Саспыга - Шаинян Карина Сергеевна - Страница 14

— Опачки, забыл! — Он вытаскивает черное, плоское, отражающее оранжевые блики костра. Оборачивается к Асе: — Я, прикинь, под Замки поднимаюсь, смотрю — телефон в траве лежит, чистенький, только вот выпал. И не побился даже, удачно упал. Глянь-ка, не ты потеряла?

Ася шевелится впервые с тех пор, как Ленчик заговорил об отъезде. Как автомат, протягивает руку. Встать и подойти к Ленчику сама она то ли не может, то ли не догадывается. Я передаю телефон — почти силой всовываю в холодную закостеневшую руку. Включается экран, мелькает заставка — мультяшная птица киви в летном шлеме. По щекам Аси беззвучно ползут мокрые дорожки.

— Что, твой? — беспокойно спрашивает Ленчик. Такой реакции на возвращение потерянного он, наверное, еще не видел. Я, между прочим, тоже.

Ася собирается что-то сказать — и тут телефон звонит.

Телефоны здесь не звонят. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. От неожиданности я вздрагиваю всем телом. У Ленчика отвисает челюсть. Глаза Аси раскрываются до предела; она сдавленно вякает, будто не сознавая, что происходит, и с паническим воплем отшвыривает телефон, как отвратительное насекомое, прямо в костер.

Телефон издает еще несколько звонков, дико светясь сквозь языки пламени; потом экран гаснет. Раздается громкое шипение, и мой ступор проходит. Я хватаю Асю за шкирку, пригибаю к бревну, сжимаюсь в комок, отворачивая лицо от огня. «Блядь, конишка мой! — орет над головой Ленчик.  — Конишку моего сама ловить бу…»

В костре оглушительно пыхает; ослепительно белый свет заливает стоянку, бьет по зажмуренным глазам; я слышу шелест летящих осколков, щелкающие удары. Ленчик вопит. Мощно трещит дерево, глухо бьют о землю копыта — конь Ленчика в панике сорвался с привязи и ударился в бега.

Я медленно выпрямляюсь, на всякий случай загораживая лицо растопыренной ладонью. В костре плавятся в радужном пламени остатки телефона; над ними поднимается жирный, воняющий пластиком дым. Ленчик монотонно матерится, размазывая по лицу кровь; на секунду я пугаюсь, но тут он яростно сверкает на меня глазами, и становится понятно, что все обошлось: просто царапина на щеке, длинная и глубокая, но нестрашная. Пробормотав что-то про порванную узду и «сами зашивать будете», он, подбоченясь, смотрит на Асю как на нашкодившую псину, и она выпрямляется. С вызовом глядит в ответ.

— Ну нехило так в тебе говно вскипело, — врасстановочку произносит Ленчик.

7

Выбирая путь наугад, очень скоро окажешься на звериной тропе. Все человечьи тропы когда-то были звериными. Когда кто-то смотрит на спящую Асю, к ней приходят дурные сны. Если долго ехать верхом по перевалу, можно погрузиться в транс.

Я отмываю Ленчику морду и заклеиваю царапину пластырем. Вдвоем мы ловим дрожащего коня, с фырканьем и хрустом заедающего стресс на поляне (узда цела, так и висит, привязанная к дереву, — бедолага просто выпрыгнул из нее одним рывком). Все это время Ася сидит пнем, глядя в пустоту и ломая пальцы. Я машу Ленчику вслед. Звякает, вспыхивает галлюцинаторная синяя искра, когда подкова ударяет о камень — наверное, тот самый, разрисованный, — и Ленчик растворяется в темноте.

Только тогда Ася немного расслабляется — но руки у нее по-прежнему подрагивают. Зря она так тряслась. После дикого, с какой стороны ни посмотри, происшествия с телефоном разговаривать с Ленчиком я и не собиралась. С кем-нибудь другим — может быть, но не с главным болтуном в Кучындаше. Хватит и того, что он в красках опишет всем нашим уничтожение телефона — и заодно напомнит «Кайчи», что они каким-то невероятным образом забыли наверху туристку и повара.

Ася успевает заговорить первой.

— Что там, дальше? — она машет рукой в темноту. У нее нарочито бодрый, наивно-любопытный вид, будто взрывать чудесно работающие телефоны в костре — обычное дело, не стоящее обсуждения.

Но обсудить придется. И ответит ли она на мои вопросы, начнет ли снова брыкаться — хорошо после разговора уже не будет, так что я рада поддержать игру, чтобы потянуть время. Я представляю тропы, бегущие от стоянки. Большей частью они знакомы мне до последнего камушка. Еще о двух-трех я только слышала: они вниз, к людям, туда мне ни разу не было нужно. Я люблю тропы и люблю о них рассказывать — тут она меня поймала.

— Дальше — горы, — говорю я.  — Тайга. Там, — я тычу в сторону Катуни, — часах в восьми — десяти ходу уже цивилизация. Туда, — кивок в противоположную сторону, — ты уже ходила… помнишь: поход, группа, инструктор тебе красивое показывал, смотрел за тобой, чтоб не убилась? — Она нервно усмехается, недоверчиво качает головой, будто удивляясь.  — Дальше, если не сворачивать на круг, начинаются места, в которые туристы заходят редко, и места, в которых они не бывают никогда. Но это в двух, трех днях пути отсюда.

— А что еще?

— Все. Либо назад, либо плюс-минус по маршруту. Больше отсюда никуда не пройти, — говорю я и замолкаю. Мое сердце вдруг начинает биться сильнее, ноздри невольно раздуваются.

— Что? — жадно спрашивает Ася.

…Это было лет сто назад, когда своих коней в «Кайчи» было мало и Аркадьевне приходилось брать их в аренду, в том числе и у совсем дальних соседей. Вот такие чужие мерина, привыкшие пастись на других полянах, и наре́зали у нас к дому от первой же стоянки в Муехте. Да так, что искать пришлось трое суток. Две трети группы вдруг оказались пешими, погода стояла мерзкая, и туристы дурели от безделья и скуки. Илья, матерясь, мотался по тропам, по которым мерина могли уйти домой, а я варила борщи, катала народ на оставшихся конях и выгуливала пешком из полной Муехты в окончательную. После ужина Илья снова уходил вниз, а я на всякий случай обшаривала другую сторону долины и затянутый туманом перевал за ней. И вот та тропа…

Как раз где-то здесь, хорошая такая, набитая тропа, ведущая к ущелью. Не зря меня кроет с тех пор, как приехала, не зря преследует картинка, на которой всадник балансирует на почти вертикальной осыпи, — это где-то здесь, совсем рядом…

Конечно, я тогда по этой тропе пошла, хотя на ней и не было следов. Дошла до самого спуска, но уже темнело, опять собирался дождь, и ежу было понятно, что сюда беглые мерина никогда бы не полезли. Да и спуск был страшенный — я заглянула вниз только краем глаза, но сомневалась, что смогу пройти там даже пешком: от одного вида склона кружилась голова и подкатывало к горлу. Я вернулась. Это было разумно, как еще-то.

Я ни с кем об этой тропе не говорила: почему-то не хотелось трогать ее словами. К тому же — веселило знать о ней втихую. Я примерно представляла, куда она ведет, и мне это нравилось. Очень нравилось.

Вот только, конечно, ни разу не было случая проверить.

— Значит, есть что-то еще, — довольно говорит — не спрашивает — Ася. Она чуть откидывается назад, и ее лицо разглаживается. Неужели думает, что это выход? Я злюсь: мое, куда она лезет? Хочется шлепнуть ее по рукам.

— Что за звонок? — спрашиваю я, и Ася поворачивается ко мне так быстро, что косичка хлещет ее по шее.

— Вы в рекламе писали, что здесь связи нет! — сердито выпаливает она.

Оторопев, я мямлю:

— Это не реклама, а предупреждение…

— Кому как.

— Ни у кого здесь не ловит.

— А вот у меня ловит!

Обвиняющий тон обманутого клиента раздражает.

— Выключила бы, — буркаю я.

— Так я и выключила! — она переходит на крик. В кустах кто-то нервно шуршит — наверное, мышь, напуганная внезапным ором.  — Выключила и выбросила, а твой Ленчик обратно притащил! — добавляет Ася тоном ниже.

— И от кого ты так прячешься? — спрашиваю я. Ася резко отодвигается от огня, теряется в темноте, и ее едва освещенное лицо снова становится как окно заброшенной избушки. Меня несет: — Что такого случилось, что ты решила сгинуть в тайге? Сбила кого-нибудь машиной? — Ася в ужасе мотает головой.  — Бывший руки распускает? Сталкер завелся? Или, наоборот, несчастная любовь?