Неправильный диверсант Забабашкин (СИ) - Арх Максим - Страница 39

И нужно сказать, что отчасти он был прав. Я действительно был нездоров, хотя и не был офицером. Но говорить сейчас мне об этом ни с кем не хотелось. Поэтому, просто ответил:

— Нет! Всё хорошо. Я, пожалуй, пойду.

— А экспозиция? — как мне показалось, с долей обиды произнёс седой немец. — Неужели вам неинтересно посмотреть на оружие и форму солдат, что воевали в той войне?

Я продолжал идти к выходу, весь погружённый в себя и свои горестные мысли. Однако последние услышанные слова, долетев до ушей, вначале заставили меня замедлиться, а потом и полностью остановиться.

Сразу не понял, что произошло. Ещё раз прокрутил в голове услышанное и на этот раз, осознав то, о чём именно идёт речь, резко повернулся, почти подбежал к смотрителю, радостно его обнял и едва ли не выкрикнул:

— Конечно! Давайте же скорее посмотрим то, о чём вы только что мне рассказали! Вы не представляете, как долго я об этом мечтал!

Глава 15

Подойдет или нет?

Мой внезапный восторг понять было можно. Сейчас я услышал важные для себя слова и сразу же воспарил духом, получив шанс на надежду. Надежда на войне — это далеко не последнее дело, терять её никогда нельзя. А потому, услышав, что есть вероятность после войны не быть судимым в каком-нибудь завалящим международном трибунале, прямо скажем, обрадовался.

Конечно, можно было предполагать, что все мои тревоги нелепы и неадекватны. Но так подобные рассуждения, сделанные в тепле и на диване, серьёзно воспринимать было нельзя. Для меня, как для бойца, знание о том, что действую в рамках закона, было очень важным. Я помнил из истории, что именно так отдавали сами себе приказы оставшиеся без командира бойцы — «огонь по врагу!». Руководствуясь соображениями о законности, действовали даже партизанские отряды в немецком тылу. Именно это удерживало наших солдат от мародёрства и насилия на немецких землях в сорок пятом. То есть, будет удерживать. Да тьфу. Всё-таки сложно быть путешественником во времени. И вообще мной быть сложно!

Мне это было необходимо не из-за боязни каких-то эфемерных последствий, а исключительно для внутреннего спокойствия, потому что совершенно не собирался сдаваться никакому трибуналу ни до войны, ни во время войны, ни тем более после неё. Я и без всяких конвенций был уверен в своей правоте, однако, если при всём при этом буду соблюдать пусть абстрактное и не всеми сторонами выполняющееся международное право, то это будет вообще превосходно!

И, разумеется, мой громогласный радостный возглас на весь музей, говорил именно об этом.

Однако смотритель не знал о моих серьёзных философских проблемах, а потому, видя, как вновь молниеносно и кардинально поменялось моё настроение, отпрыгнул от меня, как ошпаренный, на метр вбок и, втянув голову в плечи, прошептал:

— Что с вами, господин обер-лейтенант?

— Не беспокойтесь, господин Крис. Всё в порядке, — успокоил его, но увидев сомнение в его глазах, пояснил явно непонятный для него момент: — Просто я рассчитывал увидеть тут экспозиции Первой Мировой войны, а не нулевой.

— Вы сказали: нулевой? — удивился тот.

— Ну да. Если сейчас Вторая, при кайзере Вильгельме Втором была первая, то при Наполеоне Первом, получается нулевая. На мой взгляд, это вполне обосновано.

— Что вы имеете в виду?

— Разумеется, масштабы бойни, которую устроил Бонапарт. Она ведь была огромна. И, исходя из этого, по большому счёту, именно ту войну начала прошлого века надо было назвать Первой Мировой войной. И как следствие, тогда бы все другие, последующие за ней войны, имели бы сдвиг на одну единицу вправо по цифровой шкале. Поэтому сейчас мы бы были участниками и живыми свидетелями уже не Второй, а Третьей Мировой войны.

— А вы всё-таки считаете, что та война Наполеона была мировой?

— А вы разве так не считаете? Воевал же весь свет. Наполеон не только в Европе устроил бедлам, но и в Африку полез. А в это время в Китае свои войны были. Так что вполне уместно говорить, что та война была именно мировой, тем более что унесла она достаточно большое количество человеческих жизней.

— Вы знаете, — заметно, придя в себя, осмелел смотритель, распрямляясь, — мне кажется, в этом что-то есть. Но данная гипотеза требует более детального осмысления. Спасибо вам.

— Не за что, — сказал я и, решив больше не терять времени, перешёл к сути: — Так, где вы говорите, экспонаты с русскими солдатами стоят?

— Вам интересны русские? Я думал вначале показать вам форму наших предков — войск немецких государств.

Конечно, сначала для большей конспирации и избегания привлечения очень вредного для меня лишнего внимания следовало бы попросить словоохотливого работника музея рассказать именно про местные воинские формирования. После чего имело бы смысл поговорить о предпосылках к войне, о захвате и узурпации власти Наполеоном во Франции и только после этого перейти к интересующему меня вопросу — форме русского пехотинца. Разумнее, так сказать. Вот только у меня не было желания понапрасну болтать языком, слишком много дел я должен был успеть решить до начала торжественного построения команды вожделенного корабля. Это и оружие, и патроны, и доставка меня и оружия на место, и поиск снайперской позиции, откуда я смогу беспрепятственно вести огонь. А если учесть, что нужно было, кроме всего прочего, обдумать пути отхода после операции, то становилось очевидным, что полную историю той самой «Нулевой Мировой», мне слушать попросту некогда. Тем более что я её вполне себе неплохо знал как из учебников истории, так и из фильмов, книг и роликов в Интернете.

— Уважаемый господин Крис, — перешёл я к пояснению своих намерений, — дело в том, что хотя всё то, что происходило в прошлом, мне и интересно, но больше всего занимает меня именно русский вопрос. И тут дело в том, что вскоре я убываю на фронт. И чем больше сейчас узнаю о противнике, тем более успешно смогу с ним воевать. Вы меня понимаете?

— Конечно, — закивал тот. — Вы полностью правы, господин офицер. Пойдёмте же скорее к нужным вам экспонатам и посмотрим на тех, кто сумел разгромить непобедимую армию.

«Причём две», — отметил я для себя.

А ведь, к слову сказать, в те годы русские войска действительно две армии разгромили. Одну, которая зимовала в Москве и почти полностью была уничтожена при отступлении с территории России. А другую — это ту, которую Бонапарт сумел собрать в Европе уже после побега. Её, разумеется, тоже разгромили, правда, на этот раз в коалиции с другими государствами.

Но в данный момент меня интересовали не те события, а совершенно другое. Мне главное было увидеть форму и придумать, как её заполучить в своё личное и безраздельное пользование.

Собственно, решений там могло быть всего три. Первое — добровольное. При таком варианте смотритель получает от меня энную сумму марок и отдаёт мне экипировку. Второе — он получает проблему. Нет, штатского человека я, разумеется, ликвидировать не собирался, а вот оглушить и связать мне его всё же придётся, коль откажется отдавать форму по-хорошему. Ну а третьим вариантом было тупо эту форму украсть. Да, я знаю, что красть грешно, но тут этот грех будет нивелирован срочной военной необходимостью. И какой именно у нас со смотрителем будет вариант взаимоотношений, я пока не знал, но надеялся выяснить это в самое ближайшее время.

А пока мы прошли через небольшой холл и попали в зал, в котором и были выставлены основные экспонаты. Возле стен стояла пара пушек древних времён, в оружейных пирамидах красовались несколько мушкетов и ружей, шпаг и сабель. Также на стеллажах и столах было множество других предметов, соответствующих той эпохе. Картины, висевшие на стенах, рассказывали о той или иной баталии. В противоположном от двери углу я увидел несколько сделанных из мешковины и набитых соломой манекенов, на которые была надета военная форма армий Европы тех лет. И это было именно то, что мне нужно.

Стараясь не показывать своей радости, направился именно туда, аккуратно направляя музейного дедушку. А для того, чтобы мой интерес был вообще почти не заметен, принялся оглядываться по сторонам, хаотично тыкать пальцем в тот или иной экспонат и восхищаться всем, что было вокруг. Разумеется, не забывая благодарить господина смотрителя за сохранность и бережливость столь интересных исторических предметов в столь сложные и тяжёлые времена.