Серая крепость (СИ) - Гор Александр - Страница 55

Свёл меня Андрей и с нашими отставными разведчиками, специалистами по Китаю. Так вот, оказалось, что у китайцев, как, кстати, и у шумеров, лотос тоже является знаком «божественной» власти. Иероглифов же, обозначающих лотос, у китайцев аж два. Одни обозначает само растение, а второй — его семена. Но в обоих имеется элемент-трезубец. Между прочим, «в чистом виде» обозначающий связь между миром небесным и миром земным. И в легенде о появлении Борджигинов влияние небес прослеживается в форме лунного света, проникшего через дымовое отверстие юрты, способствовавшего их необычному для монголов фенотипу.

— Ну, и к чему нам это всё? Как это может пригодиться? — пожал плечами Барбарин.

— К понимаю отношений между правителями Орды и Руси. А как может пригодиться? Не знаю. Как-нибудь может. Ведь обратите внимание: после завоевания Руси Батый оставил править «главнейшим» над всеми русскими землями Владимирским княжеством отца Александра Невского, Ярослава Всеволодовича, являющегося сыном «старейшины в мономаховом племени» Всеволода Большое Гнездо. А Невский и сын Батыя Сартак стали даже побратимами. Есть в недошедших до нас документах этой эпохи намёки на упоминания того, что это произошло из-за выяснившихся неких родственных связей между Чингизидами. Тамги-то у Чингиза и предков Ярослава и Александра — вариации трезубца, что не может быть без кровного родства. Ведь не брезговал же дружить с рюриковичем Андреем Боголюбским знаменитый Фридрих Барбаросса.

Возможно — родство через правителей всё той же Византийской империи. А возможно — через тюрков, среди которых особо выделяется правящая династия Дуло, одним из представителей которой называют Аттилу. Некоторые из этих людей тоже имели тамгу-трезубец. Если мне удастся установить эти связи, то я буду самым счастливым учёным-историком на свете.

54

Донков ордынцы взяли с наскока. К тому времени, когда дружина боярина Евпатия дошла до городка, на его месте руины даже перестали дымиться. Остались лишь мёртвые тела на огромном пожарище, кое-где сильно обгоревшие, гигантское пятно снега, вытоптанного многими тысячами людей и коней, да след каравана пленников, уходящий за Дон, на восток.

— Всего сотни две, — определил один из пограничников. — Большинство — бабы да ребятишки, но немного и мужчин было.

Поскольку близ уничтоженного городка устроили привал, вскоре из леса стали появляться люди. Те, кто чудом успел избежать плена, когда степняки ворвались за стены, или отсутствовал в городке на момент их подхода. Очень немного, не более полутора десятков. Рассказывали жуткие вещи, слушать которые был морально готов лишь Полуницын, недавно перечитавший многое из литературы о Батыевом нашествии. Потому и был едва ли не единственным, кто сохранил трезвый разум. Остальные же настолько пылали яростью благородной, что требовали немедленно ринуться вслед за татарским войском, ушедшим на север, в сторону Пронска.

— Ты, братан, горячку не пори, — попытался остановить Евпатия Крафт. — Этот самый Пронск нам точно не защитить. Вон, Ефрем говорит, что пронская дружина под Воронежем была. Значит, в городе толком некому обороняться, пусть и город побольше Донкова будет. Камнемётные машины надо перехватить, которые монголы к Рязани волокут. Как же их у вас зовут? Пороки, кажется. Вот этим мы вашей столице и поможем. Не сильно, но поможем.

Столь фамильярное обращение простого воина Коловрату не нравилось, но и Минкин, и Беспалых замучились «инструктировать» боярина о том, что Алексей — личность очень своеобразная. Даже среди необычных обитателей Серой крепости. А в обращении «брат», «братан» от этого необременённого знатностью воина нет ничего обидного, «поносного», как тут говорят, поскольку, кроме кровного родства, бывает ещё и братство по оружию, и Лёха именно это имеет в виду.

В общем, посоветовались боярин с пограничным сотником и решили, что сначала надо попытаться перехватить «полон», которые должен недалеко уйти от разорённого города. Вот и двинулись по следам, чуть припорошенным небольшим снегопадом, прошедшим день назад. А крестьянам и прочим городским жителям, спасшимся от плена, велели двигаться в сторону Серой слободы, где их примут.

Преследование небольшого конного отряда, сопровождающего пленных, принесла новые поводы для ненависти к оккупантам. Двигался «полон» медленно, хоть снега выпало ещё немного, но он всё равно мешает, что пешему, что конному. Люди, да ещё и некормленные, быстро устают, вот и добивали конвоиры совсем уж ослабших. Просто — едешь, едешь, и вдруг на «дороге» лежит труп женщины или пацана, изрубленных саблями и раздетых до исподнего.

Нагнали на третий день, близ огромной петли реки Воронеж, где она сначала течёт на север, а потом постепенно меняет направление течения на южное. Дозор доложил, что примерно полсотни лёгкой конницы привели пленников в крошечную, в две избёнки, деревушку, и вместе с её обитателями загнали во всевозможные сараи и овины. А сами таскают из домишек в сани с награбленным то, что смогли найти.

А вот тут уже проявил себя Крафт, в течение всего-то минуты с четырёхсот метров отстрелявший из «условно-бесшумной» винтовки десяток степняков. Пока часть дружины Коловрата готовилась атаковать деревушку, а другая часть обходила домишки с юга, чтобы не дать ордынцам сбежать.

Не дали. Примерно половину порубили в короткой схватке в самом «малонаселённом пункте», а остальных, успевших драпануть, перехватила засада.

Что было потом, Крафт рассказывать всем в Серой крепости не станет. Особенно — слабонервным и беременным. Поскольку то, как человека сажают на кол, зрелище не для человека двадцатого столетия. А именно так дружинники поступили с двумя оставшимися в живых, хоть и ранеными, степняками. Местные же — ничего, смотрели и даже радовались тому, как страшной смертью умирают их мучители. Особенно — женщины, которых ордынцы «активно пользовали» в пути.

— Своих мозгов людям не вставишь, — констатировал Полуницын, когда значительная часть освобождённых отказалась идти к Серой крепости, а решила возвращаться к Донкову или остаться здесь, на берегу Воронежа.

Но десятка два, которым поручили сопровождать раненых в схватке дружинников, поруженных в сани, двинулись вниз по течению реки по льду. Путь им предстоит долгий, но надёжнее пути к слободе не найти: орда ушла далеко на север, в её тылу образовался вакуум, проскользнуть незамеченными совершенно реально. В отличие от пути, с которого решил больше не сворачивать Коловрат.

— Идём к городу Воин, — объявил боярин на следующее утро.

Это всего-то около трёх десятков вёрст от Рязани, к которой сейчас собираются основные силы Батыя. По прямой, разумеется. И почти две сотни от этой крошечной деревушки, затерянной в приворонежских лесах.

Честно говоря, Крафт даже не ожидал, насколько плотно населено Великое Княжество Рязанское в это время. Было населено. Поскольку большинство деревушек на их пути оказалось разорено. Иногда не «под корень», иногда даже в разграбленных ордынцами деревнях оставались люди. Преимущественно немолодые, так как покупателей для таких рабов просто не сыскать. Всем ведь подавай сильных, выносливых и красивых, а не «стариков» и «старух», которым уже перевалило за тридцать (увы, в это время с медициной настолько худо, что дольше такого возраста мало кто из крестьян живёт). Да и женятся/выходят замуж рано, так что в тридцать с небольшим «хвостиком» они уже действительно становятся бабушками и дедушками.

В обитаемых деревеньках находились и те, кому шла мстить дружина Евпатия. Раненые вражьи воины, оставленные «на постой» у крестьян. Этих рубили и резали без жалости, поскольку и в таком состоянии они вели себя как… оккупанты. Да и не было возможности обременять себя «обозом» с пленными. Преимущественно тюрки, набранные в армию Батыя со всей Азии. Но попадались и не понимавшие кипчакского, на котором пытались допрашивать их пограничники Ефрема и их коллеги-«охотники», присланные Полканом.