Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 49

Он прикрывает веки и трет указательным пальцем свободной руки переносицу.

— Есть такой неортодоксальный метод, который называют провокационной или провокативной психологией[1]. Основа — провокация, сарказм, юмор, что идут в противовес классическим направлениям психологии. С тобой иначе не получалось, ты закрытый, обособленный. Мне хотелось вывести тебя на эмоции через вызов. Чтобы услышать правду о ситуации. Зачем тебе со мной съезжаться и прикидываться мужем. Ты реагировал только на мои выходки с наркотиками. Я на этом и играла. Несознательно.

Боже, боже, боже… как вспомню, сколько глупостей натворила, выводя Барса из себя. Как он резко менялся в лице, психовал и отступал… Раскаяние кипящей лавой расплескивается в животе, обжигая, заставляя согнуться от спазма.

Шлифую эти адские ощущения щедрым глотком вина. Облизываю губы и смиренно дожидаюсь, пока Таривердиев раскроет глаза.

И только после этого, сцепившись с ним в прямом напряженном взгляде, выдаю со всей серьезностью:

— Я не наркоманка, Барс. И, как и прежде, я — не твоя зона ответственности.

Щурится и слегка подается вперед, внимательно сканируя меня.

— Мои эксперименты провалились все как один. И остались в прошлом. Я больше в это не полезу.

— Больше не хочешь понять отца? — иронично кривит уголок рта.

— Я нашла безопасный способ, без угрозы летального исхода.

Снова бью на поражение. Он слегка бледнеет. Я — с ума схожу, думая о том, какой он меня тогда видел.

— Освободи себя от лишней ноши, Барс. Мы друг другу — никто. Не надо со мной возиться.

— Мягко стелешь, чекануш. А на деле — что?..

Не верит. Он мне не верит.

Перевожу взгляд на опустевшую бутылку. Беру её в руки, веду по запотевшему от холода стеклу.

В голове щелкает. Безрассудно. Азартно.

— Сыграем? — дергаю бровью в направлении столика, одновременно убирая тарелки подальше от центра.

— В бутылочку? — одаривает красноречивым издевательским смешком.

Я скашиваю на него укоризненный взгляд.

— «Правда или действие». Честно. Откровенно. Позволим себе это один раз, пушистый?

Морщится от выданного прозвища. Впервые за столько времени совершаю вольный выпад, напоминая о минувших днях.

Беру его на слабó.

В конце концов, почему всегда говорю и оправдываюсь только я? Разве Барсик безгрешен?..

Получая после длительных колебаний неоднозначное пожатие широкими плечами, принимаю это за «да» и встаю, чтобы пересесть напротив Таривердиева. В планах — плавно опуститься на ковер.

В реальности — плюхаюсь на мягкий ворс всем масштабом пятой точки.

Удивленная потерей четкости координации.

И с ненавязчивым туманом в сознании резюмирую, что белое вино поистине коварно, как Барс и предупреждал.

Я всё же пьянею.

[1] Речь о провокационной психологии Фрэнка Фаррелли, решившего отойти от общепринятых терапевтических норм. Данную методику практикует достаточно ограниченный круг современных психологов.

39. Лус

— Её надо вытереть, — Барс машет в сторону пустой запотевшей бутылки и встает, направляясь в кухню.

Я тянусь к закускам. Хватаю крекер, помещаю на нем кусок сыра, сверху дополняю помидоркой черри. И всю это композицию целиком запихиваю в рот, пока никто не видит. Жую и впадаю в эйфорический трип. Вроде бы, я не настолько пьяна, но, Боже, мне кажется, что я ничего и никогда вкуснее не ела.

Сооружаю вторую порцию и расправляюсь с ней аналогично.

Таривердиев возвращается с полотенцем и еще одной бутылкой вина. Помещает её в кастрюлю, а ту, что была во льду, вынимает и откупоривает, разливая по стаканам.

Дегустирую прохладный алкоголь. Его аромат смешивается с нотками недавно проглоченной еды и это создает такое совершенное буйство красок на моих рецепторах, что невольно жмурюсь. Опускаю голову, чтобы скрыть своё почти неприличное удовольствие от чревоугодия, и облизываю губы, в уголках которых еще осталось немного крошек.

— Ladies first, — прерывает пищевую мантру Барс, и я вскидываю на него глаза.

Оказывается, он уже успел подготовить игровую поверхность: убрал подальше тарелки, высушил стенки пустой бутылки и положил её в центр стола.

— О-о… — почему-то радуюсь возможности крутить первой. — Играем по-простому. На кого падает стрелка, тот и отдувается, выбирая между правдой и действием. Если задача окажется невыполнимой или вопрос будет таким, что не захочется отвечать, можно перетасовать вариант. То есть, выбрал «правду» — заменил «действием», и наоборот. Игрок, который отказывается выполнять оба варианта в одном ходе, проигрывает. Скажем, желание. Так будет интереснее. Да?

— Не возражаю.

Так. Господи, надо помнить, что играем мы предельно честно. Ладони потеют от этой мысли.

Прислушиваюсь к своим ощущениям. Поела, стало немного легче, туман притупился, но не ушел. А чувство стыда перед сидящим напротив человеком — ничуть не убавилось. К тому же, в отличие от меня, Таривердиев не выглядит и на йоту пьяным.

Не знаю, во что ввязываюсь, но всё лучше, чем запереться в комнате и удариться в самокопание. Я не соврала ему, внутренние радары вопят, что наедине с собой и в трезвом уме мне сейчас никак нельзя.

Злясь на себя, на обстоятельства, на наши с Барсом непутево переплетенные жизни, впиваюсь пальцами в стекло и задаю бешеное вращение. Через секунд десять несанкционированная юла замедляется и постепенно останавливается. Горлышко указывает ровнехонько на меня.

Досадно вздыхаю и смиренно выпаливаю:

— Правда.

Он кивает и на пару мгновений загружается, генерируя вопрос:

— Кто тебя преследует, обижает?

Как бы сильно ни хотелось, взгляд не отвожу. Держу зрительный контакт, максимально сосредотачиваясь на реакциях. Чтобы не выдать себя. Неприятно думать о Немирове.

— Меня никто не преследует и не обижает, — говорю честно, поскольку так и есть. — Иногда я бываю чересчур эмоциональной и произвожу неправильное впечатление. Это к твоим словам о том, что я падала тебе в руки, дрожа от страха. Ты крутишь.

Таривердиев не сразу тянется к бутылке. Еще какое-то время сканирует меня на предмет лжи. И я стойко выдерживаю давление направленных на меня жгучих глаз.

А потом снова впадаю в немилость фортуны.

— Правда, — бубню, ногтем тыча в предательское горлышко.

— Как у тебя получалось меня обманывать в самом начале? Речь о твоей конспирации.

Я улыбаюсь с долей снисхождения. Барс раздраженно дергает бровью, торопя с ответом.

— Всё проще, чем тебе кажется. Я предугадывала твои действия и шла на опережение. Например, с волосами. Помнишь, когда ты схватился за них, чтобы разоблачить меня? Вместо парика в тот день я покрасила их тоником.

— Чем покрасила?

Его неподдельная озадаченность заставляет меня расхохотаться.

— О чем я и говорю, — развожу руками. — Тебе как парню, далекому от женских уходовых штучек, и в голову бы не пришло такое.

Рассказываю ему про тоник и про то, сколько раз пришлось намыливать волосы, чтобы избавиться от апельсинового оттенка и появиться перед ним с первозданным черным цветом на следующий день.

— С татуировками всё ясно, — тянет задумчиво, — но утоли моё любопытство. Это сколько же одинаковых рисунков надо было купить? И зачем заморачиваться?

— Много! — смеюсь задорно. — Я заказала целый ящик! Ведь собиралась проработать там минимум год до следующего лета, и мне нужны были какие-то отличительные признаки. Всегда существовала вероятность, что кто-то может узнать. Макияжа и парика было недостаточно.

— Ты меняла даже голос, — бросает запутавшийся Таривердиев. — И рост как будто отличался.

— Всё для тебя, родной, — дразню под его недовольный прищур. — Изображать невинную овечку с блеющим голосом и сутулиться, чтобы казаться ниже. Что в этом сложного?

— На звонок тогда ответила твоя подружка? Ты знала, что я наблюдаю?