Главная роль 7 (СИ) - Смолин Павел - Страница 5

— А это сто? — спросил сидящий на моих коленях Коля, указав своим умиляюще-маленьким пальчиком за окно. — Тичка?

— Птичка, — подтвердил я.

Породы не знаю, но точно не воробей и не утка!

— А это? — пальчик переместился левее и ниже.

— А это — фонтан, — ответила за меня Маргарита. — Смотри, в нем купаются другие птички.

— Баня! — провел аналогию малыш и перевел палец на деревце. — А это?

— А это, сынок, оливковое дерево, — ответил я. — Такие деревья продуцируют девять десятых того, что греки могли бы назвать своим «национальным доходом», но мы, как зажиточные северяне, на такие цифры должны смотреть со снисходительною улыбкой и не осуждать.

Наследник-цесаревич, конечно, ничего не понял, но, будучи воспитанным малышом, серьезно кивнул.

— Жора! — хрустальным колокольчиком рассмеялась оценившая великодержавный шовинизм Маргарита.

— Не осуждаем! — важно покачал я на нее пальцем, закрепив обозначенную позицию и вызвав новый перелив «колокольчиков».

— А там? — спросил Коля, указав на белеющие за окружающим резиденцию парком колонны.

— А это — лишенный чести новодел, — продолжил я веселить супругу. — Детище короля Оттона I, площадь Конституции. Великие архитекторы прошлой Греции, колыбели всей Европейской цивилизации от этакого детища переплыли бы Лету брассом, в процессе обретя все, что смыто этой рекой Забвения и выбили Оттону все зубы, если бы мертвые могли возвращаться в наш мир.

Маргарита издала сочувственный вздох — видели мы эту площадь вчера во время экскурсии по Афинам. Плохо быть нищей страной, где из ресурсов только оливки, а население слишком мало, чтобы вершить экономические чудеса высокотехнологичным способом.

Коля тем временем взял правее и ниже, нацелившись на открывающиеся ворота, изнутри и снаружи которых имелась некоторая осторожная суета.

— А это лягушонка в коробчонке инкогнито едет, — не удержался я.

— Йегусонок⁈ — обернувшись, широко распахнутыми и радостными глазами посмотрел на меня Коля.

Нравятся ему зверушки, как и любому другому нормальному ребенку.

— Метафора, — улыбнулся я сыну.

Та еще «лягушонка» прибыла — ни много не мало, а целый Франц Иосиф I. Шуметь не хотел, вот и высказал пожелание к «инкогнито». Там у них в Двуединой монархии меня и Империю мою пропаганда мочит так, что старину-Франца за кулуарную встречу со мной свои же тихонько на кухнях ругать станут так, как никогда раньше — несчастный народ, головы поднять не может, и всех вокруг благодаря многолетней системной работе Аппарата ненавидит. Хорошо работают, сволочи, и от этого к элитам Австро-Венгрии я испытываю самую настоящую брезгливость. Нельзя же так с людьми поступать — накачка ненавистью неизбежно уродует душу и психику, превращая добрых в массе своей (и это тоже мировая практика) людей в биодронов, которые за годик-другой переключаются куда надо держателю «излучателей».

— Сто такое «етафола»? — последовал логичный вопрос.

И как тут ответишь?

— Это когда говоришь одно, а на самом деле другое.

— Вранье? — подозрительно прищурился малыш.

— Сказки! — выкрутился я.

— Мама, хочу сказку! — переключился Коля.

И Слава Богу.

— Перед сном почитаю, — пообещала Маргарита, которая себе эту приятную обязанность сразу после рождения первенца и присвоила насовсем.

В дверь аккуратно поскреблись — пора. Мы уже одеты — темно-кремового оттенка платье любимой супруги великолепно подчеркивает точеную фигурку и шикарно сочетается с ее янтарным ожерельем. Подарок кайзера — Кёнигсберг не наш (сдобренное зловещим хихиканьем, не факт что реализуемое «пока»), поэтому разработку тамошнего янтаря пруссаки начали сами. Коля выбрал (не без маминого участия, он же еще маленький) сине-полосатый «матросский» детский костюмчик, а я — совершенно гражданского образца костюм-«тройку» темно-серого оттенка. Задолбали мундиры, поэтому расслабляюсь, пока есть возможность.

Проделав короткий путь в компании дворцового слуги — даже почесываться себе позволяет да зевать, хромает дисциплинка, но мы не обижаемся — мы прибыли в столовую, по дороге немного задержавшись ради любования античными (тут их полно, поэтому не шибко ценятся) статуями и гончарными изделиями с характерными изображениями. Марго поясняла темному мне, какой именно миф отображен на той или иной вазе, а я отшучивался тем, что для меня все они — сорта Геракла. Шутливо надутые от такого нежелания проникаться античной мифологией щечки добавили короткой прогулке прелести.

Люблю мою валькирию — слава Господу, что чисто из политических целей взятый мною «кот в мешке» обернулся этакой прелестью. Рискнул и сорвал «джек-пот» — огромная редкость, и, как бы цинично это не прозвучало, осознание этого факта придает в моих глазах Маргарите дополнительную ценность. Страсть к играм и риску — тот еще «бес», вот недавно в театр ходили, пьесу по «Игрокам» Гоголя смотреть, там это прекрасно отображено. Забороть его можно, но мне прямо противопоказано: должность такая блин, на везение и умение выходить победителем из авантюр немало завязанная. Готовься — не готовься, плоди — не плоди «планы а, бэ, вэ, гэ…переходим на английский алфавит, потому что родной кончился», а все равно мир извернется так, что легко выпасть в осадок. Но удача — дама хоть и капризная, но к способным к холодному расчету и аккуратной подготовке все-таки некоторое расположение имеет, поэтому расстилать соломку нужно как можно шире и обильнее.

С Георгом мы на правах старых друзей обнялись. Супруге его — поцеловал ручку. С Францем Иосифом изобразили фальшивую насквозь радость от встречи и типа-приветливые кивки. Один прибыл, без жены, но не забыл подать мне «мощный» сигнал, нарядившись в уморительно нелепый на нашем, «гражданском» и даже легкомысленном фоне, подчеркнуто-военный белоснежный мундир с висюльками. Грозный дед, боюсь-боюсь!

— Етафола? — ткнул пальчиком в Императора Австро-Венгрии Коля.

Догадливый малыш.

Франц Иосиф недовольно пошевелил усами и начал наливаться краснотой, присутствующие взрослые успешно подавили смех и улыбки. Кроме меня — полезно позлить вредного деда.

— Метафора! — хохотнул я. — Но пальцем показывать на людей невежливо. Извинись. Сегодня говорим на немецком, — перешел на понятный старине-Францу и качественно образованным Георгу с его супругой язык.

— Простите, — послушно убрал палец Коля, переключившись на немецкий.

— Ничего, малыш, — продолжая наливаться краской, выдавил радушную улыбку Франц-Иосиф.

Надо бы представить.

— Коля, это — дедушка Франц, — продолжил я веселиться. — Наш добрый друг семьи и Император Австро-Венгрии.

Азы регламента моим наследником освоены, поэтому он вытянул руки по швам и уморительно-серьезно кивнул, представив себя сам — звук «р», коим без всякой меры наполнен немецкий язык сыну дается тяжело, поэтому вышло архизабавно:

— Великий князь и Цесаревич Николай. Наше знакомство — честь для меня, Ваше Императорское Величество дедушка Франц.

Августейшая выдержка дала течь, и все покатились со смеху к некоторой растерянности Коли. Пришлось Францу Иосифу смеяться с нами в такт, потому что признать, что его задели слова трехлетнего малыша как-то прямо унизительно. Когда смех стих, он, успешно прогнав лишнее давление со скрытых под пышными бакенбардами щек, принял из рук прибывшего с ним адъютанта (сохранял каменную рожу все это время) пеструю, перевязанную синим бантиком коробочку, выставил сотрудника — а зачем он нам здесь? — и подкрепил статус «дедушки», вручив Коле подарок. Последний предварительно посмотрел на меня за одобрением — мало ли кто чего Цесаревичу вручить может, лучше перебдеть.

— Можно открыть? — последовал и второй запрос.

— Конечно, — разрешила Маргарита.

Бантик аккуратно развязали маленькие ручки, они же открыли крышку и радостно достали из упаковки пестро раскрашенную коробку с надписью «Гвардейцы. Набор номер 1». Миниатюрные элитные австрияки теперь займут малыша до конца дня, а Франц Иосиф, получается, подал еще один сигнал. Ладно, нет здесь «сигнала» — просто что еще дарить мальчику, кроме солдатиков?