Застава, к бою! (СИ) - Март Артём - Страница 48

На небольшой, скромной стеночке у окна, я заметил красную неваляшку. Видимо, игрушка Тарановой дочурки.

Пусть всех гражданских с заставы и переправили в Дастиджум перед боем, дух их остался в этом месте.

Таран, лежавший в своей постели, уставился на эту неваляшку. Он смотрел на нее буквально не отрываясь.

«Думает о них, — промелькнуло у меня в голове, — о своей жене с дочкой. Находит в них отдушину».

Взгляд Тарана показался мне холодным и… обреченным. Показалось мне, что прямо тут, прямо сейчас, молодой начальник заставы, недожавший еще и до тридцати лет, готовился к смерти.

— Как вы? — Бросил я, наплевав на любую военщину.

— Проходи, Саша, — не ответил на мой вопрос Таран. — Да и чего уж там? Давай на «ты».

Теперь ему не ответил я. Закрыв за собой дверь, я прошел к табурету. Сел.

Таран был бледен и глубоко, прерывисто дышал. Он лежал по пояс голый. Одеяло скомкал под ногами. На груди его краснела от пятен крови ватная подушка ИПП, прилаженная к ране марлей.

— Вот так… — начал вдруг Таран, не сводя взгляд с неваляшки, — целыми днями, ночами служба. Целыми днями Граница. Сработки постоянные. Занятия. Заставские хлопоты. И не заметишь, как жизнь пролетает.

Я молча глянул на игрушку, к которой приковал свой взгляд Таран. Красненькая неваляшка смирно стояла под стеклом стенки. Соседствовала со стеклянными фигурками лебедей и красивым, расписным блюдом явно импортного производства.

— Я никогда раньше об этом и не думал, — продолжил Таран. — Не думал, что что-то упускаю в жизни. А сейчас вижу — упускал. И упустил уже многое.

Он замолчал. Попытался улечься повыше, но не смог. Только поморщился от боли.

— Понимаю я, Саша, что делал важное дело. Я Границу защищал. Защищал благополучия миллионов советских людей… Миллионов семей, — Таран осекся. Прикрыл глаза и с горечью закончил: — о своей совсем позабыл.

— Рано ты с жизнью прощаешься, Толя, — прямо сказал я. — Поживешь еще.

— А я ведь не слышал, как моя Анютка свое первое слово сказала, — проговорил Таран, — не видел, как она в первый раз пошла…

Таран вдруг погрустнел. Взгляд его подернула туманная дымка воспоминаний. И так и не спала, когда он снова начал:

— А иной раз, когда она совсем малютка была… Приду со службы. К Ирочке моей подойду, а она с Аней нянчится… И представь себе, не узнавала меня дочка… Как увидит — ну плакать… Дескать, дядька чужой пришел…

Вспоминая это, Таран широко улыбнулся. Даже рассмеялся.

— А я ей… Ты что, Аннушка?.. Папка я твой. Не узнала? Только тогда дочурка успокаивалась. Голос мой слышала и успокаивалась… Эх… — Таран вздохнул и снова поморщился от боли. Однако сквозь нее все же заговорил: — Увидеть бы их сейчас. Еще хоть один разочек увидеть.

— Увидишь. И еще не раз.

Начальник заставы глянул на меня.

— Хотел бы я, чтобы так и было, — Таран поджал губы. Прикрыл глаза, — знаешь, зачем я тебя позвал, Саша?

— Зачем?

— Хочу тебя поблагодарить. Когда Дима Строев от нас уволился, почему-то так вышло, что ты как бы занял его место. Не в прямом смысле, конечно. В другом. Раньше ж как было? Сомневаюсь я в своем каком-то решении, а он мне и говорит: не дрейфь, Толя, ты все делаешь правильно. И я делал. И правильно получалось. А потом Дима уволился. И остался я с Черепановым, — Таран хмыкнул, — а тому палец в рот не клади. Ты ему одно слово, он тебе десять. И все наперекор твоему. Вот как-то так и вышло, что в минуты сомнений, ты вместо Димы оказывался где надо. И подбирал слова, какие надо.

Он повернул голову ко мне. Лицо Тарана посерьезнело. Стало безэмоциональным, сделанным будто бы из мраморного камня.

— И за Пуганькова спасибо. Не успел я парня подготовить так, чтобы он смог со всей стойкостью выступить, если прижмет. А ты и тут меня подстраховал.

— Не надоело ли тебе мучаться со всеми этими сомнениями? — Спросил я. — Сам знаешь: удача любит смелых.

— Знаю, — вздохнул Таран. — Но и ты ж тоже знаешь, что я и сам не думал, что стану служить в погранвойсках. Все сомневался — а на своем ли я месте. А когда Сергей к духам ушел, сомнения мои только возросли. Мне ж, казалось, брат мой — единственный тут человек, кому можно верить всегда и безоговорочно. А вышло, что нет. Потому после его предательства, я, кажется, и сам себе верить перестал.

— Сейчас, Толя, — вздохнул я, — ты сам себе не веришь, что выкарабкаешься. Себе не веришь, тогда, раз уж на то пошло, мне поверь. Все с тобой будет хорошо.

— Я много крови потерял. Ноги, вон, — кивнул он куда-то вниз, — ледяные. Почти их не чувствую.

— Зря ты так быстро смирился, — сказал я. — Очень зря. А ведь есть тебе, за кого побороться.

Таран вздохнул.

— Знаешь, как говорят про космонавтов? Что они должны быть от и до здоровые, потому как один только полет в космос у них чуть ли не десять лет жизни забирает. Вот и они там, — он указал взглядом к потолку, — ресурс своей жизни растрачивают втрое быстрее, чем мы здесь, на земле. А у меня, Саша, такое ощущение сейчас, что я впятеро быстрее них растратил свой ресурс.

Таран хмыкнул. Продолжил:

— Может, потому, что я послабже Гагарина с Леоновым буду?

— Дело не в этом, — покачал я головой.

Лицо Тарана оживилось. Он глянул на меня с интересом.

— А в чем же? В чем же тогда дело, Саша?

Я подался к Тарану. Легонько щелкнул ему двумя пальцами по лбу.

— Вот в чем дело. Вот тут у тебя главная твоя беда, Толя. Тут главная проблема.

— Вот как? — Он усмехнулся. Тут же скривился от боли. — И в чем, по-твоему, моя проблема? В том, что дурак?

— В том, что ты не о том думаешь. И оттого сам себе проблемы создаешь. Все они, эти проблемы, только у тебя в голове, а не в реальности. На Шамабаде ты командуешь крепкой рукой. Ребят организовываешь как надо. Твоими силами Нарыв смог Ваню подготовить так, что он его замещал, когда Славик в госпитале отлеживался. В отряде ты на хорошем счету. Вот реальность. А то, о чем ты говоришь — только твои же думки.

— Это, — немного помолчав, начал Таран и указал на свою рану, — думки? Или что брат мой — предатель моей Родины. Это тоже думки?

— Это уже случилось, — покачал я головой. — Ты тут ничего уже не сделаешь. Зато переживаешь оттого, что ты, по твоему мнению, мог сделать, а не сделал. Переживаешь о том, что уже от тебя не зависит. Вот корень твоих бед. Уж я знаю. Я такое проходил.

— Тебе девятнадцать лет, Саша, — ухмыльнулся Таран, — а говоришь так, будто семьдесят…

— Уж таким уродился, — я ухмыльнулся ему в ответ.

— Может, ты и прав, — повременив несколько секунд, ответил Таран. — Да какая уже разница?

— Вот. Ты снова за свое, — я встал. — Не помер ты еще. А если живой — значит шанс есть. Есть возможность выкарабкаться. И тут от тебя уже много что зависит. Если будет воля к жизни, значит выживешь.

Таран уставился на меня, и взгляд его стал очень серьезным и, казалось, еще более внимательным.

— Спасибо, — сказал он полушепотом. — Ты снова оказался где нужно.

— Разрешите идти? — Спросил я.

— В чем твой секрет? — Вместо ответа вдруг спросил меня начальник заставы. — Кто ты такой, Саша? Откуда ты такой взялся?

Глава 24

Тишина повисла в Тарановской квартире. Неприятный сквозняк задувал сквозь разбитое пулей стекло. Беспокоил цветастые желтые шторки. Задирал их, заставляя вздуваться пузырем.

— Оттуда, откуда и все, — нарушил я тишину.

Таран засопел.

— Врешь ты, Саша. Врешь и точка. Таких, как ты, я не раз ни видал.

Таран уставился в потолок. Моргнул.

— Я и раньше задумывался о том, почему у тебя все так гладко выходит. Думал сначала, что ты безрассудно храбрый. Ну и везучий заодно. Думал, что просто так складываются обстоятельства, что ты остаешься живой. А потом я стал замечать в твоих действиях закономерности. Потом стал с тобой разговаривать. Теперь вот вижу, что все то, чего ты добился, Саша, это никакие не случайности. Не везение и отчаянная удаль молодого безрассудного бойца…