Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ) - Хренов Алексей - Страница 1

Annotation

"Когда твоя жизнь — это постоянный вираж, скучать некогда!"

Дружба, враги, любовь и самолёты! А девушки? И девушки, как всегда!

Добро пожаловать в хаос Гражданской войны в Испании!

Жизнь морского лётчика Лёхи, оказавшегося в 1936 году, напоминает фильм, где комедия перемешана с драмой, а экшен сменяет шпионские интриги.

Советский пилот, бомбардировщик или истребитель?

Атаки на линкоры, стычки с «мессерами» и неожиданные повороты судьбы.

Он шутит с товарищами, спорит с начальством и умудряется спасать мир, пока самолёты едва держатся в воздухе.

Испанское золото, опасные миссии и нелепые происшествия - Это всё Лётчик Лёха Хренов!

Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья.

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья.

Глава 1

СинхроФазоВставлятель

24 мая 1937 года. Аэродром Лос-Альказарес, 20 километров до Картахены.

Приземлившись на аэродроме и едва зарулив на свою стоянку, Лёха пулей выпрыгнул из самолёта и рванул к стоянке приземлившихся И-пятнадцатых. Так быстро этот обычно неторопливый лётчик ещё никогда не бегал — триста метров пролетели, как миг.

Первый из пилотов приземлившихся истребителей, начал что-то объяснять, шагая навстречу Лёхе. Но тот, не слушая, со всей молодой дури влепил ему кулаком в челюсть. Лётчик в шлеме вздрогнул, глаза его собрались в кучку, он вбрыкнул ногами и буквально улетел куда то под крыло истребителя.

Лёха, кипя от ярости, уже мчался ко второму самолёту. Его пилот, увидев совершенно побелевшего Лёху, несущегося на всех парах, как межконтинентальный экспресс, что то крича, бросился прочь, не дожидаясь дальнейших объяснений. Потом набежавшие лётчики, техники и просто оказавшийся рядом люд пытались оттащить Лёху от пилота истребителя.

Через какое-то время, вернувшись к своему самолёту, Лёха достал здоровенную бутыль местного самогона, забрался на лавочку над обрывом к морю и стал пить. Сначала молча, потом тихо ворча, а потом уже вслух, будто Кузьмич был рядом. В какой то момент Лёха стал сам с собой говорить в слух, обращаясь к исчезнувшему Кузьмичу, вспоминая их приключения, иногда со слезами извиняясь, если он был не прав…

Будучи устремленным вдаль, его взгляд почти не фокусировался на окружающих предметах, правая рука машинально нашаривала бутылку и он отпивал крепкий напиток прямо из горла, почти не чувствуя вкуса.

— Прости меня, Кузьмич! Ты был, наверное, моим лучшим другом! — проговорил Лёха со слезами, глядя куда-то вдаль, не видя ни моря, ни горизонта.

Рука, машинально шаря по лавочке, снова нащупала бутыль, и Лёха отпил ещё. Однако, потянувшись за пузырём в очередной раз, рука цапнула пустоту. Его взгляд попытался сфокусироваться на месте, где только что стояла бутылка, и Лёха увидел как чья то волосатая лапа опрокидывает её в горло какому то лохматому и усатому чудищу.

— Ах ты! Отдай! — крикнул Лёха и встал, пошатнулся и попробовал отобрать бутылку, сделав несколько махов руками.

— Вот! А говорил — друг! А сам в одно рыло ханку трескаешь! — раздался знакомый и почти родной, ворчливый голос из недр «лохмадавчика».

— Кузьмич⁈ Мне пока рано в рай! Мне сихроно… синхрата… синхра… фаза… трахатель… строить ещё надо!

— Свой фаза трахатель ты Наденьке заправлять будешь! Дай бутылку, кому сказал! — перед Лёхой, слегка покачиваясь вместе с окружающим миром, материализовался Кузьмич.

— Кузьмиииич! Аааа! — Лёха сделал шаг вперёд, но тут трава вдруг подпрыгнула, закрутилась и больно ударила его в нос. Мир померк.

* * *

Как выяснилось позже, Кузьмич, вылетев из самолёта и кувыркнувшись несколько раз в потоке воздуха, успел инстинктивно сгруппироваться и дёрнуть кольцо. Ноги взлетели выше головы, и он повис на стропах под белым куполом парашюта, буквально в двухстах метрах от земли.

Как потом не единожды рассказывал сам Кузьмич в компаниях:

— Лечу я, значит, в воду, — говорил Кузьмич размахивая руками, — метрах в пятидесяти от берега. Думаю, всё, сейчас запутаюсь в шёлке, утону. Бултых! Приземлился, вынырнул, руками шёлк отпихиваю, ногами шевелю… и раз — и до дна достал! Встал. Не вижу нифига — мокрым шёлком всего облепило. Поверить не могу! А там по пояс!

Слушатели хохотали, а Кузьмич каждый раз добавлял:

— Вот так, товарищи, судьба меня любит. А иначе как я до сих пор с этой ходячей катастрофой летаю!

30 мая 1937 года. Море около Ибицы.

Приземлившись и выключив двигатели, Лёха, охая, вылез из кабины своего бомбардировщика. Кряхтя, как старый дед, он разогнул спину, лёг на вытоптанную траву и замер, бесцельно глядя на небо, вспоминая, как всё началось этим утром.

— Расстреляют, наверное… — лениво закралась в его мозг крамольная мысль. — Или героя дадут… Или и то, и другое одновременно! — чувство юмора, наконец, проснулось и победило хандру в характере нашего героя.

* * *

Утро не предвещало ничего необычного: очередная планёрка, дежурные доклады, указания командования. Но в середине совещания звену морских лётчиков неожиданно выдали персональное распоряжение.

— Сегодня действуете по заявке флота, — коротко сказал Проскуров при постановке боевых задач. — Наконец-то вспомните свою морскую специальность. Есть информация, что мятежники отправили крейсеры «Канарис» и «Балеарис», — усмехнулся он, — в сторону Балеарских островов на перехват наших конвоев. Так что взлетайте по готовности и работайте.

Вслед за Хованским и Остряковым Лёха коротко кивнул, отвечая почти автоматически:

— Непременно, — и на лице мелькнула хитрая улыбка. Мысли уже рвались вперёд: «Вот и проверю свои идеи».

Он давно хотел испытать свои идеи по атакам на морские цели. Тот памятный сброс пятидесяти килограммовой бомбы, чтобы отпугнуть английский эсминец от советского парохода, засел в его мозгу не вынимаемой занозой. Уж больно хорошо тогда скакала пущенная по волнам бомба. Пару подкрыльевых держателей с «Протеза» у него быстро конфисковали и отправили в Советский Союз для изучения, копирования и организации производства.

Пока обещания советской промышленности не спешили воплотиться в реальность, лётчикам приходилось атаковать корабли с горизонтального полёта. Попасть в небольшую и быстро движущуюся цель при таком способе было из разряда чудес.

Изрядно финансово простимулировав испанских техников и проявив чудеса изворотливости в добывании материалов, Лёха изготовил пару подкрыльевых держателей по типу и подобию «протезовских». Ещё четыре штуки испанцы обещали доделать в ближайшие недели.

— Ну, тут уж как пойдёт, — смеялся про себя Лёха, хорошо знакомый с оперативностью и обязательностью испанцев.

Из разобранного на две части держателя для торпеды получилось ещё два держателя для бомб, и вся система позволяла взять на внешнюю подвеску аж четыре бомбы. Как всегда, испанская система снабжения не блистала изобилием и могла предложить только стандартные советские стокилограммовые изделия.

— Спасибо и на этом, — думал Лёха. — Хотя, конечно, хочется запулить килограммов по двести пятьдесят, а лучше и по пятьсот.

Лёхина «Катюшка», в девичестве скоростной бомбардировщик АНТ-40, взяв четыреста килограммов бомбовой нагрузки и английскую фотокамеру F24, именуемая «Бандура», в бомбоотсек, остальное добрала по максимуму топливом и маслом. Машина была заправлена доверху, как говорится, по самые пробки бензобаков. Она радостно сверкала на солнце залатанными и подкрашенными пробоинами в крыльях и фюзеляже, ожидая вылета.