Учебник выживания для неприспособленных - Гунциг Томас - Страница 13

— «Просто хотел поухаживать», — передразнила она. — Ты хоть понимаешь, до чего лицемерен?

Жан-Жан попытался предпринять стратегическое отступление в кухню. Он вынул замороженное тайское блюдо из картонной упаковки. Оно было коричневого, довольно неаппетитного цвета, в зеленых и оранжевых крапинках кусочков моркови и перца, сидевших в нем, как самородки в породе. В инструкции было написано: «10 минут, режим 60 ватт». Заурчала микроволновая печь.

Жан-Жан сам не мог бы объяснить, почему работающие микроволновки его всегда успокаивали. Приглушенный свет, вращающийся поднос, тихое потрескиванье молекул быстро разогревающейся пищи… Должно быть, это было связано с ранним детством.

Так он стоял в кухне, разогревая тайское блюдо с непроизносимым названием, и думал краешком сознания, где же эта замороженная глыба была создана. Вероятно, на безупречно отлаженном заводе где-то в Юго-Восточной Азии, являющемся субпоставщиком концерна «Крафт Фудс», а стало быть, компании «Алтриа Труп», той самой, что владеет также кофе «Максвелл», шоколадом «Кот д’Ор», бисквитами «Орео» и табачными изделиями «Филип Моррис». Около двух миллиардов товарооборота. Потом он задумался, где выросла эта морковь: наверно, в теплице другого агропромышленного концерна, работающего с машинами «Санфлауэр», выпущенными «AGCO Corporation». Все было разработано по рецептуре неизвестным тружеником, который, наверно, сейчас, когда Жан-Жан думал обо всем этом, в силу разницы во времени спал рядом с хорошенькой азиаткой. Может быть даже, если ему повезло, он не спал, а занимался любовью с девушкой, гладя ее длинные темные волосы и вдыхая запах амбры. А тем временем эта разработанная глыба была загружена вместе с миллионами других на один из огромных контейнеровозов компании «EverGreen Marine» или «Møller-Maersk», бороздила океаны много дней и ночей, качаясь на волнах, потом ее выгрузили, перегрузили, везли в грузовике-рефрежираторе, сдали на склад, и, наконец, она заняла место в холодильниках торгового центра, все с благословения банковского сектора, страховой компании и службы НДС.

На этой стадии своих размышлений Жан-Жан сказал себе, что мир слишком сложен, чтобы понять, что, собственно, ты разогреваешь десять минут при шестидесяти ваттах, и тут его грубо схватили сзади за волосы. Он понял, что маневр стратегического отступления в кухню не удался и вечер пройдет в непосредственной близости к аду.

Ему чудом удалось освободиться от хватки, он повернулся, больно ударившись об угол кухонного стола модели «Беквэм», который всегда терпеть не мог, и оказался лицом к лицу с Марианной.

Она была бледна. Глаза сузились от гнева и превратились в два крошечных игольных ушка.

Было бы преувеличением сказать, что Жан-Жан привык к приступам ярости своей жены, но с годами он набрался достаточно опыта, чтобы переживать их относительно без потерь, и уравнение было простым: он был слабее Марианны физически и морально и, не в пример ей, никогда не умел так срываться с тормозов, чтобы стать «способным на все».

А значит, ему оставалось только бегство.

И тут надо было полагаться на быстроту своих ног: сколько раз он не успевал добраться до входной двери и общего коридора, куда Марианна никогда бы за ним не последовала?

Семейная сцена на людях — увольте, это для четвертого мира.

И это глубокое убеждение, прочно укоренившееся в мозгу Марианны, было ее слабым местом.

А убеждение, что бегство требует жесткого графика, было сильной стороной Жан-Жана.

Прошло несколько секунд. Медленных и белых, как снег.

Потом микроволновка мелодично звякнула.

Мелодично, но достаточно неожиданно, чтобы отвлечь внимание Марианны.

Жан-Жан метнулся, едва увернувшись от рук, уже потянувшихся его схватить. Четыре прыжка — и он был у двери.

Куда пойдет, он не знал. Наверно, как обычно: попетляет на машине по пустым улицам квартала, может быть, сходит в кино, но фильма почти не увидит, так высок будет уровень адреналина после ссоры. Потом припаркуется у дома. Будет ждать, выключив зажигание, поймав на авторадио какую-нибудь музыку и рекламу. Наконец, когда будет уже достаточно поздно, чтобы надеяться, что Марианна уснула или слишком устала для второго раунда, он вернется домой. А завтра, хоть и вряд ли будет лучше, по крайней мере, улягутся гнев и ярость, оставив после себя лишь каплю обиды, каплю горечи, много грусти и изрядную дозу отчаяния.

В общем, депрессию по полной программе он будет носить на себе, как тяжелый мешок весь следующий день на работе, и мало-помалу мешок опустошится сам собой до следующей сцены.

Когда он открывал дверь, его мозг перечислял все необходимое: куртка, ключи, бумажник, мобильный телефон (как знать). Все это он ухватил одним движением.

И застыл на месте.

Перед ним, за открытой дверью, стояла женщина.

Красивая женщина.

Очень красивая.

Жан-Жан держал вещи комом в правой руке, а левой держался за дверную ручку.

За его спиной Марианна тоже застыла.

— Я не вовремя? — спросила красавица.

— Я собирался выйти, — выдохнул Жан-Жан.

— Мы собирались ужинать, — поправила Марианна за его спиной.

Красавица улыбнулась очень красивой улыбкой и достала из кармана куртки пластиковую карточку с фотографией.

Тоже очень красивой.

С текстом, набранным красными буквами: «Бланш Кастильская Дюбуа. Внутренняя безопасность».

— Я работаю на братьев Эйхман. Мы можем поговорить?

Братья Эйхман, Карл и Тео, были живыми легендами.

Братья Эйхман… За полвека они сумели превратить семейную бакалейную лавочку в городишке Хальтерн-ам-Зе на севере Рейнской области в империю мирового масштаба. Если вдуматься, они достигли этого довольно просто, путем абсолютного соблюдения принципов сетевой торговли, недопущения никаких лишних расходов и стратегии постоянного напряжения для всех служащих, от руководителей среднего звена до кассирш. За полвека братья Эйхман, начав практически с нуля, как-то незаметно выросли до второго или третьего места в шкале мировых состояний, но если другие миллиардеры жили в роскоши и купались в золоте напоказ, то братья Эйхман придерживались строгого аскетизма, по сравнению с которым Блаженный Августин показался бы русским гулякой на Лазурном Берегу. Рассказывали, что первым делом, войдя в комнату, они гасят свет, чтобы посмотреть, можно ли без него обойтись. Карл и Тео… В шестидесятых годах они отпечатали несколько тонн бланков для писем на дешевой бумаге, полученной бонусом при заказе упаковочных мешков, и пользовались ею так экономно, что, когда они оказывали кому-то честь послать письмо, адресат получал его на пожелтевшей бумаге, издававшей отчетливый запах плесени. В семидесятые, когда крайне левые в Германии еще мечтали о революции, Карла похитила группа террористов, вдохновленная примером «Фракции Красной Армии»[15]. Тео получил фалангу пальца и требование несоразмерного выкупа, который заплатил. В следующем году братьям Эйхман удалось вычесть сумму выкупа из своей налоговой декларации под тем предлогом, что это были «профессиональные расходы».

Со временем братья Эйхман стали настолько могущественны, что сумели заставить производителей наносить штрих-коды со всех сторон упаковки, чтобы кассирши не теряли времени, отыскивая их, а сразу подносили к сканеру. За исключением их короткой биографии, которую можно было найти в Википедии, и нескольких анекдотов, передававшихся из уст в уста, в подлинности которых никто не был на сто процентов уверен, о Карле и Тео не знали почти ничего. Они по-прежнему жили в Германии, в своих родных краях, но где именно и как? Это оставалось тайной. Их лица работники торгового центра знали по одной фотографии, сделанной тридцать лет назад и вывешенной на виду в мужских и женских раздевалках: Карл и Тео, невыразительные, как два дубовых пня, в строгих костюмах, позировали на фоне голубоватой стены, а над головами у них красовалась большими буквами знаменитая фраза Бернардо Трухильо: «Богатые любят низкие цены, бедные в них нуждаются».