Неправильный диверсант Забабашкин (СИ) - Арх Максим - Страница 14

Тем временем диверсант с безразличным взглядом махнул рукой и ответил на мой вопрос:

— Какая разница, где тот Апраксин? Нет его. Теперича я на его место встал. И это, нужно сказать, немного изменило наши планы, потому что из-за потери документов пришлось координировать свои группы с самого низа военной иерархии.

— А Зорькин — твой?

— Чей же ещё? И, кстати, не Зорькин он, а мой помощник лейтенант Клаус Фишер. Тоже инструктор.

— И много вас в дивизии было?

— Достаточно, — усмехнулся тот.

Я напряг память и, кое-что вспомнив, покачал головой.

— Не сходится.

— Это почему?

— Как ты в госпитале оказался, если твои шпионы, включая Якименко и Зорькина, с нами по полю пробирались? Они были диверсантами — это понятно. Но ты-то не с ними был. Мы тебя в палате только встретили.

— Ха, — вновь хохотнул бывший Апраксин. — Ты что, думаешь, у нас всего одна группа была, и в ней только трое было?

— А что, больше?

— Намного больше. Сейчас уже об этом можно говорить, поэтому скажу: нас было очень много, но часть людей я потерял. Кто-то был убит в Новске, кто-то при отходе, а кто-то выжил. И не просто выжил, но и на большую землю на самолёте, организованном тобой, улетел, — поделился враг информацией. — И не смотри на меня так, ты же сам хотел вывезти бойцов в тыл. Вот и вывез.

Буквально опешив от таких слов, я, жадно глотая воздух, всё же сумел выдавить из себя:

— Я наших хотел вывести, а не шпионские группы в тыл Красной армии засылать!

— Получилось, как получилось. В своё оправдание можешь смело говорить себе, что ты не знал. Да и, по правде говоря, ты ж действительно не знал. Откуда тебе было знать, что почти весь госпиталь к тому времени — это были наши люди?

После его слов я обалдел ещё больше. Получалось, что отправленный самолёт буквально кишит врагами. И если им всё же удастся пересечь линию фронта, то к нам в тыл попадёт немалое число вредителей. Оставалась, конечно, надежда на то, что все они будут проходить фильтрацию и наши контрразведчики сумеют вычислить вражеский контингент. Однако если слова визави окажутся правдой, то существует немалая вероятность, что кое-кто всё же не будет изобличён и дальше продолжит свою враждебную деятельность. И это было очень печально.

«По-хорошему, сейчас бы связаться с большой землёй, предупредить», — думал я, незаметными движениями пытаясь освободить кисти рук от пут.

Однако как ни старался, как ни напрягался, после множества попыток понял, что усилия мои не приносят никакого результата — свободнее руки не стали ни на миллиметр. Тот, кто когда-то называл себя Апраксиным, явно был профессионалом и связывать умел, так что мои попытки были обречены на неудачу.

Немецкий диверсант огляделся, устало зевнул и, буркнув себе под нос: — Ой, как спать охота! — Резким движением поднял меня на ноги, после чего поднёс тряпку ко рту.

— Ладно, Лёшка, потом мы с тобой поговорим. А сейчас, пока ещё полностью не стемнело, давай-ка выбираться будем к аэродрому. А там уже придумаем, как нам быть.

— Погоди, — остановил его я. — Есть ещё пара вопросов.

Тот слегка поморщился, но все же соизволил разрешить:

— Спрашивай.

— Почему ты боишься, что я позову на помощь? В округе наших нет, одни ваши.

— У меня свой резон. Знаешь, что такое конкурентная борьба между ведомствами? Хотя откуда тебе, ты молодой, хоть и ранний. Так вот, у меня есть основное начальство и ещё кое-какое начальство. И мне нужно подумать, какой структуре мне будет выгодней тебя сдать. Теперь понятно?

— Да. И ещё один вопрос.

— Давай, только быстро. Я дорогу назад, конечно, помню, но в темноте так же хорошо, как ты, не вижу и заплутать могу. А это, как ты понимаешь, мне совершенно не нужно. Да и опасно. Ведь…

Но я не стал вслушиваться в его проблемы, а, перебив, спросил:

— Скажи, почему ты не улетел вместе со всеми? Зачем остался здесь? Зачем сел за руль и бросился меня спасать?

— Так тебе разве неясно? — удивился тот.

— Нет.

— Так в тебе дело, Лёшка. Ты мой счастливый билет.

— В смысле? — продолжил не понимать я.

— Ой, Забабашкин, вот воистину, диву иногда даёшься, как быстро ты соображаешь. А иногда, словно маленький, совсем ничего не понимаешь, — сморщился Штернберг. — Ты же особенный. Я это знаю. И ты это знаешь. И мои командиры это знают. Ты ж от пленных слышал про снайперскую школу, которой тут нет? Слышал. А это значит, что силы Вермахта и разведчики Абвера сейчас занимаются её поисками. Нет сомнения, что им поставлена задача найти и школу эту, и снайперов, что сумели так потрепать наши доблестные войска. Моё командование же не знает, что никакой школы тут нет и не было никогда в помине. Не знают мои командиры, что вместо этой треклятой школы есть только один парнишка семнадцати лет отроду, который стреляет без промаха и уничтожает самолёты и танки на внушительном расстоянии. И вот когда я тебя им предъявлю, как думаешь, будет мне награда за это или нет?

Прекрасно понимая что, скорее всего, в своих умозаключениях диверсант полностью прав, не стал отвечать на и так понятный вопрос, а лишь, презрительно фыркнув, процедил:

— Ну и сволочь же ты, Михаэль Штернберг, или как там тебя… Гад ты!

— Для тебя и таких как ты — да, — легко согласился тот. — Однако для победоносной германской армии это далеко не так. Поэтому прими свою судьбу, как есть, и не вздумай ерепениться — хуже будет. А вот если за ум возьмёшься и добровольно будешь сотрудничать, то, поверь, мы можем быть благодарны. Ты мало того, что останешься живой и невредимый, так ещё будешь сыт, в тепле и в безопасности. Никто тебя на фронт больше не погонит. Будешь в тылу наших снайперов обучать, есть от пуза и бед не знать. Ферштейн?

— Суть ясна, — кивнул я и напомнил прописную истину, — вот только бесплатный сыр в этом мире находится, как правило, только в мышеловке.

Немец крякнул.

— Всё же пессимисты вы, русские, и даже более того — фаталисты. Во всём вы ищете второе дно. Везде вам подвох мерещится, которого нет. Воистину вы варвары, и цивилизованному человеку с вами трудно общаться. Вы просто не понимаете, не верите в искренность и честность цивилизованного европейского общества.

Помня все обещания Запада по отношению к моей стране в прошлом и будущем, я закономерно усомнился в адекватности слов визави. Впрочем, развивать дискуссию в этом отношении, чтобы выиграть ещё немного времени и, быть может, суметь освободить руки, я больше не стал. Всё равно руки развязать не мог, а потому толку от минуты-другой уже не было.

«Только усталости себе добавлю, а пользы не будет», — решил я больше гада ни о чём не спрашивать.

И он, словно бы прочитав мои мысли, сам решил сворачивать диспут:

— Всё, хватит лясы точить, пора идти. Сегодня в тепле и относительной сухости переночуем.

С этими словами он свернул тряпку, одной рукой взял меня за голову, а другой стал подносить кляп ко рту.

Я предчувствовал, что будет что-то подобное, а потому в последнюю секунду решил действовать.

Когда бывший Апраксин чуть подался вперёд, ожидая сопротивление моего затылка, я крутанул головой, освободившись от захвата, откинул её назад и, сразу же сделав шаг навстречу, с силой боднул противника, целясь своим лбом ему в нос.

Я надеялся, что силы удара хватит для того, чтобы враг от боли потерял сознание, или вообще умер, тем более что несколькими минутами ранее я ему этот нос локтем вроде бы сломал, но, к моему сожалению, хотя немец и был застигнут врасплох, в последний момент он сумел чуть уйти в сторону и мой удар пришёлся ему в щёку, задев нос лишь по касательной. Однако сила инерции всё же сыграла свою роль, и диверсант, взвизгнув от боли, сделал шаг назад.

Мои руки по-прежнему оставались связаны за спиной, поэтому ими я работать не мог. Но, как хорошо всем известно, кроме рук у человека ещё есть и ноги. Вот я и ударил врага коленкой в пах, дабы если эта сволочь и выживет, то не смогла бы больше размножаться. Да, я прекрасно понимал, что приём, мягко говоря, нечестный, и в обычной драке я бы его никогда не применил. Но сейчас ни о каком честном поединке речи не шло — передо мной был самый настоящий враг, который ранее убил двоих моих боевых товарищей, и сейчас собирался пленить меня, тем самым обрекая на боль и страдания. Следовательно, в данный момент времени на повестке дня был всего один вопрос: либо я, либо он. Так что мне уже было не до рыцарской схватки, я должен был победить противника, и мне уже было совершенно неважно, как именно это сделаю.