Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 83

Когда подъезжаем к уютному итальянскому ресторанчику, я уже более-менее прихожу в себя. Чувствую состояние Барса каждой клеточкой и мучаюсь от беспомощности. Если он не желает делиться… что я могу поделать?

Транслирую беззвучно: я на твоей стороне.

У двери рисую на лице улыбку и вхожу, источая дружелюбие.

Знакомимся, легко идем на контакт с Зарой, девушкой Марка. Говорим большую часть обеда мы. Сам Марк лишь вставляет шутливые реплики и иногда подначивает своего друга, но тот немногословен.

А потом ребята объявляют, что хотят видеть нас с Таривердиевым в роли их свидетелей и шаферов. Конечно соглашаемся. Я теряюсь от предстоящей ответственности, но мысленно радуюсь тому, что будем такой важной парой на свадьбе… Впервые вместе.

— У нас не было венчания. И классических церемоний. Мы быстро расписались, потому что хотели скорее начать жить вдвоем, — отвечаю на вопрос Зары.

— Ты не жалеешь? Не хотела белого платья? — искренне удивляется она.

Значит, Марк не стал трепаться о том, как у нас сначала расстроилась традиционная женитьба, а спустя два года состоялась картонная роспись в загсе. Похоже, в чем-то с Барсом они и здесь схожи — не делятся личным друзей.

Я смотрю в её участливые карие глаза со слегка нахмуренными густыми бровями и… стопорюсь.

Потому что…

Боже, да! Да! Очень хотела бы. Дать клятву невесты, услышать клятву жениха, а потом это торжественное «Объявляю вас мужем и женой»…

Но…

На белое платье у меня давно нет права.

Брак был совершен на основе фальшивой справки.

А мужем и женой мы, к сожалению, пока можем называться с натяжкой.

— Нет, — кривлю душой и стреляю в Таривердиева тоскливым взглядом. — У каждого своя история, у нас получилось так. Зато у вас намечается роскошное торжество…

Я перевожу тему, успев заметить, как потяжелело что-то в глубине любимых жгучих глазах. Словно предупреждение о шторме.

Дальше всё проходит нейтрально.

Вскоре тепло прощаемся и обмениваемся номерами с моей новой знакомой.

Барс уезжает на работу, я направляюсь к метро, оно здесь совсем рядом, поэтому отказываюсь от предложения подвезти меня. Это будет огромный крюк плюс пробки.

У подъезда впадаю в конкретный меланхолический загруз. Какой-то не особо рукастый романтик вывел на двери подъезда кривое «Алина, я тебя люблю». Пялюсь на свежий ярко-красный палимпсест и чувствую, как по венам разгоняется горечь.

Я могу быть сколько угодно умной, понимающей, сочувствующей… Набираться терпения, не торопить события, ждать.

Но это не отменяет клокочущей внутри потребности быть любимой. И тоже хотеть вот такого безобразия — глупых надписей, простых признаний. Примитивного счастья.

Беспрекословного доверия. Открытости. Проявления чувств.

Если они есть.

Иногда во время нашей близости я ощущала себя самой желанной и любимой. Ловила обожание в мужских глазах. Таяла от его бессвязного бормотания… Но ведь в секунды экстаза каждый немного не в себе и источает невообразимые интимные вибрации.

Я знаю, что Таривердиев — это не о словах. Это поступки. Это защита. Опора. Стена. Скала.

Знаю также, что такие поломанные с детства люди крайне тяжело идут на вербальный контакт. Они по большей части — тактильные. Преимущественно выражают свое расположение через прикосновения. Барс даже фразу «Моя ты» произнес всего один раз тогда под дождем. Получается как в том анекдоте: если что-то изменится, я дам тебе знать.

Всё осознаю.

И тем не менее… до одури ищу, жажду, грежу о проявлении его чувств…

Сердце натужно скукоживается и выбивает дыхание мощными болезненными спазмами.

Я, блин, хочу кричать о любви!

Но есть вероятность, что он не услышит даже мой крик…

Вхожу в подъезд под всплывший в памяти стих:

«Мама не любит папу.

Папа не любит маму.

Я подрасту и тоже

любить никого не стану…»

То и дело слезы наворачиваются весь вечер. Выполняя задания, я неотрывно думаю о Барсе.

Меня то одолевает ненависть к его родителям, лишившим ребенка нормального детства. То душит беспрекословная любовь к тому мальчику и нынешнему мужчине. То разъедают сомнения, сможем ли мы выстоять?

Так накручиваю себя, что уже к девяти во мне иссякают все силы. Кое-как принимаю душ и замуровываюсь в кровати. Забываюсь тревожным поверхностным сном.

Просыпаюсь от касаний.

Чувствую их на плечах, ключицах, груди…

Мне сначала хочется улыбнуться сквозь морок. Но следом… сжимаюсь тревожно.

Распахиваю глаза и опускаю вниз, наблюдая, как в полумраке Таривердиев суматошно отпихивает мешающее одеяло и ныряет ладонями под мои ягодицы, сминая их с яростным нетерпением. Губами напористо атакует кожу живота и вновь поднимается выше, задирая шелковый топ.

Барс какой-то другой. Не просто голодный до ласк, а агрессивный. По-настоящему грубый, небрежный.

— Барс… — зову тихо.

Не отзывается.

Больно мне делает своей хваткой. Поцелуи — колючие, жалящие. Мурашки — неприятные, кусачие.

Разгорающаяся паника заставляет дергаться в крепких руках.

Кроет истерикой, когда понимаю, что именно Таривердиев сейчас делает.

Он меня клеймит жестко.

— Барс, пожалуйста!.. — призываю остановиться, окрашивая пространство в свой искаженный шепот. — Барс! Не надо!

Сдирает с меня шорты вместе с трусами, а когда пытаюсь отбиться, наваливается сверху и придавливает.

— Боже, Барс! — не верю в происходящее, захлебываясь солеными мольбами. — Прекрати!

Бью по его грудной клетке, царапаю, отталкиваю со всей дури.

А он не реагирует. Силится развести коленом мои ноги.

Задыхаюсь от унижения.

— Прекрати!

Этого не может быть! Этого просто не может быть с нами!

Барс, сам того не подозревая, словно нацелился подтвердить каждое слово матери. Принуждением. Насилием. Пренебрежением…

Монстр-отец… повадки…

Я не верю, Господи!

Кислота эмоций расщепляет меня на мелкие беспомощные частички, сопротивление бесполезно, это незнакомое существо побеждает…

— Ты не такой! — ору, умирая от едкой боли, и влепляю ему оплеуху.

Отчаяние вырывается из груди воем, когда ощущаю, как член трется о внутреннюю сторону бедра. Я просто не переживу этого… не смогу… Если Таривердиев возьмет меня силой, сдохну тут же…

— Я же тебя так люблю!.. — кровоточащее сердце липнет к ребрам в истощении. — Ты мой самый родной… лучший… Ты не такой!.. Пожалуйста!..

Не сразу соображаю, что Барс застыл. За секунду до вторжения. На волоске от беды.

Но у этой катастрофы в любом случае необратимые последствия.

Я содрогаюсь в воплях и продолжаю ослабевшими толчками отгонять его от себя.

Пугаюсь еще хлеще, услышав гортанное рычание у самого уха.

А потом он утыкается мне в шею губами. Сломленно.

И я замираю.

Следом Таривердиев стремительно сползает, оставляя мое тело в покое. И грузно опускается на ковер рядом с кроватью, поверженно обхватывая поникшую голову.

А я сворачиваюсь в калачик, прижимая трясущиеся руки к животу, и крошусь, скуля навзрыд…

[1] Авторство стишка приписывают Маяковскому, но достоверной информации по данной теме мною найдено не было.

54. Барс

Зависаю в ахуе.

В сознании — коллапс.

Лус рыдает на заднем фоне, и каждый выпущенный всхлип задевает меня осколочными. Пылаю израненный. Дохну в смертельном отравлении реальностью.

Весь кислород сгорел. Легкие жжет в паническом угаре.

Я вбит в какой-то психологический тоннель. Без выхода. Бегу и бегу.

Проблемы с восприятием. Наебнулась катушка.

Гнию в распоротом нарыве. Рев беззучный.

— Барс… — прорывается откуда-то горячечный шепот. — Барс…

Спустя несколько секунд понимаю, что девчонка перелезла ко мне на пол и теребит руки, привлекая внимание.

Таращусь на нее, ну дурочка же. После всего… липнет ко мне, глупая.