Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 26

Не, я всё-таки чеканутая, он прав.

— У тебя никогда не было ощущения, что твои родные будто целенаправленно мешают тебе жить? Воплощают свои амбиции через тебя же. Перекрывают кислород, загоняют в рамки? А там та-а-ак тесно, Боже, та-а-ак тесно…

Молчит.

Слегка оборачиваюсь, ловлю серьезный тяжелый взгляд.

Ха. В яблочко. Конечно, он чувствует всё то же. Одна лига, черт возьми.

Вновь отворачиваюсь к окну.

— Я мечтала стать послом. Начиталась книг о великих женщинах, когда была подростком. Меня впечатлила история Дианы Абгар[1]. Дедушка даже слушать не стал. Бухгалтерия — единственная дорога в светлое будущее. И производство пленки — доступная планка. Какая Москва? Какие международные отношения?..

— Ты копишь на учебу в Москве?

— Да. Открытый бунт мне не по карману, я не могу вылететь из дома и попасть в столицу босоногой.

— Значит, твой дед — тиран?

— Сам ты тиран, — бурчу деловито. — Мой дедушка просто очень сильно зациклен на мне, не хочет отпускать никуда. Я его единственное продолжение. Всё это понятно, но далеко не нормально. Я решила не спорить с ним, подготовиться финансово и обрубить хвост одним ударом. Дедуля простит позже, я знаю. Когда осознает, что я задыхаюсь здесь. Как в клетке запертая.

— Я не догоняю, почему ты тогда хотела отказаться от свадьбы? — в голосе Барса прорезается искреннее замешательство. — Это был идеальный шанс.

— Да потому что не было речи о том, что я после свадьбы живу с тобой.

— В смысле?

— У дедушки идея-фикс: не отпускать меня от себя. Патологическая боязнь потерять. После стольких несчастий в семье он болезненно реагирует на расставания даже маленьким сроком. Однажды в школе мы ездили в Архыз на три дня, так мой телефон разрывался от его звонков. Словно обязательно случится что-то плохое, если не проконтролирует. Твой хитрый дед знал об этом пунктике с самого начала и уверял моего, что главное — сыграть свадьбу, а там дальше… два года твоей ординатуры пройдут быстро. И я успею доучиться. Ты вернешься, заживем рядом с ними. А пока будем ездить туда-сюда.

— Это какой-то бред.

— Угу. Как видишь, за лето им удалось сойтись на том, что я всё же как законная жена должна быть с мужем, и каким-то чудом мои согласились, что временный переезд можно пережить. Твой дед знал, как действовать. А мне рассказали только в тот день перед вашим приходом. Я хотела предложить тебе сделку с фиктивным браком, но ты и слушать не стал, сразу сделал выводы, везде меня заблокировал, обиженный по самые почки. И вот… — напоминать лишний раз о последствиях этого бойкота не приходится. В воздухе висит грозовое предупреждение, ведь еще чуть-чуть, и нам придется обсуждать произошедшее сегодня, но вряд ли у нас получится. — Правда, для меня до сих пор загадка, зачем так рано тебя женить?

— А тебя так рано замуж выдавать? — парирует достаточно грубо.

— Меня — как раз незачем. Это всё дедушка Барсег, давно терроризирует мою семью со своим предложением. Мне всегда не нравилась эта спешка. Как конец света. У вас какая-то семейная тайна? Ты многомиллионный наследник американской родни, и по завещанию наследство переходит к тебе только после женитьбы?

Наступает красноречивая тишина.

Я поднимаю голову с колен, поворачиваюсь к Барсу полубоком, он в упор смотрит на меня, как на идиотку. С неприятным немым изумлением.

Вот как мы вновь дошли до такого формата общения? Без слов задеваем друг друга.

— Да шучу я, лицо попроще организуй, — вздыхаю, чувствуя, как усталость давит на плечи.

На улице уже проступают лучи солнца. Они падают на подоконник, подсвечивая листья растений.

Глупая, глупая жизнь. Куда ты меня толкнула?

Внезапная жалость к себе накатывает бешеной сносящей волной. Боль утраты какой-то значимой части собственного нутра настолько необъятная, что кажется масштабнее самой вселенной. В груди печет, словно раскаленной кочергой проткнули.

Не хочу больше разговаривать, не хочу видеть Барса рядом.

Мне стыдно. Мне очень стыдно. Безумно. Дико. Непростительно.

Спешу прогнать, вставая:

— Я не соврала, поговорю со своими, как-нибудь отмажусь от свадьбы. Соображу весомые аргументы. Твой секрет никому не расскажу. Мне даже больше неинтересны ни твои мотивы, ни причины сделки с родным дедушкой, который обещал тебе деньги за помолвку. Только закроем тему навсегда. Не будем больше донимать друг друга. Уходи, ладно? Теперь ты знаешь всё. Уезжай, как и планировал, постепенно ситуация утрясется.

Благочинно притупляю взгляд, лишь бы не смотреть парню в глаза.

Что мешало мне вот так честно рассказать ему о себе при первых встречах? Недоверие. Страхи. Большие риски. Я автоматически отвечала на высокомерие Таривердиева колкостью и скрытностью. Подобное на подобное. Доотвечалась. Умираю от неловкости… А это я еще домой не попала…

— Уходи, Барс. Пожалуйста. На этом увлекательные аттракционы будем считать закрытыми. Дальше сами по себе решаем свои вопросы. Никакого пересечения. Живи спокойно, я никому ничего не собираюсь рассказывать. Это моя ошибка. Ты из-за неё не пострадаешь.

Несмело плетусь к двери, ставя точку в истории.

Так и не поднимаю головы, пока Барс идет следом, затем обувается и берется за ручку двери, явно желая что-то добавить.

Поджимаю губы, скрещиваю руки на груди. Язык тела вопит: никаких контактов, лавочка прикрыта.

Несостоявшийся жених уходит, лишь свистящим дыханием выдавая свои эмоции.

Щелкаю замком и шагаю в гостиную, где плюхаюсь на диван. Потому что на кровать лечь не в силах. Не сегодня. И не завтра. И никогда, быть может.

Я настраиваю себя на привычное существование. С трудом. Но настраиваю.

После учебы возвращаюсь домой. Уже вполне спокойная и урезонившая тремор.

До тех пор, пока Барс не появляется вечером на нашем пороге с корзиной красных яблок[2].

[1] Диана Абгар — первая в мире женщина-посол.

[2] «Красное яблоко» — традиция армянской культуры и культур некоторых республик Кавказа, Закавказья. Принесенные на утро после первой брачной ночи красные яблоки со стороны семьи жениха считались подтверждением невинности невесты. Это некая отсылка к «простыне» у многих народностей.

22. Лус

— Ты совсем ошалел, родной? — шевелю губами, будто на износ, поскольку меня парализует от страха.

Эта смазливая сволочь улыбается во все тридцать два. Гребаный Гринч во плоти. Коварный, безжалостный, злобный.

У меня волосы на загривке шевелятся от мысли о том, что сейчас может произойти. Неужели Барс настолько жесток? Неужели доведет моих родных новостью о нашем ночном поступке?

Таривердиев бросает взгляд поверх моей головы, фокусируясь там и улыбаясь еще шире. Вся семья дома, за спиной может быть кто угодно, вышедший в коридор на трель звонка.

Сердце сжимается до боли в груди, паника кроет до удушья.

— Добрый вечер, — Барс обходит меня и решительно направляется вглубь коридора. — А я сегодня без торта, но с яблоками. Бабулька продавала на дороге, взял вместе с корзиной. Давайте отнесу на кухню, обувь сейчас сниму.

Я выдыхаю только в этот момент. Тело после скачка напряжения резко обмякает, нервные окончания покалывает, словно тысячи иголок впиваются в кожу.

— Испугалась, чучундра? — вздрагиваю от шепота у уха. — Тонус тебе полезен, чеканушка.

И сам закрывает дверь, ручку которой я сомнамбулически до сих пор держала, не в силах пошевелиться от фееричного появления жениха.

В гостиной ожидаемо становится шумно. Странно, но мои родные искренне любят «будущего зятя», а он отвечает им взаимностью, кажется. Барс очень обаятельный, он в считанные секунды располагает к себе людей, я не единожды это наблюдала. Одна улыбка чего стоит. У меня от нее все пломбы вопят в восхищении и сразу хочется броситься к стоматологу за вот такой же идеальной картиной двух ровных белоснежных рядов. Причем, это свои, а не популярные виниры. Тот случай, когда сапожник с сапогами. Ему впору сниматься в рекламе зубных паст, щеток, ниток и прочей лабуды.