Сын Тишайшего 2 (СИ) - Яманов Александр - Страница 51

Я и такие расходы в состоянии потянуть. Если не придётся воевать с калмыками. Замкнутый круг, однако. Но и давать слабину перед Аюкой нельзя. Степняки понимают исключительно силу. Впрочем, как и большинство остальных народов. Поэтому посол повезёт голову и грозную грамоту. А Паншин-городок превратится в опорный пункт, который вместе с Царицыным, станет опорной базой для нападения на ойратов. Пусть большая часть их кочевий пока на левом берегу Волги и Урала. Но тайша — умный, должен понять намёк.

Новые стоны Толстого вывели меня из размышлений о судьбе России. Я уже и забыл о глупом дворянчике.

— Государь, атаман Минаев давно ждёт. Звать или пусть позже приходит? — раздался голос Ивана.

Дунин меня не беспокоил, дав возможность насладиться красотами степного пейзажа и спокойно подумать.

Машу рукой, чтобы звали донца. Человек он нужный и проверенный. Нечего оскорблять его, показывая свою власть, теша самолюбие. Она у меня и так есть. Многие в Москве этого ещё не понимают, но скоро мы их обрадуем.

Атаман был невысоким мужчиной средних лет. Особыми статями Минаев не выделялся, разве что мощные запястья указывали на умение владеть саблей.

— Фрол Минаевич, ты человек опытный и много раз доказывал свою верность, — начинаю немного издалека, кивнув на поклон казака, — Поэтому не буду тебя обманывать. Россия идёт на юг. Хотят этого донцы или нет, но решение принято. На севере и западе войн не предвидится, османы с татарами заняты в австрийских землях. Значит, появилась возможность отодвинуть засечную черту. Дело это долгое и муторное. Только у нас нет иного выхода, кроме опоры на Дон. Здесь встанут новые крепости, откуда русское войско начнёт уничтожать степняков. Сейчас главная задача — это выбить кочевников из донских степей.

— А как быть с калмыками?

Минаев — молодец! Толковый правитель и должен в первую очередь заботиться о своих людях. Калмыки в последнее время начали регулярно нападать на казачьи поселения, многие из которых разорены. Формально донцы вне юрисдикции Русского царства, ещё и обе стороны — наши союзники. Но я на стороне казаков, несмотря на недавнее восстание Разина, принёсшего стране колоссальные убытки. Кстати, придурок Стенька захватил корабль «Орёл», построенный как раз в рамках программы восстановления Волжского пути. А ведь это был первый русский фрегат, призванный охранять торговые суда на Каспии.

Вот и думай, это просто стечение обстоятельств? Или подсуетились англичане с голландцами, чьи Ост-Индийские компании как раз залезли в Персию? Ведь в итоге амбициозный проект забыли на долгие годы. Начинаешь размышлять обо всех подобных совпадениях, и паранойя растёт в геометрической прогрессии.

— Есть два пути. Если Аюка пойдёт на мои условия, то начнём вместе чистить степь от магометан. Коли он не согласится, значит, будем воевать с калмыками. В любом случае донцам не отсидеться в сторонке, — отвечаю с усмешкой.

Нескорое время молчим. Даже Толстой ненадолго замолк, видать, впал в забытье. Но вроде дышит, ублюдок. Из-за этого кретина могут погибнуть тысячи невинных людей. Хотя я обдумываю другой вариант разрешения проблемы. Ладно, вернёмся к делам насущным.

— Мне надо рассказать обо всём казакам на кругу. Им решать, как жить дальше. Но я согласен, и понимаю, что однажды Москва заберёт наши земли, — атаман вернул мне усмешку и провёл рукой по внушительной бороде.

Глянешь на него и ничем не отличишь от степняка. Вернее, старшины одеваются немного иначе, на русско-польский манер. А простые казаки больше похожи на ногайцев. Похожие халаты и шапки, никаких тебе лампасов на штанах. У многих к седлу приторочены луки с колчанами. Прямо орда, только православная.

Тут же промелькнула мысль, что не знаю, как быть с раскольниками. Если их прижать, то народ побежит на юг. Что увеличит на Дону число недовольных Москвой.

— Наше движение на юг растянется лет на пять, а то и больше. Сначала давим басурман, затем делаем шаг вперёд. И так двигаемся, основывая крепости. Скажу одно, большая часть казацких вольностей будет сохранена. Ваши земли останутся под управлением круга, но в Черкасске сядет воевода из Москвы. Вмешиваться мы особо не будем. Главное, чтобы донцы продолжали держать рубежи и били басурман. Можешь порадовать старшин, все они станут дворянами. Завтра на совещании объясню более подробно. Заодно выдам тебе грамоту, где указаны будущие задачи.

— Разреши рассказать о твоих словах казакам уже сегодня? Всё равно они узнают, пусть лучше от меня, — ответил атаман.

Чую, что намучаюсь я с этой вольницей. Благо донцы не такие продажные, как запорожцы, и никогда не водили татар на русские земли. Сами грабили, есть грех. Но, чтобы заниматься продажей своего народа, надо иметь особую мораль. Вернее, её полное отсутствие. Впрочем, плевать на хохлов, ими займёмся позже.

Атаман ушёл, а всё стоял, обдумывая ближайшие дела. На самом деле их просто вагон с тележкой. Даже не знаю, как буду справляться со столь тяжёлой ношей. Вдруг Толстой подал голос, тихо застонав и пустив очередную порцию газов. Мерзкое зрелище!

Поворачиваюсь к существу, некогда бывшему человеком. Жалко ли мне его? Нет. И будущие жертвы тоже. Завтра у нас суд над предателями, и пощады не будет никому. В этот раз преступники не смогут прикрыться высоким положением и родственными связями. Здесь только один прокурор и судья. А излишне рьяные адвокаты быстро сядут на одну скамью с преступниками. Страна должна двигаться вперёд. Кто не с нами, тот против нас.

[1] 15 марта 1718 года в Москве в третьем часу пополудни Степана Глебова живьем посадили на неструганный «персидский» кол.

Приговорённого сначала подводили к столбу, заводили руки назад и сковывали их наручниками. Потом приподнимали и сажали на кол, но кол входил неглубоко — жертву удерживали столбики из дощечек. Через какое-то время палачи убирали две верхние дощечки, после чего кол входил глубже. Так, убирая дощечки одну за другой, палачи опускали жертву все ниже и ниже. При этом они следили за тем, чтобы кол, проходя в теле, не затрагивал жизненно важные центры и мучительная казнь продолжалась как можно дольше.

Глебова посадили на неструганый персидский кол, а чтобы он не замёрз, надели на него шубу, шапку и сапоги. Причём одежду дал им Петр, наблюдавший за казнью до самого конца.

Но казнь Степан умудрился всё-таки испортить. Терпя невероятные мучения, он молчал, не издав ни единого крика. И только на вторые сутки, почувствовав близкую смерть, попросил причастия. Священники из страха перед Петром ему отказали. Умер Глебов в шестом часу утра 16 марта, оставаясь живым пятнадцать часов. Тело майора было брошено в ров.

Но и после его смерти Пётр не уехал. Он велел колесовать и четвертовать всех сообщников Глебова и Евдокии. После казни их тела подняли на специально сооруженный помост высотой в три метра и посадили в кружок, поместив в центре скрюченный, чёрный труп Глебова.

Плейер писал, что эта жуткая картина напоминала собеседников, сосредоточенно внимавших сидящему в центре Глебову.

Однако и этого Петру было мало. Спустя три года Пётр I вновь вспомнил про Степана Глебова и повелел Святейшему Синоду предать церковному проклятию любовника своей бывшей жены и поминать его рядом с расколоучителями, еретиками и бунтовщиками наивысшей пробы — протопопом Аввакумом, Тимошкой Анкудиновым и Стенькой Разиным.

А Евдокию Фёдоровну собор священнослужителей приговорил к наказанию кнутом. Её секли публично и отослали в северный Успенский монастырь на Ладоге, а потом заточили в Шлиссельбургскую тюрьму.

[2] Башкирское восстание 1681−1684 годов (Сеитовский бунт) — одно из крупных башкирских восстаний второй половины XVII века. Основная причина коренилась в изданном указе (Указ от 16 мая 1681 года) царского правительства, провозгласивший курс на насильственную христианизацию башкир. Повстанцы установили связь с калмыцким тайшой Аюкой. В июле 1682 года калмыцкие отряды прибыли в Башкирию. Восстание возобновилось. Башкиры и калмыки осадили Уфу и Мензелинск, подвергли нападению остроги, слободы и села, построенные на башкирских землях.