Лети, светлячок - Ханна Кристин - Страница 9

– Чур, я первый!

– Нет, я! – вопили они, бегая по дому.

Джонни подошел к стеклянным раздвижным дверям, которые выходили на лужайку за домом. Далеко внизу синела бухта Ханалеи-бэй. Джонни вспомнил, как они приезжали сюда с Кейт. «Пошли в постель, Джонни Райан, – хочу тебя вознаградить».

Тут, прервав воспоминания, в него с разбегу врезался Уиллз:

– Па, мы есть хотим.

Рядом вырос Лукас:

– С голоду умираем.

Ну разумеется. Дома-то уже почти девять вечера. Как же он забыл покормить детей?

– Точно. Тут есть один бар, мы с мамой его обожаем. Сейчас все туда пойдем.

Лукас хихикнул:

– Па, нам в бар нельзя.

Джонни погладил его по голове:

– В Вашингтоне[1], может, и нельзя, а тут в самый раз.

– Круто! – возликовал Уиллз.

Джонни слышал, как Мара на кухне раскладывает покупки. Хороший знак. Ему не пришлось ни умолять ее, ни грозить.

Не прошло и получаса, как они распределили спальни, распаковали чемоданы и переоделись в футболки и шорты, а после по тихой улочке направились к ветхому деревянному зданию в центре городка. Бар назывался «Таити Нуи», и Кейти любила его за китчево-полинезийский стиль, который здесь проявлялся не только в интерьере.

По слухам, здесь все сохранилось в том же виде, что и сорок лет назад. В баре, где толпились туристы и местные – их было легко отличить по одежде, – они отыскали небольшой бамбуковый столик возле сцены – крохотной площадки, на которой стояли два высоких стула и пара микрофонов.

– С ума сойти! – От восхищения Лукас так запрыгал на сиденье, что Джонни испугался, как бы он стул не сломал.

Прежде Джонни непременно попытался бы утихомирить мальчишек, но сейчас он привез сюда детей как раз для этого – воскресить в них радость, поэтому лишь молча отхлебывал «Корону». Усталая официантка принесла им пиццу, когда на «сцене» появились двое гавайцев с гитарами. Начали они с гитарной аранжировки «Где-то над радугой» Израэля Камакавивооле.

Джонни почувствовал, как рядом появилась Кейт. Она прижалась к нему и стала тихо, не попадая в ноты, подпевать. Он оглянулся, но увидел лишь Мару. Та смерила его сердитым взглядом:

– Чего? Я вроде без телефона.

Не зная, что сказать, Джонни промолчал.

– А вообще плевать я хотела, – буркнула Мара.

Зазвучала следующая песня, «Ханалеи при луне». На сцену вышла красивая женщина с выгоревшими на солнце волосами и лучезарной улыбкой и начала танцевать хула. Когда музыка стихла, женщина подошла к их столику.

– Я вас помню, – сказала она Джонни, – в прошлый раз, когда вы сюда приезжали, ваша жена попросила научить ее хула.

Уиллз посмотрел на женщину:

– Она умерла.

– Ох, соболезную, – проговорила женщина.

Господи, как же ему осточертели эти слова!

– Она бы порадовалась, что вы нас запомнили, – пробубнил Джонни.

– У нее была чудесная улыбка, – сказала танцовщица.

Джонни кивнул.

– Ну что ж, – она по-дружески похлопала его по плечу, – надеюсь, острова помогут вам. Они умеют. Главное – позволить им. Алоха.

Позже, когда они уже на закате возвращались в дом, мальчики так устали, что поругались, а вымотанный Джонни даже вмешиваться не стал. В доме он помог им раздеться, уложил в кровати и поцеловал перед сном.

– Папа, – сквозь сон пробормотал Уиллз, – пойдем завтра на море?

– Разумеется, Вильгельм Завоеватель. Мы за этим и приехали.

– Я сразу в воду побегу, первый. А Лукас у нас трус.

– Сам ты трус.

Джонни снова поцеловал их и встал. Вздыхая и ероша волосы, он бродил по дому в поисках Мары. Дочь он нашел в шезлонге на веранде. Бухта купалась в лунном свете, в воздухе висел дурманящий, сладкий запах соли, моря и плюмерии. На полоске пляжа горели огоньки костров, вокруг которых виднелись темные фигуры людей – неподвижные и танцующие. Смех вплетался в шелест волн.

– Надо было приехать сюда, когда она жива была. – Юный голос дочери звучал грустно и отрешенно.

Джонни ее слова ранили. Они ведь и собирались приехать. Столько раз планировали, а потом отменяли – почему, он уже не помнил. Тебе кажется, будто у тебя море времени, а потом вдруг понимаешь, что ошибся.

– Возможно, она сейчас смотрит на нас.

– Ага. Не иначе.

– В такое многие верят.

– Жаль, что я не верю.

Джонни вздохнул:

– Да уж. Я тоже.

Мара встала и посмотрела на него глазами, в которых грусть выжгла остальные чувства.

– Ты ошибся.

– По поводу чего?

– Вид за окном ничего не меняет.

– Мне просто нужно было уехать оттуда. Неужели неясно?

– Ясно. А мне нужно было остаться. – Мара развернулась и направилась в дом.

Дверь за ней закрылась, а Джонни словно окаменел, потрясенный ее словами. Он ведь и правда совершенно не думает о том, что нужно его детям. Убедил себя, будто все они хотят одного, и потащил их с собой.

Кейти была бы разочарована. Уже. Снова. И, что хуже, Джонни знал: его дочь права.

Он стремился не в эти райские кущи, а хотел увидеть улыбку жены, но та навсегда покинула их.

Вид за окном ничего не меняет.

Глава четвертая

Даже в раю – или, возможно, именно в раю – Джонни, не привыкший к одиночеству, спал плохо. И все же каждое утро его ждало солнце, синее небо и шорох волн, которые, будто смеясь, набегали на песок. Проснувшись первым, Джонни пил на веранде кофе и наблюдал, как в изогнутую подковой бухту постепенно приходит солнце. Здесь он часто разговаривал с Кейти – говорил то, чего не успел сказать раньше. Когда Кейти умирала, весь их дом словно стоял укутанный в унылое серое одеяло, мягкое, приглушающее звуки. Джонни знал, что Кейти доверяла Марджи свои страхи – дети останутся без нее, они будут горевать, – а вот сам Джонни был не в силах ее выслушать, даже в самый последний день.

«Джонни, я готова, – голос ее звучал тише шелеста перьев, – и ты тоже должен приготовиться».

«Не могу», – отвечал он.

Я всегда буду тебя любить – вот что ему следовало сказать. Ему следовало взять ее за руку и сказать, что он готов.

«Прости, Кейти», – произнес он сейчас, с опозданием.

Джонни в отчаянии ждал от нее знака – пускай ветер взъерошит ему волосы или цветок упадет на колени. Хоть что-то. Но так и не дождался. Лишь шорох волн, игриво набегающих на берег.

Мальчикам остров помог, думал он. С самого утра и до позднего вечера близнецы были на ногах – играли во дворе в догонялки, а на берегу учились виндсерфингу и закапывали друг дружку в песок. Лукас часто говорил о матери, почти каждый день о ней упоминал, и от этого казалось, будто она вышла в магазин и вот-вот вернется. Остальных это сперва приводило в замешательство, но постепенно Лукас мягко и неотступно, подобно волнам, словно вернул им Кейт, оживил мать, показал возможность запомнить ее.

Может, этот шаг был неверным. Спустя неделю в Кауаи Джонни по-прежнему не представлял, как помочь Маре, от которой осталась лишь оболочка – красивая и ухоженная, но с пустым взглядом и механическими движениями. Пока они с мальчишками играли в воде, Мара сидела на пляже – слушала музыку и переписывалась с кем-то, точно через телефон к ней поступала жизненная сила. Она выполняла все, о чем ее просили и даже о чем не просили, однако при этом больше смахивала на призрака. Находилась рядом – и в то же время еще где-то. При упоминании о Кейт Мара бросала лишь: «Ее больше нет» – и уходила. Она вообще старалась держаться в стороне. Сюда она поехала против своей воли и не упускала шанса напоминать об этом каждый день. К воде дочь даже не подошла.

Вот и сейчас Джонни, стоя по пояс в море, учил сыновей на досках для серфинга ловить волну, а Мара сидела в розовом шезлонге и смотрела куда-то в сторону. В этот момент рядом с ней нарисовались несколько парней.

– Шли бы вы мимо, ребята, – пробормотал Джонни.

– Па, ну чего ты? – завопил Уиллз. – Давай, подтолкни меня!