Учебник выживания для неприспособленных - Гунциг Томас - Страница 18

Голос Черного походил на звук дизельного мотора, мощного, но выработавшего свой потенциал. Он с усилием разбирал слова, им же самим написанные с еще большим усилием, на листке, который он держал теперь перед собой, скомканном и дрожащем.

— Мама умерла… У нас никого больше нет… Мы осиротели… Мне кажется, я стою над пропастью и сейчас упаду… Мне кажется, я уже падаю и буду падать всю жизнь… Я никогда ничего ей не говорил… Я так хотел бы сказать ей хотя бы раз, что… Пусть она отдала нас соседке… Пусть не заботилась о нас… Я любил ее… Пришел человек и сказал нам, что ее убили… У меня как будто содрали кожу… Теперь, когда я тоже умер, я найду убийцу. Мы с братьями найдем убийцу… И убьем его… И съедим его… И убьем всю его семью… И тогда нам станет легче… Вот.

Во вновь наступившей в маленьком крематории тишине Черный вернулся на скамейку к братьям. От эмоций им всегда делалось не по себе. Эмоции Черного были на грани порнографии. Никто из них понятия не имел, что теперь делать, но каждый знал, что слова Черного не были фигурой речи: когда он говорил «убьем», это значило «убьем», а когда говорил «съедим», это значило «съедим».

Гроб из фальшивого светлого дерева, в котором лежало тело Мартины Лавердюр, мягко скользнул к жерлу печи. Сотрудник похоронного агентства убедился, что дверь печи закрыта, и включил музыку, принесенную Белым, — он особо не выбирал, взял первую классику, которая попалась под руку, чтобы было как в кино.

Четыре молодых волка ехали обратно молча. Белого слегка подташнивало. Он устал. Подготовка налета была долгой, и он до сих пор не смог дать своей нервной системе нескольких дней отдыха, в которых она нуждалась. Бурый вел семейный «Пежо-505».

Белый сидел рядом с ним. В зеркальце заднего вида он видел Черного, выглядевшего пугалом в костюме от Армани.

Белый обернулся и посмотрел брату в лицо.

— Мы сделаем это сейчас же… А потом позволим себе отпуск.

Он вложил в эти слова всю братскую теплоту, на какую был способен. Черный поднял на него глаза и кивнул. Рядом с ним Серый, как будто провода соединились в его мозгу, весь подобрался и достал из кармана карточку.

— Большой негр дал мне это. Здесь все: имя типа, его жены, адрес их квартиры, его расписание, даже адрес родителей жены…

— Убьем… Вместе… Быстро… — сказал Черный.

Белый сделал усилие, чтобы не поморщиться. Он ответил:

— Послушай… Мы найдем этого типа… Остальное не важно, тебе не кажется?

Семейный «Пежо-505» ехал на скорости сто тридцать километров в час по плохой дороге. Погода стояла странная, серая, как шифер. В нескольких сотнях метров над ними тяжелые тучи, нагруженные гектолитрами воды, зависли в неподвижности, как будто небо ожидало чего-то, чтобы пролиться дождем.

Крик Черного прозвучал как удар грома. Машина вильнула, но Бурый удержал руль.

— НЕТ!!!!! ВМЕСТЕ!!!!! БЫСТРО!!!!!

Черный стоял на заднем сиденье и, казалось, готов был вонзить когти в глаза Белого. Белый видывал своего брата в ярости и точно знал, что делать.

— Хорошо, — сказал он ласково. — Вместе и быстро.

Черный сел. Больше никто ничего не сказал. Сказать было нечего.

Крупные капли дождя, смешанного с пылью, застучали о ветровое стекло.

Бурый включил дворники.

На обратном пути Жан-Жан и Марианна едва обменялись парой слов. Полил грязноватый дождь. Без всякой на то причины Жан-Жан снова подумал о Бланш Кастильской. Вообще-то Жан-Жан и не переставал о ней думать.

И желание поцеловать долгим поцелуем ее изящные губки становилось час от часу все острее.

Семейный «Пежо-505» долго кружил по улицам, похожим одна на другую. Типичный квартал, в каких четверо молодых волков никогда не бывали. Маленькие коттеджи для пенсионеров среднего класса, домики с садиками, которые давно покинули дети, чтобы влиться в ту или иную категорию «Уровня 3» по данным Национального института статистики и экономических исследований (541а: Секретари и хостес, 543а: Работники бухгалтерских и финансовых служб, 552а: Кассиры в магазинах…).

Было начало вечера, дождь перестал, покрыв, словно слоем лака, трупики качелей, поблескивающих в искусственном свете уличных фонарей.

Четыре молодых волка остановились наконец перед домиком с закрытыми ставнями, из чего Белый сделал вывод, что хозяева уязвимые люди. Старики…

— Что будем делать? — спросил Бурый, не выпуская руля из своих больших рук.

Белый закрыл глаза. Он задался вопросом, что чувствовали Чарльз Уотсон, Патриция Кренуинкел и Сьюзен Аткинс, когда девятого августа 1969-го они припарковали свой «форд» перед домом 10 050 по Сьело-драйв в Беверли-Хиллз, за несколько минут до того, как убили пять человек, в том числе беременную на восьмом месяце Шэрон Тейт. Для этих хиппи, обдолбанных ЛСД, все было, наверно, похоже на сон. Но, вне всякого сомнения, Белый в данный конкретный момент воспринимал то, что должно произойти, как тяжкую и грязную работу. Он покосился на Черного и подавил желание разозлиться на брата.

— Пошли, а потом быстро домой, — сказал он и вышел из машины.

Было не так холодно, как он ожидал. Даже почти тепло. В воздухе витали запахи вареного мяса и хозяйственного мыла… В такой час иначе и быть не могло. Черный рядом с ним, казалось, только ценой мучительных усилий сохранял спокойствие. Четыре молодых волка бесшумно обошли дом. Белый отметил печальное состояние сада, где клумбы выглядели могилами безымянных цветов и громоздился всевозможный хлам еще с тех времен, когда хозяева строили планы: старый трейлер с изъеденным ржавчиной кузовом, садовая мебель с сероватым слоем грязи на белом пластике, доски, как память о строительстве флигеля, давным-давно заброшенном.

— Пройдем здесь, — сказал Серый, указывая на большое французское окно. Белый приник мордой к стеклу. Внутри было не совсем темно. Красный огонек телевизора в спящем режиме и лампочки мультимедийного приемника давали достаточно света, чтобы слой тапетум луцидум, находящийся за сетчаткой глаз, позволял ему видеть так же хорошо, как днем. Быть волком в человеческом обществе — это давало кое-какие преимущества.

— Их двое… Старики… Один спит, другой не может уснуть… Наверно, из-за какой-то фигни в бронхах… — сказал Серый.

Белый кивнул. Он услышал то же самое: один старик спал, другой не мог уснуть, воздух со свистом пробивался в ослабевшие легкие… Гены снабдили его не только ночным видением, но и исключительно чутким слухом. Он где-то читал, что волк может услышать своего собрата за десяток километров и распознать голос отдельного волка в вое целой стаи.

Черный попытался отодвинуть створку французского окна. Рама хрустнула, но не поддалась.

— Заперто, — сказал он.

«Разумеется», — мысленно кивнул Белый и на миг задумался, есть ли в доме сигнализация. Ему совсем не хотелось попасться на такой глупости, успешно осуществив налет века.

Черный обошел его и, взявшись за стык раздвижной двери, просунул когти в узкую щель.

— Сейчас откроем, — сказал он и повел плечами.

Что-то в механизме хрустнуло, и дверь с шипением сдвинулась.

Белый почуял характерный запах стариков: что-то вроде теплой сырости с нотками туалетной воды на спирту и моющих средств с синтетическим цветочным ароматом.

Войдя внутрь, Белый предоставил Черному найти хозяев. Кивком головы он сделал знак Бурому пойти с ним. Простая предосторожность. Серый со скучающим видом опустился на потертый кожаный диван, прикрыв глаза, словно засыпал. Белый на миг задумался, прикидывается ли его брат, сохраняя полное спокойствие, в то время как Черный готовится растерзать двух стариков в нескольких метрах от него, или он вправду спокоен. И Белого кольнули опаска и зависть, когда он сказал себе, что верен второй вариант.

— Смотри, — сказал Серый, показывая на афишу в рамке.

Белый рассмотрел афишу кричащих цветов, сварганенную с помощью допотопного фотошопа.