Серая крепость (СИ) - Гор Александр - Страница 57

И нашим, и вашим получилось. И рекомендацию Крафта временно «залечь на дно» Евпатий выполнил, и от реки Проня, в этой местности текущей, в целом, с юга на север, далеко не удалялись. К тому же, удалось не только приют найти в затерянной среди лесов деревеньке, нетронутой татарами, но и пополниться за счёт воинов, уцелевших при захвате крепостцы, расположенной на месте городка, имевшего в двадцатом веке имя Сапожок.

«Зализывали» раны в лесном массиве, разделившем левое и правое крыло воска Батыя, целую неделю. Отсыпались, отъедались, хоронили умерших от ранений товарищей, «правили» оружие и снаряжение. И слушали новости от людей, приходящих буквально со всех сторон.

Везде одно и то же: налетели татарове, порубили, пограбили, пожгли, полонили… Как и говорил Полуницын, Пронск взяли даже раньше Рязани, несмотря на то, что уцелевший под Воронежем Великий князь Юрий Ингваревич по пути в Коломну оставил в городе часть дружины. Да как же иначе, если бОльшая часть рязанского войска полегла у Воронежа-городка? Включая Пронский полк.

— Господь небесное воинство супротив безбожных ополчил, — вещал какой-то батюшка, чудом избежавший степняцкой сабли. — Громом да молниями татаровей разило оно, огненными стрелами калёными. Видимо-невидимо ворогов полегло от гнева Божьего под стенами Пронска, да ещё больше на приступ шло со всех сторон, стрелами стены да посад жгли, вот и пал город. Два дня поганые по округе собирали своих воев, чтобы сжечь их на громадном костре, для которого все уцелевшие дома посада разобрали. Сказывают, даже диаволу они неугодны стали, потому и наслал он на татаровей змиев из преисподней, рычащих аки львы, трубивших аки трубы Иерихонские, смердящих аки Геенна огненная и рвавших неверных на части вместе с их комонями. Следы тех змиев, на узор на спине гадюки похожих, сам я видел под Пронском, к полудню от Прони-реки.

В общем, жути нагонял. Но лишь Крафт понял, что сдержал слово Сергей Беспалых, чем мог, тем помог защитникам Пронска, отправившись на боевой машине десанта, чтобы ударить в тыл ордынцам, осадившим центр удельного княжества. Спасти город, конечно, ему было не по силам, а вот ощутимые потери оккупантам сумел нанести.

56

И верилось, и не верилось Прошке Мордвину в то, что сказывают обитатели Серой слободы. В то, что следом за Воронежем, Донковым и Чур-Михайловым пали Рязань и Пронск, а Елец, хоть и стоит ещё, но и его дни сочтены: по весне падёт, когда татарове с полуночи в степи придонские покатятся. Страшно ему становилось от этих слов: конечные времена пришли, Суд Божий грядёт. Не верилось, пока не вернулся на рычащей да смердящей повозке воевода Сергий Николаевич от Пронска, и его люди уже не подтвердили: так и есть, сожгли мунгалы царя Батыги и сам центр удельного княжества, и прочие городки по Проне-реке.

В Курск он переселяться не стал. Нанял мужиков, сбежавших от ворога из Воронежа, и те быстро, всего-то за седьмицу, срубили ему избёнку в посаде Серой крепости. Пусть из сырого леса, но простоит она не один год, а там, глядишь, и новую, уже из добрых сушёных стволов можно будет поставить. Хоть и плевался на то, как её ставили, один из здешних бояр, Костянтин Ильич, огромный мужчина, заведующий в Слободе всем строительством, но не встревал в дела торгового гостя. А поскольку стало известно, что семья купца сгинула в разорённом Донкове, «пригрел» Прохор вдову с ребятишками из Воронежа. Пока невенчаные, во грехе живут, но заверил гость отца Тита, что к следующему Покрову пойдёт он с Евпраксией под венец.

Переселяться не стал, а вот по делам торговым ехать пришлось. По воле самого княжьего наместника Андрея Ивановича.

— Повезёшь туда доброе железо, нами кованное, и купишь побольше еды. Житного да ржаного борошна или зерна, что ещё лучше, мяса да рыбы замороженных, орехов разных. Товар для продажи мы тебе дадим. Я сам к князю Юрию Святославичу еду, потому и присмотрю за тем, как ты торгуешь. И за то, что ты торгом заниматься будешь, десятая доля от купленного твоя. Не считая того, что со своего товара наторгуешь: это всё твоё.

Почему много еды потребно, и без объяснений понятно: людей-то в Посаде изрядно прибавилось. И из Воронежа прибегших, и из других рязанских городков, сёл да деревушек, разорённых татарами. Боярин Евпатий, ушедший месяц назад, людишек встречных сюда слал, вот кои-то и приходят. И они, и вои Евпатиевы, раны получившие, недавно на санях с верховий реки Воронеж приехали. Да и с донковских весей те, кто от того же Прошки прослышали про вольное житьё в Слободе, идут. Всех странные обитатели Серой крепости принимают, всех записывают в какой-то «колхоз».

Спрашивал Прохор, что это такое. Посмеялся наместник, да начал дивные вещи говорить. Мол, община такая, где земля не княжеская али боярская, а общая, скот тягловый и прочий общие, инструмент рабочий общий. Ну, и плоды всех трудов общие. Правда, не поровну делятся, а по тому, кто сколько наработал. От зари до зари в поле трудился, получишь много. Баклуши липовые бил али ложки из них резал, меньше получишь, а на печке лежал — ничего не получишь. Детишкам, правда, еду давать будут без разницы, как их родители работают. Вернее, не давать, а кормить в специальной трапезной, чтобы никто ту еду отнять у них не мог. Детишек да баб на последних сроках тяжести и три месяца после родов.

Не хочешь в том «колхозе» быть, вернут тебе всё, с чем в него вступил, мздой за житьё в Посаде обложат, и живи, как хочешь: сам землю паши али лес руби, али рукомеслом каким занимайся. Сам! Никакого тебе плуга али топора от «колхоза», никакой телеги али саней лес ли возить, мешки ли с зерном, никаких семян на посев.

И кто на такое пойдёт? Бежали-то все, в лучшем случае, с единственной лошадёнкой, запряжённой в сани, куда едва успели какую-никакую одёжку бросить. А то и вовсе — подхватив узелок с тем, что успели собрать в избёнке. Вон, пока зима, на общие работы — лес валить, ямы какие-то копать да срубы для будущих изб рубить, чтобы выстоялись хоть чуть-чуть — и топоры с пилами выдали, и лопаты. Железные!!! А на весну, как сам Прохор видел, даже не сохи, а плуги готовят. Целый день что-то в огромном железном амбаре грохочет да жужжит, дивный свет без огня горит. Кроме прочего, пахать будут не только лошадьми, но и железными «конями», каждый из которых ни овса, ни даже сена не требует, а такие плуги тянет, что дюжина лошадей не справится. По целине да залежи, оставшейся от селища, когда-то стоявшего неподалёку от этого места.

Горит не только дивный свет. Несколько раз Прохор уже примечал ночами полымя, поднимающееся над невиданно высокой железоделательной печью, сложенной из дивной плинфы. Не плоской, какую кладут в стены каменных храмов, а толстой, сделанной из какой-то особой глины. Бают, пять-шесть пудов железа мастер Юрий Михайлович Борода в той печи за раз получает. Сетует только на то, что руды мало у курчан купили, приговаривая на своём языке, который купчина уже понемногу начал понимать:

— Иначе бы я всё Курское княжество железом завалил.

Вообще чуднОго, необычного, у этих людей много. Даже среди обыденного, известного гостю-мордвину. Уголь для той печи железоделательной да обжига горшков жгут не в «буграх», а в какой-то особой печи. И уголёк в ней получается быстро, всего-то за день. Ни перегара, ни недожога не случается, звонкий уголёк выходит. Обжигают в других печах на этом угольке не только горшки да необычную плинфу, но и мел, наковырянный летом. А потом из этого мела получают какой-то порошок, который, ежели водой разбавить, прочным камнем становится. И из этих камней, вроде как сразу обтёсанных, потом стенки кладут. Быстро так, как никаким мастерам каменных дел и не снилось. Такие же серые, как плоские камни, которыми крепость огорожена.

Пила какая-то у них есть. Так ухает, что в Посаде слышно. Не клиньями брёвна на доски распускает, а пилит их. И доски ровненькие получаются, одинаковой толщины. А то и вовсе с бревна все округлости срезает, делая то бревно плоским со всех сторон. «Брус» называется. Домишки из того бруса рубить — одно удовольствие: не нужно по всей длине желобок вырубать. Клади один брус на другой через сушёный мох али траву, и всё. Так быстро дом ставится, что Прохор и не видывал раньше.