Элегия войны (СИ) - Злобин Михаил - Страница 10

— Нет-нет-нет, умоляю!!! — задергался в цепях изувеченный Рафайн. — Останови-и-и-и её!

— Хассеш с-су анеш! — зашипела на пленника Насшафа, охаживая ременной плетью.

Тот по-девичьи тонко взвизгнул, и сжался, стараясь закрыться от жгучих ласк змеевидного кнута. Но абиссалийка на этом не остановилась. Она взяла какое-то снадобье, а потом щедро плеснула им на покрытую влажной коркой черепушку аристократа. От грянувшего после этого воя у меня аж в ушах зазвенело. Да, это именно та участь, которую я и хотел для убийцы Ульки. Уже сейчас ему судьба служанки кажется завидной. Но впереди его ждет еще немало наполненных болью дней.

Плотно притворив дверь в камеру, я пошел дальше по узкому коридору. Заглянул внутрь узилища Хеенса. Тот сейчас обессиленно валялся в углу подобно груде брошенного тряпья, и тяжело дышал. Даже моего появления не заметил. Кажется, Насшафа не так давно его посещала. Ладно, доберусь и до него. После Кровавого Восхождения у меня появилась кое-какая мысль, которая требовала проверки. Но она пока потерпит.

В камеру матери я вошел ровно в тот момент, когда очередной визг Аурлейна пронзил своды подземелья. Картинно щелкнув пальцами, я зажег на ладони заклинание «Лучину». Магическое пламя высветило хрупкую утонченную фигурку, на руки которой были надеты массивные деревянные колодки. Пошевелить в таких штуковинах не получится и пальцем. Моя личная разработка, которая для верности еще и к полу приковывалась цепями. Не абсолютная защита от милитария, конечно. Но снять такие, не причинив вреда самому себе, вряд ли получится даже у магистра полной руки.

Алавийка подняла взгляд, в глубинах которого плескался целый океан тревоги. Но по мере узнавания облегчение сумело вытеснить некоторую часть беспокойства.

— Ризант? — неуверенно спросила она. — Это ты?

— А что тебя удивляет? — ровно отозвался я.

— Ты… ты озарённый? — недоверчиво округлились глаза у Лаайды.

— Угу. Весь в своих родителей, — хмыкнул я.

— Но как же… ты колдуешь без кольца!

— Потрясающая наблюдательность, — продолжал я иронизировать.

— Я… я не понимаю… где ты этому обучился? Даже у чистокровных альвэ уходит не менее трех-четырех десятков лет, чтобы освоить стиль полной руки!

— Я взял от вас с Одионом только самое лучшее.

— Знаешь, тебе не обязательно быть таким… таким… холодным со мной, — поджала губы алавийка.

— Мне слышится недовольство в твоих словах? — притворно удивился я.

— Ризант, я твоя мать. Сколько уже лун ты меня держишь в плену? Я уж молчу о здешних условиях, — красноречиво обвела узница свою неказистую обитель.

— Положим, о том, что ты моя мать, мне известно лишь с твоих слов. Но вот насколько можно им верить? Откуда мне знать, что это не хитрый замысел альвэ, чтобы втереться в доверие?

Цвет лица Лаайды после моих слов немного изменился. Стал каким-то тусклым, похожим на землянистый. Вот, значит, как бледнеют алавийцы?

— Ри… Риз, что ты такое говоришь? — нервно заикнулась женщина. — Ты мой сын! Я же… я хотела спасти тебя!

— А может, ты хотела прикинуться той, кем не являешься, чтобы помочь мне, якобы, сбежать, а потом посмотреть, не приведу ли я вас к тому, кого искали ваши кардиналы? — бесстрастно вскинул я бровь.

— Это… это не так… прошу, поверь мне…

Темноликая испуганно съежилась. А тут еще и очередной вопль Аурлейна разнесся под сводами глухого подземелья, недвусмысленно намекая, что участь Лаайды совсем не такая страшная, как у него. Но она может стать гораздо хуже, стоит только мне захотеть. И пленница кристально ясно понимала это.

Конечно же, я нарочно стращал алавийку. Первым делом я опросил нор Эльдихсена, который видел наложницу Одиона больше двадцати лет назад. И Нест признал, что за минувшие годы дамочка совсем не изменилась. Разве что стала немного смуглее. Но это для их расы естественное возрастное явление.

Тем не менее, мне нужно было взбодрить мать Ризанта. Чтобы она более охотно шла на контакт и не думала, будто ей здесь ничего не угрожает.

— А какие у тебя доказательства? — подтолкнул я пленницу.

— Я могу рассказать о твоем рождении, об Одионе, о твоем поместье, — не особо уверенно предложила она.

— Ну давай, послушаю, — ничуть не смягчил я тона. — Приступай.

И темноликая заговорила. Сначала несколько сбивчиво, но потом всё более и более убежденно и пылко. Она словно бы освободилась из моей тюрьмы и вернулась в те далекие дни, когда никакого Ризанта нор Адамастро не существовало и в помине.

Итак, Лаайда, как озарённая и подданная капитулата, принимала активное участие в боевых действиях против людей. Два десятка лет назад она в составе Орлиного легиона молдегаров несла службу в горной провинции Винхо́йк на северо-западе Старого континента. Их силы, заняв мощные укрепления, перекрывали дорогу к побережью. Поскольку людские государства непрерывно враждовали друг с другом и с трудом создавали устойчивые союзы, стоять в Винхойке алавийцам удавалось весьма долго.

Не соврать бы, но если мне не изменяет память, то я где-то читал, будто Рожденные для битв удерживали те земли около тринадцати лет. Все накаты они отбивали, не неся при этом существенных потерь. Но в один прекрасный день всё изменилось. Точнее, в ночь.

Незадолго до этого отцу Леорана гран Блейсин, Ривнару гран Блейсин, удалось заключить военный договор с Равнинным княжеством вопреки всем взаимным претензиям двух государств. И объединенные отряды Корпуса Вечной Звезды и Сыновей копья не оставили Орлиному легиону и шанса. Милитарии беспощадно подавили сопротивление темноликих магов, а воины северных соседей решительным приступом проломили оборону молдегаров.

Сама Лаайда служила в должности, которая называлась у алавийцев skadewagter. По-нашему это что-то вроде полкового лекаря-оперария. Естественно, лечить ей предстояло не простой «двуногий скот», как нас называли нелюди. А исключительно командный состав из числа Дев войны. Однако подавляющее численное преимущество по количеству озарённых и самоотверженность равнинной пехоты не позволили ей выполнить свой долг. Офицерские шатры были захвачены диверсионной группой, и молдегары остались фактически обезглавленными.

Так мать Ризанта стала военнопленной. Скрывать свои целительские способности она не рискнула, здраво рассудив, что такой ценный специалист может понадобиться и людям. Вот только Лаайда несколько недооценила уровень недоверия к представителям её расы. Жизнь-то ей сохранили. Но содержали в таких условиях, по сравнению с которыми моя темница всё равно что пятизвёздочный отель.

И так продолжалось до самого окончания винхойкской кампании, пока не настала пора делить трофеи. Именно тогда нелюдь увидела молодого офицера из Корпуса Вечной Звезды по прозвищу Пепел. Как призналась узница, впечатление Одион произвёл на неё прескверное. Во-первых, он выменял женщину на свою долю добычи, как какую-то вещь, что для перворожденных носителей магических знаний уже само по себе тяжелейшее оскорбление. А во-вторых, отец Риза безжалостно поколотил Лаайду, когда та попыталась показать ему гордость, присущую каждой дочери Каарнвадера.

Пепел быстро объяснил, что видит свою узницу исключительно в статусе рабыни и наложницы. И ни в каком ином. Тогда темноликая поклялась ему, что обязательно сбежит, чего бы ей это ни стоило. И что единственный способ остановить её — убить прямо сейчас. Одион посмеялся, а потом посадил алавийку на цепь. В буквальном смысле. Такая вот романтическая завязка получилась у зачатия Ризанта.

Хитрая нелюдь быстро поняла, что упрямством и гонором норов пленителя не переломить. Она этим только сильнее отравляла собственное пребывание на человеческих землях. И Лаайда принялась действовать более тонко. Имитируя у себя зарождение Стокгольмского синдрома, желтоглазая постепенно втерлась в доверие к молодому нор Адамастро. Она нередко исцеляла его ранения, помогала советами, добровольно брала на себя часть хлопот по содержанию поместья, да и много чего еще. Про совместную ночевку на одном ложе, думаю, говорить излишне. Это и так само собой разумеется.