Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 97

Локация, поза, мы — всё то же.

Посыл — совершенно иной.

В жгучих глазах вспыхивает огонь предвкушения, Таривердиев уже догадывается, на что я решилась. С чувственной улыбкой откидывается назад, всем своим расслабленным видом демонстрируя, что вручает мне карт-бланш.

Неспешно опускаюсь легкими поцелуями от подбородка к разработанным мышцам торса. Отклик его тела отзывается во мне карамельной патокой. Сладкой тягучей волной заволакивает мои внутренности.

Веду губами по бороздкам между кубиками пресса. Следом мягко царапаю кожу ногтями, расчерчивая себе путь к паху. Туда, где меня… очень ждут.

Эстетика зашкаливает. Барс идеален каждым миллиметром. И я, впервые находясь в такой близи к его члену, на пару секунд зависаю, рассматривая причудливые переплетенья вен.

Оплетаю ствол ладонями, на мгновенье прикрываю веки, ощущая невозможную бархатистость плоти. Выдыхаю дрожь. Распахиваю глаза и смотрю в лицо Таривердиева. Жаркие перекаты проносятся по позвоночнику и оседают в районе поясницы, откуда тугими импульсами бьют в живот. От мужского взгляда между ног становится безбожно горячо — прямой, темный, гипнотизирующий. И под его воздействием я наконец-то приникаю к нежной головке.

Низкий стон Барса распарывает тишину. Рокот пронзает меня разрядами.

Эта сжигающая визуальная нить между нами — ту мач. Я опускаю ресницы.

Начинаю двигаться, помогая себе руками. Стараюсь дышать ровно, плавно вдыхая и выдыхая носом. А на самом деле — кроет волнением. На языке — его вкус. Мелькает мысль, а Таривердиева тоже кромсает, когда пробует меня? Будоражит, скручивает, топит каким-то другим видом эйфории?..

Ласкаю неспешно, приноровившись немного. Наслаждение любимого человека — запредельно. Проваливаюсь в эти ощущения…

Поэтому, когда Барс выдергивает меня из сенсуального морока, подтягивая наверх, теряюсь от неожиданности. Он целует… дико. Приканчивает остатки моего разума, действуя жадно, властно, на грани грубости. Окунает в кромешную одержимость. Пленяет, забирает меня себе. А я и рада — быть его.

— Распусти волосы, — доносится через ватный ворох в ушах.

Только сейчас соображаю, что копошится в хвосте и не может с ним справиться. Заторможенно цепляю хитрый узел и раскручиваю, пуская водопадом по спине, затем снимаю и отбрасываю серьги на комод. Тут же длинные пальцы Таривердиева путаются в прядях, устремляются к моей голове и зарываются в корни. Балдею от простых манипуляций.

Широкие ладони постепенно стекают вниз, проходясь по шее, плечам, ключицам…

— Давай, родная… — сжимает талию, направляя меня.

Послушно приподнимаюсь и… стыкуюсь с ним, неторопливо вбирая в себя пульсирующую твердость.

— Да-а-а… — удовольствие от пылкого восклицания рассыпается жгучими бусинами по натянутым сантиметрам между нами. — Охуенная моя…

Он подначивает, совершая первый затяжной толчок.

Выгибаюсь дугой, откидываясь назад. Упираюсь в матрас руками. Кончики волос касаются мужских ног. Пластично двигаю тазом, высекая искры.

Тогда я готова была содрать себе кожу от боли, сейчас — от кайфа.

Барс сминает чувствительные полушария, умело задевает соски, увеличивает градус огня во мне.

Мое дыхание рвется всё сильнее и сильнее с каждой последующей фрикцией. Я чувствую эту близость несравненно остро и ярко, словно пламенем обдает тело. Пробуждается вулкан. И грядет сметающий выплеск.

Когда понимаю, что до пика совсем чуть-чуть… меняю положение, подаваясь вперед. Ладони касаются груди Таривердиева, пальцы покалывает от напряжения. Глазами встречаемся, будто замыкаемся друг в друге.

Придерживая меня за бедра, Барс помогает, толкаясь уверенно и быстро.

И мы детонируем.

Выкидывает куда-то в тонкий метафизический мир, сотканный из ослепляющего света.

Проживаю эротическую асфиксию, трясусь в мощном экстазе.

А потом падаю в любимые объятия, обесточенная под ноль.

Алчно дышим в откате. Рука Таривердиева бродит по моей спине, словно подчиняя и успокаивая взбесившиеся нервные окончания.

Стихаю, уткнувшись ему в шею.

Момент предельной взаимности бесконечно трогателен. И слезы закипают в уголках глаз. Обнимаю Барса крепче, шепчу слова любви, млею от ответных признаний.

Лежим, не нарушая тактильной сцепки.

— А ты ведь не попросил меня почистить зубы, — выдаю вдруг, осознав произошедшее. — И мы не кинулись в душ после улицы. Ай-ай-ай, сахарная чистюля сдает позиции?..

Смеется заразительно. Я подхватываю.

Следом прижимается губами, одаривая размеренным поцелуем.

— Я и сейчас не в состоянии идти мыться, хоть убей, — меня гасит усталостью.

— Я тоже. Похрен. Спи.

Робко и покладисто жмусь к нему и действительно уплываю в сон с несползающей улыбкой.

Просыпаюсь от странных ощущений. Долго лежу с закрытыми веками, прислушиваясь к себе. Что-то навязчивое, но не тревожное. Что-то… новое.

Запах.

Цветочный аромат.

Ноздри трепещут, улавливая его совсем рядом.

Резко распахиваю глаза.

На соседней подушке лежит… ветка розовой орхидеи.

Зажмуриваюсь в приступе необъятного счастья.

Барс… принес мне цветок.

Его самого нет в квартире, я безошибочно считываю отсутствие.

Порывисто перекатываюсь на ту сторону, где он спал, и распластываюсь на ней, поднося веточку к лицу. Насчитываю одиннадцать цветков. Нежно-розовые с темными вкраплениями. К своему стыду, понятия не имею, что это за разновидность. Любопытство захлестывает, вскакиваю и бегу в коридор, чтобы выудить из забытой там вчера сумки свой телефон.

Минута на усиленный поиск, и я уже знаю, что это — орхидея Цимбидиум, и цена такой вот ветки указана в диапазоне четырех-шести тысяч.

Растерянно опускаюсь на обувную банкетку.

Сердце берет разгон и напористо обрушивается на ребра.

Если делать знаковые поступки, то только такие — с безумным размахом.

Таривердиев… что ты за человек такой, а? Несокрушимый. Самостоятельно добрался до глубинных ран, вычленил суть и… стремишься перебороть рефлексы, излечиться?

Меня подкашивает не цветок, не его цена, а именно компромисс, на который Барс идет с собой… ради нас.

По рассказу о детских воспоминаниях невозможно не определить травмирующий фактор — пестрые букеты цветов, которые отец дарил матери после побоев. Для нормальных людей цветы — нечто праздничное и позитивное, в случае Таривердиева — обратный эффект.

И сегодняшний шаг — это очень сильно. Настолько, что мне делается больно, когда анализирую. Я ведь не ждала от него ничего подобного, приняла раз и навсегда, что цветы — табу.

Сомнамбулически бреду в душ, в зеркало смотреться боюсь, не забывая о несмытом макияже. Долго стою под струями. В голове всё перемешивается. Барс и его отношение к сексу. К поцелуям. Необоснованная ревность к другу. И куча других мелких дефектов. Если раньше эти проявления казались мне странными, то после откровений той ночью каждая деталь нашла свое место, пазл сошелся и вопросы отпали. С подобным анамнезом вообще удивительно, что за каких-то три месяца нашего воссоединения Таривердиев уже колоссально продвинулся во внутренней войне.

Как девочка я могла бы радоваться, что стала причиной его побед. Могла бы ликовать, что во многом являюсь для него первой и единственной. Могла бы забить на прошлое и не париться о том, чего ему стоят эти ежедневные скрытые сражения.

Но я тоже неправильная девочка. И спокойствие любимого человека мне важнее любых романтических проявлений.

Барс неправ, говоря, что в его истории нет вселенской трагедии. Она есть. Просто он, будучи нереально мужественным, справляется с её отголосками бесшумно и без внешних признаков.

Одиночка. Сигма.

Даже друзья считают этого парня отщепенцем.

Мы постепенно справимся, я уверена. Но в моменте болезненные инсайты надламывают, душа исходит трещинами, когда представляешь того маленького мальчишку. Привыкшего рассчитывать исключительно на себя.