Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег - Страница 33

Тем временем одетый в военную форму молодой парень залез в корзину и принялся что-то делать с большим медным аппаратом, подвешенным под зевом шара. После чего над аппаратом вспыхнул огонек, который стал медленно разрастаться в яркое пламя. Бока шара округлились, веревки натянулись.

Самозванец переговорил с пацаном и дал отмашку. Шар быстро поплыл в небо под очередной шквал криков толпы. Висел в воздухе он полчаса. Все это время самозванец беседовал о чем-то с азиатом, периодически показывая на шар.

— Вот бы полетать, — перекрывая шум прокричал Казаков. — Это же какой вид на город с такой-то высотищи откроется!

— Ага! — восторженно подтвердил Ваня Еготов. — Как живая карта!

Высота была действительно велика. Навскидку шар поднялся вдвое выше собора Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву. Он какое-то время повисел неподвижно, а потом начал смещаться к центру толпы. Только сейчас Баженов заметил, что его подтягивают несколько конных за отдельную веревку.

Внезапно из корзины шара на площадь что-то посыпалось. Облако бумажных карточек размером меньше ладони, подхваченное легким ветерком, накрыло толпу зевак. Навстречу листкам в небо взметнулись десятки тысяч рук. Но листков было много больше, чем народа на площади, и должно было хватить всем. Но все равно то тут, то там вспыхивали ссоры за листочки, лежавшие на булыжниках мостовой.

На карточке была отпечатана картинка с воздушным шаром на фоне собора и подписи. Сверху стилизованной славянской вязью — «Первый полет воздушного шара над Москвой. Июнь 1774 года от Р.Х.», внизу — «По повелению Его Императорского Величества Петра III».

Баженов отметил про себя, что в этом тексте, так же как и в тексте повестки, допущено несколько ошибок. Так в словах «полетъ» и «надъ» в конце не стояло твердого знака. А в слове «повелѣнію» буквы «е» и «и» употреблялись не в положенной форме. Однако, вспомнив об удивительной продуманности всего этого мероприятия, архитектор счел, что, возможно, текст преднамеренно набран именно так, и убрал листочек за пазуху.

Тем временем шар снова опустился к помосту и, к удивлению толпы, в корзину полез перс в зеленой чалме. Самозванец самолично помог ему перебраться через плетеный борт. Давешний пацан снова запалил грелку, и шар начал подниматься. Когда он поравнялся с куполами собора, до толпы донесся приглушенный расстоянием восторженный крик: «Аллаху акбар!».

В течение часа шар поднимался и опускался ещё несколько раз, но наконец его опустили окончательно и начали складывать. Самозванец со свитой уехал задолго до этого. С помоста к толпе обратился офицер, усиливая свою речь при помощи какой-то трубы.

— Добрые жители Москвы! Государь вас всех благодарит за интерес к новейшим научным опытам! Расходитесь по домам. Сегодня шар больше подниматься не будет. Всего доброго вам и храни вас Христос!

Площадь начала потихоньку пустеть, а коллеги-архитекторы отправились в Кремль, в палаты Дворцового приказа, где им и было назначено. В указанном месте ждать пришлось довольно долго. За это время собралось человек сорок.

Из прежней градостроительной верхушки был только статский советник Пётр Никитич Кожин. Одет он был по-купечески, но голый подбородок нарушал целостность образа. Так что такой маскарад только больше привлекал внимания к его персоне. Впрочем, он, кажется, беспокоился по другому поводу. Отойдя к окну, он шуршал какими-то листками и шевелил губами, тихонько читая с них текст.

А вот Никола́ Легран, молодой архитектор из Франции, выглядел совершенно органично, по-иноземному. Был приветлив и не напряжен. Кажется, что все происходящее в Москве его возбуждало и развлекало. Он тоже наблюдал полет шара и с удовольствием присоединился к коллегам с обсуждением этого удивительного зрелища.

Кроме архитекторов, начала совещания ждали десяток крупных строительных подрядчиков и несколько заводчиков. Им тоже нашлось, о чем поговорить, дабы скоротать время.

Наконец к ним вышел офицер в сопровождении пятерки казаков и потребовал представиться. Сверив и подкорректировав список, он распорядился пришедших обыскать, что и было проделано с тщанием. Лишь только после этого офицер препроводил их всех в Грановитую палату.

Со времени последнего визита Баженова сюда ничего не изменилось, только в красном углу, на помосте, возвышался трон, украшенный лезвиями сабель, палашей, и пик. Длинный стол со стульями расположились в другом конце палаты, и перед одним из торцов его стояла большая доска, задрапированная тканью.

Распорядитель рассадил всех приглашенных по местам и произнес:

— С государем говорить вежливо. Обращаться по титулу, если только он сам не разрешит сокращать величание. Когда он к вам обратится, в первый раз надо встать, представиться. Говорить только по делу. Размышления и философии разводить не советую. И помните, за оскорбление его величества полагается смертная казнь.

С этими словами офицер ушел, а притихшие градостроители остались ждать под присмотром пары казачков.

Наконец появился самозванец в сопровождении нескольких человек. Все поспешили встать и склониться в поклоне.

— Садитесь господа, — сказал Пугачев и сделал приглашающий жест сопровождающим.

Они расселись на свободные места на одном из концов стола, а за противоположным уселся сам самозванец. Он сложил руки домиком и оглядел присутствующих. Баженов впервые видел его так близко. И первое впечатление было не слишком благоприятное. На вид ему было лет сорок. Роста среднего, худощав, но при этом широкоплеч. Лицо было слишком простонародное, грубое. В черной бороде явно виднелась проседь. Но большие, живые, внимательные глаза притягивали к себе. Заглядывали в душу.

— Я собрал вас, чтобы сообщить… — тут Пугачев сделал паузу и чему-то усмехнулся, — важное известие. Отныне столица Российской Империи будет находиться в Москве. Отныне и навсегда. И это перед нами ставит очень важную задачу. Запланировать её рост и развитие на ближайший век.

Собравшиеся внимательно слушали, не проявляя особых эмоций. Пока что ничего неожиданного они не услышали. А Пугачев продолжил:

— Нам надо заложить генеральный план города в пределах Камер-коллежского вала с учетом многократного прироста населения и неизбежного технического прогресса. Облегчает нам задачу то, что город ещё не окостенел в своих каменных берегах, и то, что мнением землевладельцев мы можем полностью пренебрегать.

Этот пассаж вызвал оживление.

— Кто из вас мне скажет, какова будет численность населения в Москве к концу девятнадцатого века?

Самозванец обвел всех взглядом и внезапно указал на самого младшего среди них, Ваню Еготова.

— Ну-ка, начнем с тебя. Как ты думаешь?

Юноша покраснел и неловко поднялся из-за стола.

— Э… Стало быть… Ой, — вспомнил он о напутствии перед собранием офицера свиты. — Меня Иван Еготов звать, ваше императорское величество. Я в школе при экспедиции каменного строения ученик архитектора.

Взгляд его дернулся к Баженову. Пугачев тоже взглянул на учителя, и тот кивнул, подтверждая. А юноша продолжил неуверенно:

— Ну, колик мне ведомо, при Алексее Михайловиче сто тысяч в городе живало. А чичас сто шестьдесят где-то. Стало быть, через сто лет будет жить тысяч триста.

Пугачев лукаво улыбнулся.

— Я смотрю, хорошо вы учите, Василий Иванович, — обратился он к Баженову. И тот поразился. Ведь он же еще не представлялся. Как он узнал? Меж тем Пугачев продолжил расспросы:

— А сколько населения было в Санкт-Петербурге при Алексее Михайловиче?

Ваня развел руками.

— Так не было же еще Петербурга то!

— То-то же, — усмехнулся самозванец. — А за три четверти века на пустом месте вырос город по населению не меньше, чем Москва. Так что простым складыванием тут истины не узнаешь?

Он жестом усадил Ваню за стол и обратился к остальным.

— Ну? Кто даст свою оценку роста? Поднимайте руку, ежели хотите высказаться. И давайте без полного титула. Разрешаю ограничиваться обращением «государь» и не вскакивать.