Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 35

— Немцы податливы, как глина! — с ноткой презрения заявил Бонапарт. — Сейчас, когда остатки Пруссии распростерты у ваших ног, с ними можно делать всё, что угодно — и они с восторгом примут это!

Я на такое заявление только усмехнулся. Знал бы ты, каковы станут немцы с середины девятнадцатого века! Хотя… если вспомнить Германию после 1945 года, погрязшую в пиве, Октоберфестах, потребительстве и толерантности, то, пожалуй, в чем-то можно с ним согласиться: немцы по натуре скорее пассивны и миролюбивы, и только внешние факторы вызывают к жизни ту бешеную агрессию, что так запомнилась всему миру в 20-м веке… Воспоминания о бедствиях Тридцатилетней войны, наполеоновское хозяйничанье в Германии в начале 19 века, милитаризация Пруссии, нацеленной на обретение германского единства «железом и кровлю», — все это, в конце концов довело Европу до Майданека и Дахау. И если сейчас сделать все по-другому, не прусским бряцаньем оружия, а шумом аплодисментов на представительном конгрессе — как знать, может быть, все обернется иначе?

— Не уверен, что вы полностью правы, Николай Карлович! — наконец, произнёс я. — Наверное, только история нас рассудит! Но вернёмся к коммерции — Николай Петрович, как у нас идут дела со строительством магазинов в Париже и Лондоне?

Эти стройки, надо сказать, поглощали очень солидные средства, да еще и велись крайне спешным порядком, с применением новейших технологий. Меня крайне волновали и ход, и результаты строительства: этот дорогостоящий проект должен был принести нам очень ощутимые прибыли, но даже небольшая оплошность способна сильно дискредитировать всё начинание!

— Пока строительство идёт хорошо — отвечал Николай Петрович. — Архитектор Воронихин постоянно курсирует между английской и французской столицами, надзирая за стройкою. В Париже администратором выступает граф Морков, в Лондоне — сын господина Ротшильда, Натан. Одновременно закупаются товары, заказывается торговое оборудование, печатаются каталоги; вскоре уже начнется найм и обучение персонала.

— Успеваете ли вы до рождественских праздников? — поинтересовался я, памятуя, что именно в Рождество в моем собственном мире происходит настоящий бум продаж.

Румянцев немного замялся.

— Ваше Ве… Александр Павлович, вероятно, оба магазина открыть к Рождеству мы не успеем! Александровский и Балтийский заводы не успевают поставить должного числа фасонных изделий, достаточного на обе стройки; есть недостаток и в стеклопакетах, производимых во Владимирской губернии…

— И что тут можно сделать? — спросил я, мрачно чувствуя, как портится настроение.

— Полагаю, придётся выбирать между стройками: либо доканчивать один магазин, открытие другого откладывая на лето следующего года, либо же смириться с отставанием графика по обеим этим стройкам, с расчётом открыть оба магазина весною!

— И отчего же я узнаю об этом только сейчас? — суровым тоном спросил я.

— Ва… Александр Павлович, заводы все обещали поправиться. Я верил сиим обещаниям до последнего времени, но вижу теперь, что они неспособны их исполнить… — сконфуженно отвечал министр.

Я задумался. Таак… Обычное, очень распространенное дело: не желая поставить под гнев начальства (в моем лице) руководство заводов, Николай Петрович деликатно умалчивал о сложившихся трудностях, рискуя при этом утратить товар, закупаемый к определенным датам, да еще и самому получить выволочку от меня!

— Николай Петрович, давайте сделаем так: во-первых, вы более никогда не будете скрывать от меня истинное положение дел. Во-вторых, с Англией у нас сейчас отношения налаживаются — так давайте же запустим магазин в Лондоне раньше, чем в Париже. Все дефицитные материалы перебрасываем туда, товары и персонал — тоже! Но я ожидаю, что магазин в Лондоне будет пущен до Рождества. Мы должны сорвать куш!

Интерлюдия

Конечно же, особняк Бо Броммела не очень-то подходил для встречи высокопоставленных особ. Однако, соображения конспирации заставили принца Уэльского смириться с некоторыми неудобствами. Короткие летние ночи не оставляли надежды укрыться от любопытных взглядов спасительной тьмой; поэтому принц явился на встречу в элегантнейшей, чёрного бархата полумаске. Конечно, когда он выходил из кареты перед искомым домом на Честерфилд-стрит, то выглядел очень загадочно и брутально; правда, красоту момента немного портило то обстоятельство, что решительно каждый встречный тотчас узнавал знакомый всему Лондону экипаж принца с характерным гербом на дверце… Впрочем, никого этот визит не удивил — принц был у Бо частым гостем. А вот каким образом попала в особняк миледи Жеребцова — осталось загадкой; никто не мог бы похвастать, что видел, как она входила или выходила от Бо!

Так или иначе, а она была здесь и уже ожидала принца. Тот, едва завидев предмет совей страсти, пал на колени и начал запинающимся языком лепетать тот жалкий бред, что всегда вызывает у женщин вполне обоснованное презрение. Впрочем, Ольга Александровна милостиво выслушала бессвязные речи принца и, обольстительно улыбнувшись, ободрила его:

— Ах, Ваше Высочество! Столь проницательный и тонко чувствующий джентльмен, как вы, конечно же, не мог не оставить в женском сердце глубокого следа! Уверена, на вашем острове не найдется ни одной дамы, что могла бы бестрепетно взирать на образ безупречной мужественности, что Ваше Высочество демонстрирует с такой элегантностью и силой! Не скрою, образ Вашего Высочества навсегда запечатлелся в моём сердце! Но увы, есть одно обстоятельство…

— Обстоятельство? О, что же это за несчастное явление? — напористо вскричал принц, вскакивая на ноги, да так резво, что его тщательно напудренный двойной подбородок затрясся, как студень.

— Видите ли Ваше Высочество! Перед вами сейчас находится несчастнейшее существо на земле!

И лицо русской красавицы вдруг исказилось страданием.

— Возможно, вы знаете историю моей семьи? Нет? Ах, это печальнейшая на всем свете история! Мои братья в предыдущее царствование пользовались всеми благами, что дает подданному благорасположение его государыни. Но со сменою монарха все переменилось, и, увы, не лучшим образом! Один из братьев, бедный Николя, был обманом втянут в мятеж против наследника, и едва не поплатился за это жизнью. Теперь он находится в Шлиссельбурге, безмерно страдая в заключении. Увы, никакие мои мольбы не смогли тронуть каменное сердце императора Александра! Другой мой брат, Платон, оказался жертвою интриганов и воров, проникших в его окружение. Ах, он так доверчив! И сколько негодяев бессовестно пользовались его добротой и расположением!

В прекрасных глазах Ольги Александровны блеснула слеза, голос ее дрогнул. Невольно поддавшись порыву, принц схватил ее холодную руку и страстно прижал ее к губам.

— О боже, только не плачьте, сударыня! Умоляю вас, только не это! Я не смогу этого вынести!

Усилием воли дама взяла себя в руки и слабым голосом продолжала речь:

— Когда все вскрылось, все секретари бедного Платона были арестованы. Боже, слышало бы Ваше Высочество, какую грязь они лили на этого святого, добродетельнейшего юноши на допросах в этой ужасной Экспедиции общественной безопасности! А наш государь, увы, склонен верить всему плохому, что люди самого низкого звания рассказывают о его верных слугах; и разумеется, репутация моего брата в глазах императора была уничтожена. Теперь он живет в ссылке в деревне, под неусыпным надзором тайно полиции. Уверена, Ваше Высочество никогда бы не поступили подобным образом! При встрече с проницательностью и мудростью, столь свойственной Вашему Высочеству, у клеветников не оказалось бы ни самомалейшего шанса преуспеть в своих злодеяниях!

И Жеребцова, не выдержав, бурно разрыдалась на жирной, стиснутой твёрдым корсетом груди принца.

Бедняга Джорджи, ни разу еще не сталкивавшийся с подобной ситуацией, лишь растерянно гладил ее по плечу, с тревогой наблюдая, как набухает в штанах его «альтер эго».

«Как бы мне совершеннейше не опозориться» — с ужасом думал принц, но ничего не мог с собою поделать. Впрочем, дама, кажется, не заметила ничего непристойного.