Серая крепость (СИ) - Гор Александр - Страница 53

Вот этот-то набор «охотников» и стал причиной громкого скандала, потрясшего всю Серую крепость.

— Лен, я, наверное, тоже с ними поеду, — объявил супруге (цепуру и крест он не просто так «задарил» новоявленному слободскому батюшке, а именно на их венчание) Крафт. — Не могу я, здоровый мужик, сидеть на пОпе ровно, кода такие дела творятся.

— Что, тоже захотелось «чурок пострелять», как тем твоим бывшим дружкам, что полегли в половецком стойбище? — сразу же ополчилась против идеи Устенко.

— Ты же знаешь, что я, в отличие от этих дебилов, на войне настрелялся, и для меня это никакая не развлекуха. Ну, не могу я за спинами других прятаться, когда враг на наших землях бесчинствует, русских людей убивает.

— А, патриотизм взыграл? Только знаешь ли ты, что один умный человек сказал: патриотизм — последнее прибежище негодяя?

— Кого последнее прибежище? — округлил глаза «главмент», которому показалось, что он ослышался.

— Негодяя!

— Ты это меня, что ли, негодяем назвала?

— Ну, не себя же! Я, насколько себя помню, в сознательном возрасте никогда этой патриотической дурью не страдала.

У Алексея «слетела планка», и он едва смог удержаться от того, чтобы влепить пощёчину супруге.

— Ну, давай! Давай! Ударь беременную женщину! Докажи, что я была права, назвав тебя негодяем!

И только теперь, увидев перекошенное лицо Полуницына, до Елены дошло, что это уже совсем не излюбленная «игра» всех стерв «даже если я знаю, что я неправа, но всё равно всё будет только по-моему». Увидела, вспомнила жалобы Крафта на то, как ему после контузии стало тяжело сдерживать вспышки бешенства, и… испугалась. По-настоящему, до животного ужаса.

— Лёша, ты меня не совсем правильно понял, — пролепетала она мгновенно притихшим голосом.

Входная дверь в их комнатку в бараке громыхнула так, что чудом не вылетела вместе с коробкой.

— ЛЁША!!!

52

Боярин Евпатий, прозванный Коловратом за умение так обращаться с мечом, что он казался вращающимся стальным крУгом, явился в Серую крепость через неделю после того, как первый гонец-пограничник умчался в Курск с горькой вестью о жестоком поражении рязанцев под Воронежем. И не один явился, а в сопровождении князя Путивльского Изяслава Владимировича, мужчины уже немолодого, перешагнувшего полувековой рубеж, но решившего пуститься в дальний путь, чтобы встретиться с теми, кто спас его на Калке. Не ради ностальгических воспоминаний, конечно, а большей частью по воле Великого князя, решившего послать «независимую комиссию» для перепроверки того, о чём докладывал его курский вассал.

Князь Изяслав, во крещении Филипп, несмотря на почтенный возраст и положение, тучностью не отличался. Видимо, сказалась степняцкая кровь, которая в нём преобладала даже над русской: и мать половчанка, и прабабка по отцовской линии. Потому и в седле держится крепко, и в лице лёгкая монголоидность заметна. Хотя, конечно, за прошедшие четырнадцать лет несколько сдал.

Приехал, не считая небольшой дружины, с одним из сыновей, Михаилом, мужем лет немногим менее тридцати. Похоже, не самым старшим из наследников. Вот и получилось, что Изяслава-Филиппа с пятью сопровождающих пришлось в крепости селить, а остальных в Посаде размещать.

Снова, как и во время прошлогоднего визита курского тысяцкого, нагрузка на «закрома Родины», да только в этом году и урожая собрали намного больше, чем в прошлом, и мясо-рыбными запасами хранилище-ледник забили до предела, и живым скотом обзавелись. Не говоря уже об ассортименте всего выращенного, собранного, добытого и переработанного. Так что угощали не только пареной репой да квашеной капустой, но и такой невидалью, как жареная с мясом картошка и гречневая каша, настоянные на травах и орехах крепкие напитки да плодово-ягодные вина.

Ясное дело, никакой фразы из фильма про Ивана Васильевич «ключница гнала?» князь не произносил. Просто потому, что в это время водка и, соответственно, настойки на ней ни на Руси, ни в Европе вообще, неизвестны. Так что ничего, кроме удивлённого возгласа, вызванного неожиданной крепостью и жгучим вкусом выпитого, Изяслав Владимирович не издал. Пьют-то в это время исключительно пиво да «компотик» из перебродившего разбавленного водой мёда. Ну, и импортированные с территории бывшей Византийской империи виноградные вина, считающиеся роскошью и большой редкостью. А тут — вина из «посконных» ягод. Причём, довольно вкусные.

Но не о пьянстве речь. Тем более, разговоры шли такие, при которых требуется трезва голова, поскольку судьбы даже не одного государства, а всех русских государств обсуждаются.

— Татары по разорённым местам назад в Дикое Поле не пойдут, чтобы ни самим от голода не околеть, ни коней не потерять. Сейчас они по левом берегу Дона движутся. Значит, назад у них путь по правому. На Козельск, Вщиж, Курск да малые городки.

— Не Путивль?

— Пора Путивля позже наступит.

С одной стороны, такая весть порадовала князя, а с другой обеспокоила: во Вщиже его старший сын сидит.

— И Путивля, и Чернигова с Новым Градом Северским. Сосница, Хоробор, Сновск, Глухов, Вырь, Рыльск, Мозырь, Любеч, Могилёв, Городище, Вищин, Гомель. Все падут, ежели сидеть сиднем, а не готовить их к бранным делам. Сила татар не только в невиданном по числу войске, но и в пОроках, коими они стены градов ломают. Камнями, что под силу поднять четверым или пятерым, летящими дальше, чем стрела из обычного лука. Потому и надо на стены ставить самострелы великие, чтобы тех, кто с пОроками обращается, выбивать.

Мотает, мотает на седой ус Изяслав. Да только прислушается ли к советам какого-то даже не наместника курского князя, а предводителя небольшой дружины окраинной слободы, его сюзерен, Михаил Всеволодович Черниговский? Ему же только год назад за тридцать перевалило, горячая кровь требует брани и власти. Если по летописям судить, следующей зимой пойдёт он Киев брать. Ещё через год — на Литву. Только силы воинские разбазаривает накануне страшного испытания.

— Луки татарские дальше половецких бьют. А сами они очень любят в притворное бегство пускаться, чтобы строй супротивника нарушить погоней за ними. Побежали, а когда увидели, что тот за ними пустился, развернулись и ударили сильно, пока строй нарушен. Да помнишь, наверное, князь, как такое было на Калке, когда русские полки за ними побежали, а они их порубили? И всех они так бьют. Почти всегда. Для них бегство — не позор, а хитрость воинская.

Казалось бы, просто упоминание о единственной битве русских с монголами, а её события — раз, и сопоставили конкретный случай, с общей тактикой врага.

— Войско у них только конное, а русское — больше пешее. Не угнаться пешему за конным, потому и должно оно стоять на месте, быть готовым принять на копья да рогатины конницу вражью. Да в таком месте, чтобы ни с какого боку его не обойти было. А застрельщики — сыпать и сыпать на неё стрелы. Броню мало кто из татар имеет, потому легко их стрелами выбивать. Но ежели послали они в бой дружину бронных, то трудно их удержать даже очень большому копейному полку. И сами они в броне крепкой, кою не каждая даже калёная стрела возьмёт, и кони их с головы до колен бронёй закрыты. Таких лучше малыми, ручными самострелами бить. Покажем мы тебе такие. И тоже калёными стрелами.

Выражение лица князя Филиппа всё больше и больше напоминало то, с которым Буратино в кино отгавкивался от пауков: «Поучают, поучают, поучают. Поучайте лучше ваших паучат». Пожалуй, лишь из вежливости к человеку, спасшему ему жизнь, слушал затянувшийся «инструктаж». Так что Беспалых, обратив внимание на скисшее лицо путивльца, «закруглился». Ему ещё с Коловратом разговаривать.

У боярина и понтов оказалось поменьше, и разбитое рязанское войско для него не чужое. Да и с Ефремом успел поговорить, пока Серый парил мозги Изяславу. Так что к советам отнёсся вполне приемлемо, несмотря на то, что так воевать, как предлагают люди из Серой крепости, тут не принято. Понимает ведь, что той парой сотен, которые он может наскрести по сусекам, войско Батыя не одолеть в «честном» бою. Потому и слушает внимательно про тактику партизанской войны.