Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 72

Барс обнимает меня за талию и возвращает в прежнее положение, заставляя лечь на него. Как только чувствую под собой горячее мужское тело, выдыхаю с облегчением. Неозвученная поддержка регулирует все процессы в моем организме до отметки «норма».

— Меня просто грызло чувство, что я обязана попытаться понять этого человека самым прямым способом. Прежде чем осуждать, ненавидеть, клясть его…

— Как вариант — можно поговорить, чтобы услышать и вторую сторону. Не слышала о таком?

— На тот момент это казалось мне самым глупым. Что бы я сделала? Здрасьте, я ваша дочь? Скажите, почему вы такой конченый? Пришла бы к незнакомцу с очной ставкой?

— Да, податься в наркоши было гораздо умнее…

— Прекрати, Барс, я же не отрицаю, что оступилась.

— Я злюсь. Я, блядь, очень сильно злюсь. Ты чуть не умерла…

Разворачиваюсь к нему лицом и пару секунд наблюдаю, как Таривердиев хлещет алкоголь крупными глотками прямо из бутылки. Агрессивно, нервно. Кадык дергается рвано. В движениях зверское напряжение.

Утыкаюсь губами ему в яремную впадинку. И целую. Целую. Целую.

Успокаивая.

С мольбой простить.

Больно адски, что пережил такой страх по моей вине. До сих пор не могу принять этот эпизод — Барс сорвался из другого города и прилетел мне на помощь по одному бессвязному звонку. Видел меня… ничтожно никакой. И если бы не он…

— Пиздец ты чеканутая, ну… — заявляет на шумном выдохе и сгребает меня в охапку, стискивая до хруста костей.

Будто потерять боится.

Зарываюсь носом в уютный уголок между мужской шеей и плечом. И дышу. Жадно дышу моментом.

Умираю, как люблю.

Люблю его без памяти.

Каждой крохотной клеточкой.

Беспокойно вздымавшаяся до этого грудная клетка Таривердиева постепенно приходит к размеренной амплитуде. Я продолжаю цепляться за него в непреодолимой тяге и натужно сопеть под ухо. Он ослабляет хватку, но не выпускает. Перебирает мои позвонки, гладит по спине.

Проходим эту критическую фазу в тишине, расходуя на нее минут десять.

А потом мне становится прохладно, я мягко высвобождаюсь, чтобы обновить градус воды. Сливаю часть, открываю кран, и еще несколько минут нашего безмолвия протекают под ненавязчивое журчание.

Мысли умиряются.

— Часто думаю, что, если бы не ты, если бы не тот поцелуй в машине, когда нас заснял дедушка, я так и не узнала бы ничего. Дома был жесткий скандал. Впервые видела маму такой живой и яростной, она обвиняла деда в том, что он снова вмешивается и рушит чью-то жизнь, была ужасно зла, что помолвку расторгли. Настоящий раскол. Мне особо ничего не объяснили, только фотку показали. Сам понимаешь, в каком шоке я была. Нас с тобой практически застали с поличным, я растерялась. Пока искала решение, приходила в себя, случайно услышала обрывок разговора мамы и бабушки. Пережила второе потрясение, узнав, что у меня есть отец. Наедине заставила бедную маму расколоться до конца и рассказать мне всё сначала. Стала искать его в сети… Ну а дальше ты знаешь. Без лишнего пафоса — моя жизнь перевернулась.

Я меняю положение, ложусь на Барса полубоком и произношу, всматриваясь в темные глаза:

— Это к тому, что я — не верю в случайности, а после нашей истории… так вообще. Мы даемся друг другу с определенной целью, как и все люди, впрочем. Сколько раз мы с тобой сталкивались лбами, хотя, по сути, избегали друг друга? Сколько раз ты спасал меня, оказываясь там, где тебя быть… не должно было? — хмыкаю немного печально и провожу ладонью по его колючей к вечеру щеке. — Психолог как-то сказала мне, мужчина и женщина притягиваются травмами, чтобы исправить один другого, научить чему-то. Не знаю… зачем тебе дана я, еще не разобралась с этим. Но твоя роль в моей судьбе колоссальная. И я очень, очень благодарна тебе. И за сегодняшний сюрприз в том числе…

— Не знаешь, зачем мне дана? — переводит в шутку, находясь подшофе. — Какие-то сомнения? Конечно же, в наказание…

И в противовес своим же словам притягивает меня ладонью за шею и варварски захватывает губы. Увлеченно сминает их, прикусывает. Мы забываемся на какое-то время. Пока я тоже не кусаю его в отместку. Вызывая этим лишь удовлетворенный вздох Таривердиева.

— Ты пошла в психологички, чтобы мусолить всю эту хрень?

— Туда за этим и идут, Барс. В первую очередь — помочь себе, а потом уже другим.

— Лучше бы ты стала послом, — выносит вердикт и салютует бутылкой, на дне которой осталось немного шампанского, но оно скоропостижно исчезает с жадными мужскими глотками.

— Еще один из тех, кто не верит в психологию, — хмыкаю, выгибая бровь.

Обмениваемся искорками в глазах, у него во взгляде столько пренебрежения, аж бесит.

— Ну, так и зуб не орган, а стоматолог — не врач, — мщу всем известной стереотипной присказкой медицинских вузов.

— Су-у-учка…

Барс откидывает голову и хохочет в голос, одновременно с этим щипая мое и без того сегодня настрадавшееся полупопие. В заволокшей нас полутьме обострившимся зрением скольжу по любимым чертам и наслаждаюсь.

— Интересно, мы с тобой когда-нибудь начнем говорить серьезно на трезвую голову? — шепчу задумчиво.

Уже второй раз оба в сомнительном состоянии ненароком поднимаем важные темы. Но Барс пьян и совсем не желает распахивать душу, хотя у обычных людей именно под градусом и происходит выброс эмоций. Это насколько же надо быть приученным контролировать себя, чтобы вот так… ни-ни? Сила воли, зажатость, страх показаться слабым?

Как мне донести до него, что я на его стороне?

— Завтра, — толкает вдруг Таривердиев уверенно. — Завтра будем говорить серьезно… Сегодня слишком много праздничных поводов, антураж не тот.

— А завтра ты скажешь, что ничего не помнишь… — смеюсь, когда подминает меня под себя, перегруппировавшись в воде, — о том, что говорил вчера…

— Угу…

И снова без предупреждения покидает ванну со мной на руках, делая твердый шаг на пол. Влага стекает с нас ручьями, я визжу, чтобы отпустил. Если мы затопим кровать, нам негде будет спать.

Но Барс озвучивает иные планы многообещающим непристойным тоном:

— Такая вместительная душевая… А мы еще не оценили…

Под тугими горячи струями он берет меня дважды. Сначала яростно и быстро на весу, прижимая к прохладной стенке. Потом мы долго целуемся под режимом тропического ливня, словно бесчестные воришки, воруя друг у друга драгоценное дыхание. А после Таривердиев разворачивает меня к себе спиной и заставляет выгнуться под нужным углом. Стараюсь компенсировать разницу в росте, встав на носочки и упершись ладонями в кафель, мышцы в процессе затекают до боли, но я занята тем, что захлебываюсь от медленных размашистых толчков. Барс входит в мое тело неторопливо, но с такой силищей, что пружиню на месте, растрачивая способность соображать. Лапает меня беспрерывно, подводит к безумию. Шепчет пошлости, которые утопают в шуме воды. Изнываю и горю. И с последними волнами горячей дрожи окончательно слабею. Руки соскальзывают, я срываюсь и падаю на пол, ушибаясь.

Таривердиев заторможенно опускается следом, немного виновато хлопая ресницами. Пока дышим рвано, возобновляя вентиляцию легких, он перетаскивает меня к себе на бедра и внезапно начинает покрывать короткими мягкими поцелуями мои исцарапанные коленки.

Я застываю изваянием.

В груди все переворачивается от этого зрелища.

Внутренности разрывает от адской смеси нежности, любви и… взметнувшейся дичайшей злости.

Я не могу не думать о том, что сам Барс был лишен вот такого элементарного утешения и поддержки. Заботы, ласки. Внимания, обожания.

Может, это остатки алкоголя в крови, но картинка с маленьким мальчиком, разбившим коленки, и которому никто не целует их, рисуется перед глазами настолько реалистично, что я давлюсь горестным всхлипом.

От накатившей тоски хочется сдохнуть.

Ругаю себя мысленно. Чушь. Какая сентиментальная чушь. Таривердиев взрослый парень. На пороге зрелого мужества. Я не стану жалеть его.