Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 29

— Курфюрсты слабы, и без внешней поддержки решительно ни на что не способны. А что касается бюргеров — они пойдут за своими лидерами, то есть — за вами, господа! Да, мои идеи выглядят сейчас безумно смелыми, но разве Французская революция не показала европейцам, что в жизни нет ничего невозможного? Если вы и другие известные, авторитетные лица расскажут всем немцам о том волнительном и сладостном будущем, что их ожидает в сильном, едином, богатом государстве, они непременно последуют за вами. Кем были до революции Робеспьер, Марат, Дантон, Талейран, Баррас? Адвокатишки, шелкопёры, люди с пустыми карманами и хорошо подвешенным языком! И толпы носили их на руках!

— Ну, наши немцы много рассудительней вспыльчивых галлов! — неодобрительно хмурясь, заметил Гёте.

— Ну и замечательно, значит, всё пройдёт в цивилизованном русле, и никто не примется таскать по улицам пики с насаженными на них головами! Я надеюсь, что конгресс разрешит все вопросы, удовлетворит чаяния немецкого народа. и надеюсь, что на нём вы скажете своё веское слово. Я приглашаю Вас принять участие в грядущем Конгрессе — прежде всего, затем же, когда конгресс будет созван — принять участие в его дискуссиях. Что вы на это мне скажете, господа?

И вновь мои гости были поражены.

— Ваше Величество, но как же вы это видите? — растерянно спросил Вильгельм фон Гумбольд. — Конечно, на территории Пруссии и Саксонии вы теперь полновластный властелин; ну как можно собрать представителей с территории Баварии, занимаемой ныне французскими войсками, Бадена, или Вюртемберга, где правят собственные князья? Из представителей этих княжеств должны действовать от имени и по поручению своего князя; иначе это будет государственная измена!

Я внутренне напрягся — предстояла самая скользкая часть нашей беседы.

— Как вы справедливо заметили, герр Вильгельм, часть Германии сейчас занята французами; значит, участие живущих там немцев в Национальном конгрессе является их патриотическим долгом. Что касается курфюрстов и князей Ольденбурга, Ганновера, Гессен-Дармштадта и прочих немецких княжеств, то этот вопрос я возьму на себя. Все участники конгресса будут объявлены находящимися под мои защиты и покровительством. Пока в Германии стоит победоносная русская армия, им нечего опасаться!

— Но как же долг совести, присяга? Мой суверен не сделал мне ничего плохого, наоборот, осыпал милостями — могу ли я изменить ему? –произнёс Иоганн Вольфганг, укоризненно глядя на меня.

— Долг перед нацией выше всех этих мелочных феодальных порядков, герр Гёте! — убеждённо провозгласил я. — А если вы пожелаете воздать должное своему правителю — добивайтесь на конгрессе, чтобы он получил должную компенсацию и высокий пост в новой общегерманской администрации!

После той встречи мы общались ещё несколько раз. После некоторых раздумий Шиллер, Гёте и Гумбольт согласились участвовать в созыве Конгресса. Они подписали воззвание, призывавшее немцев избрать представителей для участия в общенациональном собрании, которое должно было состояться осенью этого года в Швейцарии. Шиллер так вдохновился, что тотчас же переделал свою пьесу «Валленштейн», уже к тому времени написанную, но ещё не изданную, сделав главного героя сторонником прав бюргеров и общегерманского единства; а Гумбольдт и Гёте вошли в организационный комитет конгресса и начали издавать журнал, посвящённый этому необычному и волнующему событию.

* — Александр Гумбольт — известный естествоиспытатель и учёный.

** — «Сан-Суси» — «без забот».

Глава 12

« Натан, мой мальчик. Двадцать тюков лионского шёлка, пришедшие от тебя на склады 'Русского дома», оказались скверно упакованы. Я уж неоднократно напоминал тебе, что в сфере финансов и торговли не бывает мелочей. Контракт с русским царём очень важен для нас, и я ожидаю, что он будет исполняться надлежащим образом.

Твой любящий отец'.

Натан Ротшильд мрачно скомкал письмо и уставился на уродливые фермы возводящегося в восточной части престижного района Лондона Ноттинг-Хилл гигантского сооружения. Производившиеся здесь работы являлись для его вечной мукой и напоминанием о непомерности возложенных на него задач. Мало того, что он закупает огромные объемы различных тканей, мотаясь из Манчестера в Лион, а из Бейрута — Москву; мало, что ему постоянно достается от отца за небрежение финансовыми делами, небрежность в упаковке тканей и прочие мелкие огрехи, неизбежные в любом большом деле, а от русского куратора, господина графа Румянцева — за отставание от графиков закупки и постоянную путаницу с доставкой; так еще ему, в довершение всех бед, приходится курировать постройку этого будущего дворца искушений!

А стройка, надобно признать, выглядела просто чудовищно.

Целый квартал был окружён дощатым забором, из-за которого день и ночь слышался гул лихорадочной работы. В одном углу складировались монбланы одинаковых чугунных колонн, доставленных из Петербурга, с Русского Балтийского завода; тут же рядами лежали выполненные на Адмиралтейском заводе кованые железные фермы. Чуть дальше, в тщательно упакованных деревянных ящиках, размещались привезённые из далекого Гусь-Хрустального стеклопакеты. Рабочие — по большей части были русские, привезённые с только что закончившегося в Петербурге строительства Петербургской Международной биржи. Эти неприхотливые, имеющие опыт работы с металлическими конструкциями люди, работали как угорелые, смело передвигаясь по фермам и возносящимся ввысь конструкциям.

Полюбовавшись на все это безобразие, Натан поднял трость и крепко постучал в скверно, на живую нитку сколоченные ворота. Одного раза оказалось недостаточно, и молодой человек еще несколько раз с силою ударил в серую дощатую воротину, отозвавшуюся гулким грохотом сухого дерева. Открывший заспанный бородатый сторож, узнав его, тут же отвесил поясной поклон и посторонился.

— Где Воронихин? — по-русски спросил Натан.

Сторож начал что-то лопотать, рукой показывая в сторону полуготового купола, железный каркас которого почему-то напоминал жутковатые ребра какого-то титанического скелета. Увы, старания его пропали даром — Натан знал по-русски лишь три фразы, одну из которых только что произнёс, а две другие носили крайне экспрессивный характер и предназначались для устранения всякого рода недоразумений с рабочими и десятниками. Тем не менее, поняв по заданному взмахом грубой пятерни сторожа нужное направление пути, Натан осторожно побрёл к полупрозрачной махине возводимого здания, огибая залежи различных стройматериалов — бочки извести и цемента, штабеля кирпичей, гигантские груды металлоконструкций, где-то перепрыгивая, а где и обходя гигантские грязные лужи, — неразрывные спутники любого строительства.

Продравшись через холщовую завесу на входе, и оказавшись, наконец, внутри строящегося здания, Натан задрал голову, с невольным восхищением взирая на просторный внутренний атриум, рассеченный многочисленными ажурными переходами и лестницами. С нижнего этажа поднимались железные лестницы, а в верхнем, с одной стороны на другую, были перекинуты железные мостики. Гнутые металлические лестницы в два оборота, смело извиваясь, пестрели площадками; железные мостики, переброшенные в пространстве, вытягивались в вышине прямыми линиями; при матовом свете, лившемся через неперекрытую пока крышу, все это железо превращалось в легкую архитектурную затею, в сложное кружево, пронизанное светом; в современное воплощение сказочного дворца калифа из «Тысячи и одной ночи», некую вавилонскую башню с наслоениями этажей, широкими пространствами залов, с видом на необъятные просторы других этажей. Уральское железо царило всюду: архитектор, молодой человек, влюбленный во всякую новизну и, к счастью, не лишенный здравого смысла, использовал камень только в подвалах и для основания столбов, весь же остов сконструировал из чугуна и железа, подперев колоннами сеть балок и перекрытий. Наружные стены все были из стеклопакета; своды пола и внутренние перегородки были сложены из кирпича.