Однажды на реалити-шоу (СИ) - Салах Алайна - Страница 21

-- Тебе легко говорить. -- Артем горько усмехается. -- Ты понятия не имеешь, что такое профессиональный спорт.

В ушах поднимается гневный гул .

-- Имею больше, чем ты себе можешь представить. Поэтому сейчас ты меня невероятно бесишь. Потому что достиг всего, о чем мечтают все спортсмены, и позорно раскис при первых серьезных трудностях.

Выпалив это, я тоже тянусь к своему стакану. Грудь распирает от учащенных вздохов, жутко пресохло во рту.

Судя по тому, что смятение на лице Артема сменилось подозрительностью, я немного переборщила с напором.

-- Твой черед быть честной, номер три, -- чеканит он . – Где у тебя так сильно болит, что ты кусаешь весь мир? И какое это имеет отношение к спорту?

28

-- Во-первых, я не кусаю весь мир… -- начинаю я, чуть отдышавшись. – Ирония – признак психологического здоровья.

-- Не тогда, когда ты прикрываешься ей двадцать четыре часа, - сухо замечает Артем. – С нетерпением жду продолжения.

Плотнее закутавшись в плед, я смотрю на озеро.

– Ты здесь не единственный, кто планировал покорять спортивные вершины. Я занималась лыжами с семи лет. Прыжками с трамплина, если быть точнее. Семь в спортивных секциях, и два года в школе олимпийского резерва. Говорили, что у меня выдающиеся способности и есть все шансы принести стране медаль.

-- То есть я сейчас сижу в компании почти олимпийской чемпионки по прыжкам с трамплина?

-- Почти чемпионов не бывает, - отрубаю я. -- Ты сидишь в компании студентки пятого курса архитектурно-строительной академии, которая когда-то всерьез занималась спортом.

-- Может налить тебе вина? – уточняет Артем через паузу. -- Так будет попроще.

По-прежнему на него не глядя, я делаю небрежный жест рукой.

-- Валяй.

Бокал с рубиновым содержимым оказывается передо мной спустя пару мгновений, и я без раздумий подношу его к губам. Тело прилично знобит, несмотря на то что внутри полыхает эмоциональный пожар.

Я не привыкла ни с кем не обсуждать свою почившую спортивную карьеру, и соответственно ни один человек в моем окружении не обвинял меня к воинственности к этому миру по причине ее утраты. Потому что никакой воинственности во мне нет. И если бы не дурацкий купон, я бы с удовольствием отпинала Артема по больной ноге за идиотские домыслы.

-- По исполнению восемнадцати я должна была ехать на олимпиаду в составе сборной. – Я проталкиваю в горло глоток вина, не ощущая его вкуса. – А за полтора года до этого знаменательного события на зимних сборах перекувыркнулась через голову на трамплине К-120. И позвоночник - хрясь! Сломался в двух местах. Выдающиеся способности, от которых все твердили, проявили себя и здесь. У меня даже перелом был такой, что врачи еще долго ходили под впечатлением.

Я не вижу реакции Артема, потому что окружающий мир перестает существовать. Перед глазами нестройной чередой плывут кадры пятилетней давности. Трясущиеся носилки, перекошенные паникой лица тренеров, и рот врача команды, который постоянно шевелился, повторяя «Спокойно, девочка, спокойно. Ты главное, дыши».

Я, разумеется, слушалась и дышала, ведь мне нужно было как можно вернуться. На носу была олимпиада. Мечта всей моей жизни.

О том, что вернуться мне не суждено, я узнала на следующий день, когда светило столичной хирургии, которого ради меня выдернули из двухнедельного дачного отпуска, по прошествии многочасовой операции выразил деликатное сомнение в том, что я в принципе когда-то смогу ходить. О возвращении в спорт, конечно, не могло идти речи. Я помню этот момент так, будто он был вчера. Треск разрушающегося мира я слышала куда громче и отчетливее, чем хруст переломанного позвоночника.

-- Шрамы на твоей спине из-за этого? – доносится сквозь гул воспоминаний участливый голос Артема.

-- Они из-за кучи металла, которыми нашпигован мой позвоночник. – Осушив бокал, я издаю саркастичный смешок. – Я по праву могу зваться Логаном-Росомахой.

-- Мне очень жаль, что все так вышло. Но я рад, что тот врач ошибся с прогнозом.

-- Тех, кто вынес приговор моему позвоночнику, было не меньше десяти. – Подняв голову, я смотрю на него с вызовом. – Но, как видишь, я пришла сюда своими ногами.

-- И даже участвуешь в популярном шоу и получаешь высшее образование. – Артем улыбается, но его глаза остаются предельно серьезными. – Ты охуеть какая молодец, номер три.

Скинув плед с плеч, я вскакиваю. Резко перестает хватать воздуха. В груди тесно, в ушах стоит гул.

-- Есения…

-- Не подходи! – Я вытягиваю руку, отталкивая от себя темноту. – Я читала статью о твоей травме. Врачи говорят, что ты вернешься на поле уже к следующему сезону. Мне таких прогнозов никто не давал... Пришлось искать новый смысл жизни прямо там, лежа в палате. И когда спустя полтора года стало понятно, что инвалидом в кресле мне все-таки не быть, я грезила возвращением в спорт. Не было ни дня чтобы мне не снилась трасса… Ни единого. Но мои родители едва ли бы они пережили второй эффектный хрясь в позвоночнике своей единственной дочери…

-- И тебе пришлось сделать выбор. -- звучит совсем близко. Руки Артема обхватывают мои плечи, заставив отчаянно задергаться. – Это было пиздец как сложно… Я даже представить себе не могу.

-- Я рассказала это не для того, чтобы вызвать жалость, а чтобы ты, идиот, понял, какой ты счастливчик!!! -- выкрикиваю я, пытаясь сбросить с себя его руки. – А не купался в жалости к себе!

-- Я понял, понял… -- хрипло произносит Артем, прижимая меня к себе крепче. – Ты настоящая чемпионка. Золото бы точно было твоим… Они многое потеряли… Я бы на тебя все свои деньги поставил.

-- Заткнись, -- сиплю я, с трудом разжимая онемевшую челюсть. – Заткнись, пожалуйста…

Но он не затыкается… Он говорит и говорит… Обнимает меня и говорит, заставляя себя ненавидеть.

-- Я тобой очень горжусь… Горжусь тем, что с тобой познакомился…

Последний барьер, отделяющий меня от истерики, прорывает. Изо рта вылетает сдавленное всхлипывание, слезы льются из глаз плотным горячим потоком. Это сильнее стыда и боязни выглядеть жалкой. В последний раз я ревела так, лежа в палате после второй операции. Только тогда без свидетелей.

-- Это нормально, нормально… -- повторяет Артема, ловя мои дергающиеся кисти, прижимая к себе и слегка раскачивая. – Надо реветь иногда… Даже самым сильным.

У меня не остается другого выхода, кроме того, как поверить. Уткнувшись лицом ему в плечо, я позволяю ему себя обнимать, рыдая без остановки.

29

После выпитой бутылки вина и комфортного молчания, мы лежим на кровати. Свет ночника мягко касается стен, за окном мирно засыпает озеро, воздух вокруг дышит тишиной. Мое тело, вымотанное всплеском эмоций, окончательно обмякло и теперь напоминает спущенный воздушный шар, который хорошенько прополоскали изнутри. Чистота и опустошение – то, что я чувствую. А еще умиротворение – такое, какого не испытывала никогда.

Артём лежит совсем рядом. Его дыхание, ровное и размеренное - часть атмосферы этого вечера, как блики луны на водной глади и доносящееся кваканье лягушек.

— Я почему-то представил тебя ребенком, — его голос звучит очень тихо, словно он, как и я, не хочет разрушать уют, окружающий нас.

Я поворачиваю голову, встречаясь с его мерцающим взглядом.

— Почему это вдруг?

— Не знаю… — Артем делает паузу, будто подбирает слова. — Мне кажется ты была не по годам самостоятельной и очень прямолинейной.

— Хочешь сказать, что я еще с детства тыкала каждого уровнем своего айкью? — беззвучно смеюсь я, перекатываясь на бок, чтобы лучше видеть его лицо. — Но вообще, да, так и было. Я была супер серьезной, и не терпела, когда ко мне относились как к ребенку.

Артем улыбается, чудесным образом переводя вечер в режим легкости.

— А ты? Каким ты был ребёнком?

— Шило в заднице. Представь себе пацана, который на каждую сказанную ему фразу спрашивает «почему?». Этим я всех изводил. А ещё вечно откуда-нибудь падал. Первый шрам у меня появился еще до того, как мне исполнился год. Про ожог я уже рассказывал.