Саженец (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 49

— Сказанное тобою истинное имя никто и никогда не узнает от меня, а я не стану его использовать никак — ни в пользу тебе, ни во вред.

После чего поцеловал клинок, «заверив» тем самым клятву у Перуна. Беромир же отвернулся, вновь уставившись на воду.

Все это выглядело так глупо, так нелепо, и так… обидно, что ли.

Зомби.

Он ведь в их представлении аналог зомби или чего-то подобного.

Только почему-то никто ему об этом прямо и в глаза не сказал?

И, что куда печальнее, это обстоятельство ставило крест на многих его начинаниях. Да и отношение ведунов становилось понятным. Вон — во все глаза на него постоянно глядят, словно ожидают чего-то. Хотя тут, конечно, он сам виноват. Зачем Вернидубу про нежить байки всякие рассказывал? Он ведь почти наверняка их пересказал…

— Скажешь? — вновь спросил Путята, нарушая затянувшееся молчание. — Если нет, то я пойдут. Пусть все останется, как прежде.

— Иван[1]. — тихо-тихо, почти как шелест произнес ведун, поворачиваясь к нему.

И словно что-то лопнуло в этой натянутой и нервной атмосфере.

Путята подошел ближе.

Взял Беромира за плечи и тихо произнес:

— Я признаю тебя своим сыном, Иван. Пойдем. Нас ждут.

Ведун глянул через плечо отца, окидывая взглядом «поляну» и выискивая любопытных. Несколько секунд спустя его взгляд выхватил парочку, которые сидели на бревнышке в сторонке. И на первый взгляд о чем-то отстраненно беседуя, но так, чтобы волей-неволей просматривать этот сектор…

— Рудомир и Вернидуб. Это они тебя отправили?

— Они…

Подошли.

Те, чуть прищурившись, рыжий поинтересовался:

— Как воздух у реки? Не продрогли?

— Мы с сыном не из мерзлявых, — чинно ответил Путята.

Услышав эти слова, оба ведуна встали, и максимально серьезно поклонились Беромиру. Молча. Не говоря ни слова.

Дальше день пошел своей чередой.

Из ромейских кораблей продолжали выгружать всякое полезное. Складывать его для учета на берегу. И после подсчета, переносить внутрь крепости.

Обычная возня и рутина, за которой Беромир хоть и приглядывал, но со стороны. Беседуя с Путятой, обсуждая мать с сестрой и ситуацию. Уникальную, в общем-то, ситуацию…

Во второй половине дня все корабли отвали от мостков и, подняв паруса, направились вниз по течению. К порогам. Увозя и Сусага с его людьми, и Путяту, и Маркуса, и прочих гостей. А вот квестор остался, равно как и пятеро бойцов в ламинатах в качестве его личной охраны…

— Ты отказываешь мне и не желаешь видеть гостем? — спросил он на ломанном местном языке, видя кислое выражение лица Беромира.

— Я думал, что ты на нашем не говоришь.

— Я несколько лет служил в Вименациуме. Там ваших много. Едва ли не треть города.

— Что же до гостя… Вот скажи мне, ромеец, зачем ты остался? Неужели хочешь перезимовать в этих суровых землях?

— Нет. Отнюдь, нет. Неделю или две у тебя погощу. И ты отправишь меня на своем… катаране.

— Катамаране.

— Да. Ты ведь обещал нам построить большой и быстрый. Хочу поглядеть на него в деле.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Быть может, я уже стар и глуп, но те слова, что ты сказал в большой башне, были не столько для ушей этого глупого и жадного варвара, сколько для моих. А ему ты просто бросил большую кость, чтобы он не мешал Риму торговать с тобой. Ведь так?

— Это было так очевидно? — усмехнулся Беромир.

— Для меня — да. Для него… — улыбнулся квестор. — Ты и сам видел, как он ходил, светясь, словно золотая монета.

— Его можно понять. Он живет в очень простом мире. И я своим предложением дал ему счастье.

— Пожалуй.

— Так зачем ты остался?

— Я, как представитель Рима, хочу удостовериться в том, что тебе можно доверять. Присмотреться к тебе. Поговорить. Дело-то большое. Новый торговый путь.

— Не только, торговые дела лишь часть задумки.

— А что же там еще?

— Рим страдает от набегов сарматов. Если мы сможем прикормить роксоланов, то Рим приобрести новых друзей, закрывающих подступы к нему. Сейчас это не так важно. Но в будущем, когда волна гуннов достигнет Днепра и пойдет на Рим…

— Кто такие гунны?

— Страшные кочевники, которые сминают все на своем пути. Пока они только начали свое движение из степей, что лежат к северу от державы Хань. Но с каждым новым годом все дальше продвигаются на закат, собирая в кулак степь. Всю степь.

— Такого никогда ранее не случалось. Но даже если это так, ты думаешь, что прикормленные роксоланы их сдержат?

— Это смотря чем их кормить. — усмехнулся Беромир. — Потихоньку переводя на службу и зависимость. Впрочем, Риму вообще было бы очень полезно смотреть куда-то дальше своего носа. И выстраивать линии обороны так, чтобы сильный враг либо вообще не доходил до ваших границ, либо подходил к ним максимально ослабленным.

— А германцы? Их твое упреждение на Днепре не остановит.

— Вы сидите в обороне на Рейнской границе. А зря. Очень зря. Германцы в отчаянном положении и часто голодают, из-за чего на вас и нападают. Им просто деваться некуда.

— Их нападения случаются редко, и Рим с ними справляется.

— Пока справляется. Когда же германцы объединяются в союзы племен, внезапно оказывается, что Рим не так уж и силен. Что, в очередной раз показали маркоманы. Это только один союз. А представь, что их вторгнется несколько разом? Впрочем, и без этого германцы для вас очень опасны в силу веры и отчаяния. Сейчас они не знают паруса и на своих длинных нависах ходят только на веслах. Ты думаешь, так будет всегда?

— А ты думаешь, наш флот их не остановит? — с надменной усмешкой спросил квестор.

— Если они пойдут флотом — да, вы сможете легко их перехватить и разгромить. Но представь, что их каждый вождь на быстром нависе будет плыть, куда ему вздумается и когда захочет со своей малой дружиной. Это тысячи уколов иголкой, которые обрушатся на Рим от Галии и Британии до Испании, а то и далее. С таким в обороне нельзя бороться. А у вас после Тевтобургского леса какая-то робость ходить за Рейн. А надо. Им нельзя давать разрастить и укрепится.

— Ты хочешь учить нас, как нужно поступать? — недовольно и даже в чем-то раздраженно спросил римлянин.

— А почему нет? Ведь это не я прозевал вторжение маркоманов с их союзниками в саму Италию! А все почему? Правильно, из-за самовлюбленности и нежелании разбираться в жизни варваров и их делах, — едко усмехнулся Беромир. — Кстати, не в первый раз. Вы совершаете уже несколько веков эту ошибку. Вторжение Ганнибала. Восстание Спартака. Да вы каждые лет тридцать — сорок влипаете в неприятности из-за своего презрения окружающим.

Квестор чуть заметно скривился.

— Хотите лягушку? — сменил тему ведун, чувствуя, что увлекся.

— Что? — опешил он.

— Лягушку. Говорят, что кельты с голодухи их, бывает, едят. Я попробовал и признаться разочарован. По вкусу отдаленно напоминает цыпленка, но уж больно мало мяса. На один укус.

— Боюсь, что я не готов вкушать такие изыски.

— Ой, да брось. — махнул рукой Беромир. — Рим всегда славился тем, что охотно заимствовал у всех все, что ему было выгодно и полезно. А лягушки в Италии, должно быть, растут намного лучше, чем у нас.

— Я не хочу обсуждать это. — с нажимом произнес квестор.

— Тогда давайте поговорим о торговле. Ты знаешь, что такое вексель? Хм. Долговые обязательства.

— Разумеется. Мы называем их синграфы и хирографы. — ответил квестор и кратко описал их как по смыслу, так и по назначению.

— Это немного не то. Векселя, конечно, можно и так использовать. Но вся их прелесть в том, что его можно передавать и продавать, используя как деньги. Например, Император выпускает вексель на тысячу денариев с погашением по предъявлении. И платит им за что-то. Продавец может радостно побежать менять его на монеты, а может и не менять. Ведь, в конце концов, одна небольшой лист пергамента или бумаги намного удобнее использовать в большой морской торговле, чем несколько корзин с монетами? Разве нет?