Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 79

Или перелистнула последнюю страницу, закончив книгу! Железно!

Но тут оказалось, что есть второй том…

Вероломство моей психики поражает.

То есть, я такая слабая?..

И, наверное, именно это я не могу себе простить — внезапную слабость, задевшую по касательной и Барса. Отразившуюся трещиной в наших отношениях. Внесшую прохладу и отстраненность между нами.

Миссия провалена.

Возвращаюсь домой поздним вечером после многочасовой бесцельной прогулки по городу и занимаюсь привычной рутиной, готовлю ужин, который остынет задолго до прихода Таривердиева. Оставляю на плите, сама не притрагиваюсь, аппетит так и не восстановился.

Завтра уже начало учебного года. Беру планшет и забываюсь в серии интересных видео-лекций по профилю. Поглаживаю кролика, забившегося мне под майку, он любит сидеть на моем животе.

Не представляю, как пролетает время. Я вздрагиваю, убираю наушники и вскидываю голову, когда в комнату заходит Барс. Почти двенадцать. Он останавливается на пороге и хмурит брови, глядя на хозяйничающего на мне питомца. Терпеть не может, когда я так делаю. Каждый раз заставлял отправлять несчастного зверька в клетку, а потом отмываться. Я обзывала его сахарной чистюлей, но подчинялась, лишь бы не слушать повторно, сколько заразы может быть на домашних животных.

А сейчас Таривердиев лишь молча смотрит на вошкающегося Диего — забавная кличка кролика тоже, кстати, показалась ему оскорбительной, потому что я назвала того именно в честь Барса, малыш темненький и активный. Затем поднимает на меня уставший взгляд и спрашивает:

— Ты как? Всё хорошо?

— Да. А ты? Разогреть тебе ужин?

— Нет, я только в душ и спать.

Он идет в ванную, а я переношу черный комок в его обитель и готовлю постель, стягивая покрывало. Отправляюсь в кухню, распределяю еду по контейнерам, чтобы утром вручить их… мужу. Стандартные обыденные процедуры.

А уже глубокой ночью, глядя на дрыхнущего без задних ног Таривердиева, я захлебываюсь слезами, прижимая ладонь ко рту.

Не могу до конца объяснить природу этой неотвязной щиплющей боли, поселившейся во мне с того дня, как мы сидели на полу напротив друг друга, без слов понимая — что-то пошло не так.

Корю себя за опрометчивость. За то, что не уберегла его от очередного повода загрузиться своим прошлым. За то, что у меня никак не получается вынырнуть из топкой иссушающей жалости к себе же. Собраться и… двинуться вперед.

Переживаю за Барса очень. С ума сошел, совсем не отдыхает. Сдвинул смены в клиниках, чтобы еще и ночью подрабатывать в баре, как раньше — устроился туда дней десять назад. Приходит либо к двенадцати, либо под утро. Спит через день. Грушу в гостиной набивает чуть ли не до крови на руках. Глаза бешеные. Решительные, неуступчивые, нечитаемые.

Зачем он так с собой? К чему стремится подобными действиями и непонятным темпом жизни?

Боюсь за него нереально, ночами дрожу рядом, не в силах сдержать истинные эмоции. А при виде него… сказать ничего не могу. Будто растеряла на это право…

Утром встаю раньше его будильника, привожу себя в порядок, уходовыми средствами ликвидируя последствия очередной бессонной сопливой ночи. Каждый божий день призываю себя собраться, стряхнуть апатию, подтянуть внутренние ресурсы.

Но пока не получается. Словно какая-то крохотная, но крайне важная деталь неисправна. И я не могу обнаружить — какая именно. Никудышный механик.

Барс появляется в кухне, когда заканчиваю готовить завтрак. Занимался полчаса в гостиной, снова лупил по своей боксерской груше, каждый удар отзывался во мне пронзительным ледяным уколом, и в какой-то момент я отошла от плиты к окну, чтобы хотя бы немного согреться теплом яркого солнца. А после продолжила готовку.

— Доброе утро, — Таривердиев садится за стол, я выставляю перед ним тарелки, отсекая неожиданно остро вспыхнувшую потребность зарыться пальцами в его влажные после душа волосы, беспорядочными прядями атаковавшие лоб.

— Доброе утро.

— Скинь мне номер хозяйки квартиры. Сколько ей перевести? И договор продлевать надо? Или по умолчанию продолжается? Там был этот пункт? А лучше… дай мне сам договор, я разберусь.

Я опасалась этого разговора…

Беру свою порцию и устраиваюсь напротив. Осторожно поднимаю глаза, пару секунд наблюдаю, как ест. Несколько ударов сердца в груди невыносимо печет от необъятных чувств. Неконтролируемым всплеском. Такое бывает только рядом с человеком, который дорог. Которого любишь.

Родной мой.

— С ней дедушка тогда договаривался. И он… неделю назад позвонил сказал мне, что снова внес плату за год, поэтому… ничего делать не нужно.

Таривердиев фигурно застывает с ложкой в руках. Переводит на меня пристальный прожигающий недовольством взгляд и вздергивает бровь.

Я пожимаю плечами, мол, я тут не при чем.

— Значит, переведу деньги ему, — упрямо ведет головой и сцепляет челюсть.

— Барс… пожалуйста…

— Тема закрыта.

Распахиваю рот в изумлении и таращусь на него. Властный беспрекословный тон режет слух и проходится кипятком по внутренностям.

Да, принято, что мужчина берет ответственность за женщину во всех сферах, и я где-то понимаю проявление повадок породистого самца, но это… слишком.

— Не злись, — прошу мягко и примирительно. — Мой дедушка так заботится о нас, никто не хочет тебя задеть.

— Я в состоянии оплатить жилье, в помощи и заботе не нуждаюсь.

— Никто не сомневается, что в состоянии. Ты не нуждаешься. А они — оба наших дедушки — очень нуждаются. В нас. И хотят быть полезными. Может, все-таки перестанешь артачиться?

— Я не для того отделился… чтоб продолжать зависеть от кого-то. Никто из них оказывать влияния на нашу жизнь, в том числе — финансово, не может. Или ты считаешь, что мы будем жить на их попечении?

Боже, что такое началось?!

Я просто смотрю на этого упертого гордеца и хлопаю ресницами в диком потрясении.

— Барс, не преувеличивай. Они — наша семья, а не люди с улицы, у которых мы просим подаяния, наплевав на достоинтсво. В семье нормально помогать. Особенно тем, кто еще встает на ноги. Ты три года не признаешь авторитет своего деда и уже достаточно — слышишь, достаточно! — веско доказал всем и каждому, насколько самостоятелен и целеустремлен. Ослабь свои амбиции, не загоняйся так. Уйди с подработок, сосредоточься на работе, которой дорожишь. Мы с тобой не нуждаемся в деньгах…

— Вот как… Я тебя услышал, — скалится в мрачной ухмылке, перебивая.

Смаргиваю и, вперившись в тарелку, произношу спокойно, но твердо:

— Мне не нравится конфликтовать на почве финансов. Я единственная внучка своего деда, а на кого ему тратить свои деньги, если не на меня? Ты тоже наследник в семье, твой дед несколько раз уже пытался помириться через эти чертовые переводы, но ты игнорируешь его, перекидываешь суммы мне и велишь тратить на что угодно. Мне что с ними делать? Я предлагала тебе продать машину, добавить из имеющихся средств и взять модель посвежее, твоя ведь уже разваливается. Но ты разозлился, тебе больше по нраву постоянно чинить ее, да? Я покупаю продукты на эти деньги, ты снова злишься. Как же — питаться за счет деда? Но это ненормально, Барс. Давай уже примем ситуацию по-взрослому? Я не понимаю, почему мы должны отказываться от искренней помощи наших родных, если у них есть такая отличная возможность поддерживать нас на старте. И ты можешь при таком раскладе не загоняться, не надрываться на трех подработках сутками… мы же совсем не видимся, — продолжаю тише и поднимаю на него заряженный мольбой взгляд. — Я скучаю.

Ну вот… я сказала это.

Он сверлит меня своими жгучими глазами, и ребра сдавливаются с мучительной тоской.

Потому что ответа не следует.

Чувствую себя невообразимо уныло, словно являюсь пустым местом.

— Хорошо, — потерянно качаю головой и встаю. — Поступай… как считаешь правильным.

Направляюсь на выход, Таривердиев ловит мое запястье, когда шагаю мимо него. Сердце екает, стоит нам резко пересечься зрительно, а он всего лишь оповещает: