Лейтенант империи. Часть вторая (СИ) - Четвертнов Александр - Страница 32

— Есть, Ваше высокопревосходительство, — вяло отсалютовал я, и шагнул в коридор.

Меньшов подхватил телекинезом свёрток с премьер-майором и заспешил вперёд меня.

Остались позади двери других камер. Стойка дежурного надзирателя встретила нас кровоподтёками и лужами крови вокруг себя. Сам дежурный лежал чуть дальше, за углом.

Растеряшев разорвал на нём форму. Замотал его обрывками тельняшки и залил регенерирующим гелем. Одного взгляда на бледное, белее мела лицо хватило, что бы понять — боец выживет. Виктор Маркович сделал для этого всё.

Лестница из подвала оказалась пуста. Эхо от шагов разнеслось по ней далеко вперёд. Откуда-то сверху раздался голос Растеряшева — он кого-то встретил и давал распоряжения куда-то идти.

Когда мы поднялись, никого уже на первом этаже не оказалось. Два поворота и я отстал от Меньшова. Повернул к входной двери и взялся за её ручку.

— Ростислав, — Виктор Маркович вынырнул из одного из множества коридоров и подскочил ко мне. — Возьми, вдруг пригодится.

Он сунул мне в руки какую-то бумажку и умчался в неизвестном направлении.

— Справка об освобождении, — прочитал я заголовок бумажки, — Дана Турову Р. Д., обвинение ложное. Туров Свободен. Приносим извинения за беспокойство.

Внизу подпись Растеряшева и печать. Интересно, долго он думал над ней? Что-то мне подсказывает — нет. Скорее всего, только что на коленке сделал. Ладно, плевать. Дуэль ждёт.

Антиграв Меньшова оказался на парковке. Его личный водитель тоже.

Я открыл дверцу авто и пролез на пассажирское сидение сзади. Только пристегнулся, как аппарат взлетел вверх. Взмыл свечой, как говорят.

От перегрузок меня потянуло в сон. Я посверлил взглядом бритый затылок водилы, не дождался от него слов, и закрыл глаза.

Мир расцвёл красками. Разноцветный мох свисал с ветвей гигантских деревьев. Касался ровной глади озера. Я стоял на камнях и, то заходил в воды водопада, то выходил из них. То тёр себя песком, то мылился шампунем. Но запах алкоголя и мочи не выветривался. Держался, как приклеенный.

Бесит! Я рванул вперёд, прыгнул с обрыва. Рывок, удар.

— Ростислав Драгомирович?

Глаза резко открылись. Автограв приземлился, а водитель Меньшова смотрел на меня в зеркало заднего вида. Хм, а он молодой, лет тридцать.

— Вы проснулись? — спросил водитель, — всё в порядке?

— Да, — прохрипел я со сна и схватился за дверную ручку. В горле собралась мокрота. Захотелось откашляться и отхаркаться.

— Секунду, господин лейтенант, — водитель обернулся, перегнулся через сидение, отстегнул мой ремень безопасности, и, вернувшись на место добавил: — Валентин Севович просил передать: «план такой. Один удар, просто вмажь со всей силы, когда он подойдёт».

— Спасибо, — кивнул я, открыл дверь и выбрался наружу.

Сразу же откашлялся и сплюнул на землю мутную слизь. Блин. Кажется, я заболел. Вот, что отсутствие индекса с человеком делает. Простуда, торпеду ей в дюзы.

Выпрямился и огляделся. Утоптанная земля переходила в зелёный газон. Чуть вдалеке шумели деревья. Метров через сто от меня начинался холм, у подножия которого толпились люди.

Хм, за холмом река, если правильно помню. Это ж тренировочный полигон. Мы здесь тактику малых отрядов отрабатывали в прошлом году. Плевать. Домой хочу, к Лире и Варе, а не это вот всё.

Я шёл, не оглядываясь по сторонам. Вида Ерастова среди дуэлянтов и секундантов было достаточно для спокойствия. Сейчас дойду, бой с Фадеевым, а там по обстоятельствам. Настроение такое, что хочется наплевать на все запреты. Хрен с ней, с силой. Не будет развиваться, так не будет. Закатаю мичманов в землю, если не сработает и всё. Домой.

— Рос ты как? — подскочили ко мне Гвоздь и Гусар с Гаделом, когда оставалось шагов десять.

— Выглядишь, будто вагоны всю ночь грузил, — Татарин всматривался в моё лицо, словно искал крестик на карте сокровищ.

— Ты здоров? Моя помощь нужна? — Голос Гусара наполнился участием и беспокойством, он навёл на меня какой-то прибор: — тридцать восемь и две, да ты болен!

— И это за одну ночь в камере он так изменился, — хмыкнул один из мичманов и его поддержали смехом трое молодых дворян. Не знаю их, наверное, секунданты.

— Что только графиня Юдина в тебе нашла. Трус, лжец и арестант, — протянул унтер-лейтенант, не двигаясь с места и прожигая меня взглядом. — Мне даже стыдно с тобой рядом стоять, не то, что на дуэли драться.

Меня накрыло злостью. В груди поднялась такая волна, что плотину сдержанности прорвало. Состояние и так неважное. Будто во сне нахожусь, всё не реальным кажется. Так ещё и это!

— За базаром следи, — процедил я, обходя своих друзей, и подходя вплотную к унтеру. — Вот это видел?

Ткнул ему в лицо бумажкой от Растеряшева, и он, зажав нос, отступил на шаг назад. Неженка блин! Запах ему не нравится.

— Так что, — я обвёл взглядом всех противников и их секундантов, включая ухмыляющегося лейтенанта Фадеева, — это ещё посмотреть надо, кто тут лжец, трус и всё остальное. — Голос захрипел, я откашлялся и, оскалившись, сжал кулаки и продолжил: — и я посмотрю. Дворянская палата говорите? Приду туда в гости, пройду по ней так, как по джунглям Тау Метам прошлись. Лизоблюды вы никчёмные.

— Ну, всё, парни, заказывайте поминальный молебен, — голос Ерастова заставил моих оппонентов вздрогнуть, — Разъярённый Тур, это вам не дамская собачка. Отмахаться перчатками не получится.

— О чём Вы, Ваше высокоблагородие? — первым ожил унтер-лейтенант.

— О войне, — ответил вместо Ерастова лейтенант Фадеев, и встал за пять шагов напротив меня, — Туров, без минуты семь, ты готов?

Дожидаться ответа он не стал. Вокруг него проявился локальный щит. Один, второй, третий. Они закружились в защитном хороводе синих всполохов. Кулаки Фадеева засветились зелёным. Он скинул с себя китель. Нанёс несколько ударов по воздуху и вдруг разразился целой серией ударов, в самых пошлых традициях кинематографа.

От его силы по нам прошёлся ветерок. Взъерошил мои волосы. Снёс фуражку унтер-лейтенанта. Метнул пыль в лицо секундантам и мичманам, заставив их зажмуриться.

— Харра! — выкрикнул Фадеев, эффектно завершив серию ударов, и закричал, — давай! Сюда!

— Барра! — рявкнул я и рванул к нему.

Шаг, второй.

Он закрутил щиты сильнее. Метнулся ко мне.

Шаг. Удар!

Кулак не встретил сопротивления. Прошёл мимо щитов и врезался в нос летёхи.

Хрустнуло. Брызнула кровь. Фадеев выгнулся от удара, словно хотел встать на мостик, и упал на землю.

— Отключился, — резюмировал Ерастов, а Гусар метнулся к моему противнику.

— Следующий кто? — я развернулся к оставшимся дуэлянтам.

— Но, ввы, не обсудили пправила, — промямлил кто-то из секундантов.

— В жопу правила, — я подошёл к Гаделу с Гвоздём и выхватил из их ножен тесаки.

— Готов? — я бросил один клинок к ногам унтер-лейтенанта, — или тебе надо двадцать минут припудрить носик?

— Тур, тут это, — Гадел похлопал меня по плечу, но я стряхнул его руку и продолжил смотреть на унтера.

Тот закусил губу. Побледнел и не отводил от меня глаз, но молчал.

— Ну, поросль зелёная! — рявкнул я. — Ша!

Унтер вздрогнул и посмотрел мимо меня на Гвоздя:

— Я снимаю свои претензии к Турову, дуэль окончена за примирением сторон.

— Хорошо, — послышался из-за спины голос Анджея.

— Мы тоже снимаем, — закивали мичманы, и, вместе с секундантами, поспешили следом за унтер-лейтенантом.

— Какое примирение? — не понял я, взмахнул тесаком и шагнул за уходящими, — э, тюлени, сюда идите! Стоять!

— В жопу, бежим! — рявкнул один из мичманов, и они пустились наутёк.

Рвануть следом не вышло. Только я собрался, как в меня вцепились Гвоздь с Гаделом. Выбили тесак. Скрутили по рукам и ногам, но я умудрился вырвать руку из захвата. Отшвырнуть Анджея. Вцепиться в ворот Татарина.

— Сейчас, секунду! Держите! — орал Гусар, подлетая ко мне с иньектором. — Руку держите! — голосил он, уходя от моих ударов.