнул пальцем по горлу. Я покачал головой. Если пацанчик не преувеличивает, то Питерский и впрямь непростой беспризорник. Я осторожно, чтобы не разбудить Нюрку, высвободил из рукавов пальто руки, укутал им малышку и уложил на ящики. Потом поманил главаря пацанской шайки в сторонку. Жека пожал плечами и пошел за мною. Мы отошли в темноту, подальше от сгрудившихся вокруг коптилки волчат. Питерский держал руку за пазухой, хотя шпалер его теперь не был заряжен. Однако это был обманный жест, и он в любое мгновение мог выхватить штык-нож из-за голенища.

— Обучение проходил в ваффеншулле «Предприятие Цеппелин»? — спросил я.

Жека отшатнулся, словно я его ударил наотмашь. Дернул из-за пазухи пистолет. Направил на меня, но курок щелкнул вхолостую.

— Нервы, нервы, агент Питерский, — проговорил я. — Или у тебя другая кличка, Жека?

— Я не агент, — пробурчал он. — Меня не успели заслать, я сбежал.

— Ладно, я не сотрудник СМЕРШ, мне в общем наплевать, заслали тебя или ты сдриснул из «Цеппелина». Я о другом хочу с тобой потолковать… Отправлять пацанят грабить прохожих, зная, что они могут нарваться на эстонский патруль, тебя тоже в ваффеншулле обучали?

— Они без меня на паперти стояли, в помойных баках немецкого ресторана рылись, полицаи в них из винтовок на спор палили — собьют шапку с пацаненка или в голову попадут. Я их собрал, нашел им укрытие, научил добывать пропитание… А ты где был в это время, добрый дяденька?

— Вижу, ты из интеллигентной семьи, — сказал я. — Речь у тебя правильная, когда под блатного не косишь… Где был я, тебе знать незачем. Не о том думаешь. Загубишь ты всю эту бесштанную команду, добрый юноша…

Все-таки мне удалось его пронять. Он сунул бесполезный «вальтер» обратно за пазуху, понурился и проговорил:

— Волька и Христя умерли в декабре от дистрофии, а Кольку застрелил пьяный гауптман в штатском еще в марте. Колька думал, что он гражданский и попытался вытащить у него бумажник.

— Вот, сам же все понимаешь.

— Понимать то понимаю, да только что я могу сделать? Здесь плохо, а если в концлагерь попадут, там у них кровь будут брать для раненых фрицев, а потом — в печку.

— Я подумаю, — сказал я. — Ты проследи, чтобы не объелись, но и не экономьте слишком. Я еще принесу.

— Вы наш, я понял, — сказал Питерский. — Я даже знаю — кто вы!

— Человек-с-мешком, — хмыкнул я.

— Нет, — не принял он моего тона. — В «Цеппелине» пацаны рассказывали, что гестапо и СД с ног сбились, разыскивая нашего разведчика, который убивает немчуру и полицаев. А когда находят их трупы, у них ножом на теле заклинания вырезаны… Вы — Красный Вервольф!

— Я — человек, — сказал я. — А ты — держи язык за зубами. Сидите в подвале и ждите меня. Всякие акции в городе прекратить! Ясно, боец?

— Так точно, товарищ командир!

— Ну я пошел.

— А пальто как же?

— Обойдусь. Не будить же девчушку.

И провожаемый взглядом старшего волчонка, я двинулся к выходу. Очнувшись, Жека кинулся следом. Сам отодвинул засов. Я остановился на пороге, вынул из кармана обойму, вставил в нее патрон и протянул пацану. Питерский вполне мог выстрелить мне в спину и обчистить карманы, а труп куда-нибудь оттащить, но он лишь захлопнул за мною дверь. Мимолетом я подумал о том, что подвал явно имеет еще один выход. Ведь как-то проник в него этот несостоявшийся агент Абвера, воспитанник диверсионно-разведывательной школы «Предприятие Цеппелин»?

Начинало светать. Без пальтишка мне, мягко говоря, было зябковато. Апрель на Русском Севере — это еще не весна. Засунув руки в карманы, я помчался к дому князя. Ночной пропуск у меня был, но с патрулями общаться не хотелось. Это могло плохо закончиться. Для патрульных. Шапку с пацаненка на спор из винтаря сбивать! Суки! Эстонцы и финны хуже фрицев. Те хоть иногда проявляют благодушие, особенно когда их части идут в наступление на фронте, а эти твари чухонские люто ненавидят русских за то, что у нас с ними общая история. С нами, а не — с западными европейцами, как им хочется.

Полицаям повезло. Они со мною разминулись. Я добрался до хором князя Сухомлинского без приключений. Времени оставалось в обрез, только помыться и переодеться. Нырнув в спальню, я принялся скидывать пиджак, галстук, рубашку, брюки, да и все остальное — тоже. Как мне хотелось сейчас завалиться в койку и поспать, хоть пару часов. Да только не было их у меня. В пять бургомистр, понукаемый Юханом, должен собрать перед управой людей и подогнать грузовик. Я должен убедиться, что все в порядке и отправить рабочих под командованием чухонца. А в двенадцать у меня встреча с немецким профессором. Вот между пятью и двенадцатью я и подрыхну за милую душу.

— И долго ты еще думаешь возиться? — осведомился сонный голос.

— И где ты все это время пропадала? — спросил я, когда мне все-таки удалось вырваться из рук Марты.

— Лучше не спрашивай! — отмахнулась она. — Сопровождала начальство на объект.

— Ну не хочешь, не рассказывай.

— Не хочу, но расскажу, — упрямо проговорила Марта. — Ты должен это знать. Там будет какая-то секретная лаборатория. Не знаю, что они там собираются изучать, но руководит всем большой чин из Аненербе, а именно — Рудольф Брандт. Правда, пока он в Берлине, но говорят, что приедет на открытие лаборатории, которую «Тодт» срочно возводит.

— Где возводит-то?

— У вас, русских, всегда такие трудные названия… Die Birke…

— Может — Подберезье?

— Да, это слово…

— Вот черт! — вырвалось у меня по-русски.

— Зачем ты поминаешь нечистого?

— Что еще «Тодт» собирается там строить?

— Электростанцию, железнодорожную ветку, дома для немецкого персонала. Казармы для охраны… — Да, еще… Сейчас там рабочий лагерь с заключенными, а потом его переоборудуют в лагерь для испытуемых. Это все есть в документации. Ты просил запоминать и рассказывать тебе.

— Да. Благодарю, Марта! — откликнулся я. — Ты можешь мне оказать еще одну услугу?

— Для тебя все, что угодно, милый.

— Мне нужно, чтобы ты оделась как можно более элегантно для небольшого путешествия.

— С удовольствием… А — куда?

— Туда же, в Подберезье!

— Ну если ты хочешь, хотя там, я скажу, не весело.

— А где сейчас весело?

— Ты прав, к сожалению. Когда мне начать собираться?

— Пока можешь отдыхать. Я схожу по делам, а когда вернусь, мы все и обсудим.

— Да-вай, — зевая, произнесла она.