Саженец (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 17

В сущности, он знал очень мало по искомой теме.

Ему было известно, что к середине Iвека нашей эры у популяции, связанной с Зарубинецкой культурой, имелись довольно многочисленные укрепления. Этакие архаичные, примитивные замки[1], если так можно выразиться. Население при этом жило не только вдоль речных террас, но и на водоразделах, что говорило о довольно значительной его численности.

Что еще?

Сильное кельтское влияние.

Довольно много железных изделий, в том числе воинского инвентаря. Хотя технологическое развитие культуры в целом достаточно скромное. Например, у них не имелось гончарного круга, даже несмотря на то, что с эллинистическими поселениями и Римом они точно контактировали.

Да и все, в общем-то.

Во всяком случае, сколько он ни мучался, память большего ничего не выдавала. Поэтому Беромир решил отталкиваться от этого базиса.

Что из него следовало?

В первую голову — дружинная культура. Эти небольшие укрепленные поселения на пять-десять домов за частоколом очень напоминали то, что делали в эпоху викингов[2]. Замки ведь изначально не были каменными — поначалу хватало и простого частокола.

Тот факт, что эти земли держались несколько веков против скифов и сарматов, говорил о каком-то механизме централизации. Пусть даже и примитивном. Из чего Беромир делал вывод о существовании верховного правителя. Быть может, выборного, но не суть. Куда важнее то, что он мог призывать этих мелких князьков и собирать войско против весьма нешуточной угрозы в лице сарматов.

Так это было на самом деле или нет — неясно.

И узнать не имелось никакой возможности. Но модель в целом получалась не противоречивой и вполне перекликалась с тем, что он знал об архаичных обществах. Классическое варварское королевство. Или, скорее, даже вождество. Хотя тут не угадаешь — сведений осталось очень мало. Буквально обрывки воспоминаний. Вполне возможно, что Беромир нараздавал той общности слишком много авансов и там все было куда проще. Но это и неважно. Тем более что в противоречия с местными представлениями его модель не вступала. Ведь у тех же сарматов наблюдалось что-то похожее. Как и у гётов. Поэтому Беромир стал «втирать» им эту легенду на голубом глазу. Словно сам вчера видел.

Заодно оформляя бытовыми деталями и именами.

Так, по словам ведуна, после смерти Великого князя Святогора, на престоле оказался его старший сын Всеволод. По обычаю. Но младшие сыновья Святослав и Ярослав не пожелали с этим мириться. Поэтому один убежал к роксоланам, а второй — к языгам. Договариваться о том, чтобы они помогли им захватить власть.

Ну и пошло-поехало.

Многолетняя Гражданская война привела к разорению почти всех укреплений. Не говоря уже о простых. Сарматы сумели знатно «погреть» руки: грабя и угоняя в рабство население. Отчего земли обезлюдили. И кто мог, тот разбежаться. А потом все, что осталось, они под свою руку взяли и обложили данью.

Версия?

Для местных — вполне.

Беромир же пошел дальше и заявил, что сторонники Всеволода ушли на север по Днепру. То есть, сделал политическую закладку, для оправдания легитимности потенциального правлениями всеми со стороны северян. Заодно вводил нужную ему модель наследования и кое-какие идеи, показывая их, как старинный обычай. Например, майорат, который позволял сохранять единство владения. Или примогенитуру, дающей возможность наследования от отца к сыну, а не от отца к его брату, как было принято во многих архаичных обществах западной Евразии[3].

Но делал все эти заходы ведун осторожно. Не в лоб и стараясь не вызвать отторжение или раздражение окружающих. Даже не перенося на сыновей Святогора вину, чтобы не порождать ненужные конфликты в будущем. Для чего Беромир ввел в легенду двух иноземных любовниц, накормивших Святослава и Ярослава заговоренным сладким хлебом — печеньем. Отчего у них и случилось помутнение рассудка.

Дальше он пока не заходил.

Так-то само собой напрашивалось вывести свое происхождение от Всеволода. Но пока рано.

Просто рано.

Ибо вводить большие и сложные легенды надобно пластами. Слой за слоем. Чтобы усваивались. Тем более что не все так просто получалось с этим прямым наследием. Многие местные кланы и роды знали своих предков до четвертого, а то и пятого колена. Сохранив предания об исходе с юга. И там никаких Всеволодов и Святогоров не наблюдалось, насколько Беромир знал.

Впрочем, даже то, что рассказывал ведун, людям хватило за глаза. Они внимательно выслушали, а потом обсуждали промеж себя. Особенно эта легенда заиграла на почве недавнего разгрома роксоланов.

Ведь одно дело просто говорить, что предки их били сарматов. Это воспринималось хоть и благостно, но с некоторой усмешкой. Дескать, болтай-болтай, а мы послушаем.

И совсем другое — показать, что вот — смотрите, они их били примерно вот так. Отчего слова, произносимые ведуном из невесомого пуха, обратились в свинцовые кирпичи. Им стали верить.

Ведь одно к одному все шло.

И очевидный военный успех, выходивший за рамки самых смелых ожиданий. И предание о великих предках. И возглавивший их ведун, выглядевший натурально чародеем, ибо иначе непонятно, как удалось переломить ситуацию.

Идею нового способа погребения тоже оспаривать не стали.

Они ее уже знали от учеников и оставшихся на излечение. Те ее пересказали еще зимой. И поначалу бояре с дружинниками отнесли к ней довольно прохладно, но и не вступая в открытый клинч с Беромиром. Теперь же, после демонстрации явного благоволения небес, уступили и согласились. Что позволило ведуну продвинуться чуть дальше в своей игре по формированию новых смыслов.

Ему ведь отчаянно требовались универсальные символы. Общие для всех его последователей. Вон — медведь шел со скрипом, вызывая определенное раздражение.

Прежде всего Беромир взял крест.

Да не простой, а тау. Который подавался им как символ единения земного и небесного миров[4]. Через что выступая символом перерождения и небесного суда, то есть, Перуна. Посему именно такие кресты и подготовили для установки на могилы.

Он, кстати, не был чужд и древнему миру, и регионы.

В том же древнем Египте тау-крест олицетворял плодородие и жизнь. В культе Митры, безумно популярном в эти годы в Римской империи, его наносили на лоб каждого участника, дабы обозначить стремление к небесному совершенству. Да и у друидов издревле он бытовал, распространяясь на всю кельтскую провинцию, то есть, зону культурного влияния кельтов.

Более того, существует гипотеза, что знаменитые подвески в виде молота Тора появились у германцев в ходе переосмысления этого самого кельтского наследия. Беромир задумал пойти по этому же пути, введя эти «крестики» как символ обновляемого им местного язычества. Как метку идущего к небесному совершенству. Как оберег.

Да и почему нет?

Вторым важным символом, который Беромиру удалось протащить, стала пятиконечная звезда. Которая так же, как и тау-крест не являлась чем-то принципиально новым и незнакомым для мира варваров. И не только для него, употребляясь со времен древнего Вавилона, как символ оберега от всякого зла. А также применяясь крупными философскими движениями в качестве своей символики. Теми же пифагорейцами или гностиками. Да и в раннем христианстве, если верить печати Константина Великого, именно пятиконечная звезда являлась символом Христа. Правда, перевернутая.

Но до этого еще далеко.

Так что он с чистым сердцем ввел прямую звезду как символ Перуна. А перевернутую сделал символом Велеса.

И все.

Пока все.

Больше ничего не удалось протащить.

И с этим-то он увлекся, рискуя нарваться на шок и отрицание…

— Мы все сделали, — тронув его за рукав, произнес Борята, вырывая из размышлений.

Беромир повернулся и осмотрел ровную линию из девяти аккуратных могилок с уже уставленными тау-крестами. На перекладине которых красовалось вырезанное имя покойного, подкрашенное немного тушью. Да покрытое вареным льняным маслом для создания защитной полимерной пленки.