Заложник (СИ) - Француз Михаил - Страница 22

Ах да, я тут совсем в свои мысли ушёл, забыл сказать, что это именно нас, тех, кто был выбран от Лицея для участия в Императорском Бале, отправляют в Берлин по этой «программе». То есть, и меня тоже. Внезапно, да?

А уж как было внезапно мне, когда Булгаков нас построил, Император прицепил мне значок Ратника, вернулся на середину строя и, вместо того чтобы прочитать какую-нибудь торжественную мотивирующую речь о том, как он рад наличию в этом поколении в его стране таких ярких дарований, как мы, ведь не просто же так выбрали из всего Лицея именно нас — вроде бы, как минимум, декларировано, мы все прошли какой-то отбор-конкурс, оказавшись самыми лучшими, самыми талантливыми, самыми-самыми… он заговорил совсем о другом. О международном сотрудничестве, «мире во всём мире», свободном хождении информации, обмене опытом…

В первый момент никто даже не понял, к чему это он вообще? Какое сотрудничество? Какой обмен опытом? Какой мир во всём мире? Тут только что человека в кровавую кашу размазали и в канализацию спустили «во имя этого сотрудничества»! Война, вообще-то на пороге! Что за бред он несёт?

А потом прозвучала фраза о «программе обмена студентами» и у всех тем более глаза начали пытаться выползти на лоб. Программе обмена с кем⁈ С потенциальным врагом⁈

Но Император повторил, дав всем понять, что они не ослышались, что произнесено было именно то, что произнесено, а не что-то иное. Более того, серьёзные лица и кивки стоящих за его спиной Князей дополнили картину, показав, что монарх-то ни фига не шутит!

И студенты из Берлинской Кайзеровской Академии уже здесь, в Петрограде! Больше того — в Зимнем. И мы их совсем недавно видели — за одним столом с ними сидели.

В общем, нас, таких замечательных (дошло, наконец, дело и до похвалы) долго отбирали и выбрали, чтобы представлять страну в зарубежной обители знаний. А для придания нашей делегации большего веса и значимости, с нами отправляется его дочь — Княжна Ирина.

С этими словами он вывел её за руку из толпы Князей и отвёл в наш строй… почему-то поставив её рядом со мной.

Хотя, если подумать, а куда ещё он мог бы её поставить? Ведь я стоял крайним с «младшей» стороны. А Ирина — наша с Мари ровесница. Не к «старшакам» же её вести?

Дальше Император нас всех поздравил с этой важной и ответственной миссией, напомнил, что страна на нас надеется, ждёт от нас успехов и прилежания в освоении знаний, к которым любезно предоставляет нам доступ принимающая сторона. Повернулся к делегации из ФГЕ и заверил их, что в свою очередь их студентам будет открыт полный доступ к знаниям и навыкам в нашем Лицее (на этих словах подтверждающе поклонился Булгаков).

А потом… Император поднял руки ладонями вверх и с улыбкой сказал, что это всё будет завтра, а сейчас: праздник продолжается! И молодёжи пора танцевать!

Короче, выпроводил нас обратно в главный зал, где уже вовсю играла музыка и кружились пары.

Знаете, первые два танца с Мари и с Василисой мы даже не разговаривали. Молча пытались переварить только что произошедшее и озвученное. Понять, что же это вообще было-то? Не глюк ли, случайно?

А третий танец выпал «белым», и я был приглашён Княжной Ириной.

Вот уж кто своей говорливости не утратил! Щебетала весь танец. Ну а под самый его конец, упросила меня исполнить что-нибудь «из своего». Спеть уговорила (не больно-то я и сопротивлялся — разве только для вида. Ведь, это же какой мощнейший буст для моей музыкальной популярности⁈ Спеть в Зимнем на Праздник Нового Солнца! Перед Императором и всей высшей Аристократией!).

Сначала из меня вытащила устное согласие, а после, за ручку, как мамаша малыша, утащила к с кем-то беседующему в углу Императору. И уже у него спросила.

— Пап, а можно, Юра споёт? — и «щенячьими глазками» хлоп-хлоп. — Ну можно-можно-можно-можно?

— Можно, — улыбнулся ей Борис Иванович, щелчком пальцев подозвал к себе распорядителя и отдал ему указания на мой счёт. Ну а дальше всё было уже делом техники.

Распорядитель отвёл нас с Княжной к ближайшему из трёх оркестров, отдыхавшему в данный момент. Познакомил с дирижёром, передал тому распоряжение Императора. Спросил, надо ли мне что-то ещё, из того, чего прямо здесь и сейчас у них нет. Я ответил, что нет. Распорядитель кивнул и оставил нас готовиться.

Песня… что-то действительно сложное вот так, с кондачка, не выдашь. Люди просто не сумеют без тренировки твою гениальную музыку правильно сыграть. С этим я уже успел столкнуться и намучаться при работе на студии. Так что, выбор доступных произведений сильно сужался. И хорошо, что я этот момент учитывал ещё при подготовке.

Так что, в плане именно музыки мной был выбран один из самых простых и незатейливых вариантов, который удалось согласовать с дирижёром всего за каких-то полчаса. Мужик оказался действительно профессионалом. Да и его оркестр… Хотя, а как могло быть иначе-то? Чай, не абы где выступают, а в Императорском Дворце! Тут только лучшие из лучших выступать могут, по определению! И теперь вот я… в число этих лучших аккуратненько затесался! Приятно, блин! Хрен бы с ним с Ратником, я пою в Зимнем!!!

И вот, наконец, музыка других оркестров остановлена, сделано объявление. Я, сидящий перед микрофоном с акустической гитарой в руках, специальным образом оснащённой маленьким специальным микрофончиком, опускаю руки на струны и запускаю в зал первые аккорды.

Народ притихает. Проходит проигрыш, и начинает звучать мой голос, старательно подражающий исполнению Александра Васильева.

— 'И лампа не горит.

И врут календари.

И если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори.

Любой обманчив звук.

Страшнее тишина.

Когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина…' — в зале тихо. Меня слушают все. И даже кто-то, в частности, Княжна Ирина и Княжна Мэри, но не они одни, даже неспешно двигаются в такт звучащей музыки. Ведь звучат уже не только гитара и мой голос, но подключился уже и оркестр со скрипками, свирелями и ударными. Даже самому нравилось…

Эх! Всё-таки, никакая студийная работа никогда не сравнится с живым выступлением. Никогда и никак. Нет в студии того эмоционального отклика и накала страсти, которые одолевают перед настоящей, живой публикой! Особенно, когда публика благодарна…

Я спел «Романс» Сплина. И меня слушали! Зимний — это не стадион. Здесь нет десятков тысяч человек. Здесь только сотни. Причём, не тысяч. Но, всё равно: для меня это был совсем новый, волнующий опыт. Ведь, где я пел до сих пор? Перед одной женщиной в запертом кабинете? Перед тремя десятками человек в особняке Алексея Константиновича? В полном обдолбанных и пьяных рокеров прокуренном рок-баре? Перед сотнями я ещё не пел…

Я спел «Романс» Сплина, как смог точно. Изменил только одно слово: «кабинет» стал не «чёрным», а «белым». С одной стороны, сознательно — с намёком. С другой… ну, у каждого свои комплексы в течение жизни появляются.

— … «Привет!»

Мы будем счастливы теперь и навсегда.

«Привет!»

Мы будем счастливы теперь и навсегда… — отзвучали последние слова и последние аккорды. Музыка затихла. Зал молчал секунд десять. Моё сердце даже успело упасть вниз, на уровень живота (не буквально, хоть я уже и могу проделать подобный фокус… теоретически) и заледенеть там в холоде солнечного сплетения. А потом… раздались первые одинокие хлопки. Хлопал Император.

Дальше зал взорвался аплодисментами.

Я встал со стула, раскланялся, поднял стойку так, чтобы микрофон оказался на уровне моих губ и обратился к залу.

— Спасибо, — сказал я им искренне. — Спасибо. Мне очень приятна ваша поддержка. Всё же, я первый раз выступаю в живую перед большой аудиторией. И сразу перед такой взыскательной… Можно сказать, что это дебют… Спасибо, — улыбнулся я. — Следующая песня… можно не только слушать, но и танцевать. Я объявляю Белый Танец! Дамы приглашают кавалеров, — и кивнул дирижёру. Тот взмахнул своей палочкой и вслед за моей гитарой, пианист коснулся клавиш большого концертного фортепьяно. Партия у него была не сложная. Ему хватило пяти минут и одного моего показа, чтобы её усвоить. Ну, а что вы хотели? Эстрадная песня — это вам не какая-нибудь симфония. Она состоит из не самых сложных частей.