Разводимся! Моя на тридцать дней (СИ) - Лесневская Вероника - Страница 22

Я была настроена воинственно. Хотела лично показать все мужу, бросить обвинения ему в лицо, ничего не утаив, но… Мэт опять оказался слишком занят, не ответил ни на один звонок и, по словам его грудастой подчиненной, приказал не пускать меня к нему в кабинет.

«Матвей Андреевич никого не принимает. Особенно… жену»

Это стало последней каплей.

Вспышка гнева перед глазами – и дальше все как в тумане. Очнулась я лишь когда зал ресторана погрузился в хаос: на стойке красовалась соусная надпись: «Разводимся!», телефон валялся на восклицательном знаке, испачканный кетчупом, а Мэт снисходительно наблюдал за моим срывом сверху, не отлипая от незаменимой Светы.

Тогда я была уверена, что это конец. Точка в наших отношениях, и ничто не изменит моего решения.

Но вот Матвей здесь. Промокший и уставший, стоит на пороге дома моих родителей. Оправдывается перед мамой, высматривает меня, пытается проникнуть внутрь, произносит слова, в которые хочется верить. Чихает и кашляет, отчего у меня екает сердце. Не хватало еще, чтобы Мэт заболел из-за меня.

Он застывает, услышав мой голос, и устремляет взгляд четко в тот угол, где я прячусь, будто чувствует мое присутствие. Выхожу из импровизированного укрытия на свет, плотнее запахиваю халат, лихорадочно поправляю растрепанные волосы, машинально прихорашиваясь, смахиваю соленую влагу с алых щек – и вдруг понимаю, что все это бесполезно.

Матвей уже увидел меня подавленной, считал все эмоции, догадался, как мне плохо без него, - и теперь расплывается в победной улыбке, чувствуя власть и превосходство надо мной.

Послушная жена, как обычно, все проглотит и попросит добавки. Поскандалит немного для порядка, но в итоге простит.

Не в этот раз…

- Только на ночь, - стираю ухмылку с его лица. – Мы разводимся, - выпаливаю, не подумав о родителях. Им я сказала, что мы поссорились, ведь до последнего надеялась на чудовищную ошибку.

- Как? – округляет глаза мама и прикладывает обе руки к груди. – Стас! – выкрикивает в потолок, вызывая папу. – Семейный совет, - важно чеканит.

Она всегда была без ума от Матвея, твердила, что мне невероятно повезло встретить такого мужчину, восхищалась его целеустремленностью, ответственностью, подчеркивала, как сильно он меня любит. И я полностью разделяла ее мысли, могла подписаться под каждым добрым словом в адрес Мэта, гордилась им… До этого дня.

Я разочарована и растоптана, но не готова поделиться болью с родителями, вытряхивая наше грязное белье. Если мы с мужем не сумели прожить долго и счастливо, то хотя бы расстанемся по-человечески.

- Советуйтесь, - пожимаю плечами. – Без меня. Я спать, - сипло добавляю, прострелив Мэта испепеляющим взглядом, и разворачиваюсь в направлении своей комнаты.

- Ксюш, - тихо окликает Матвей, когда я прохожу мимо него. Касается моего локтя мокрой, ледяной ладонью, заставляет обернуться.

Вблизи он выглядит еще хуже. Волосы мокрые, на лбу залегли морщины, под глазами темные мешки. На всегда идеальной одежде влажные пятна и разводы, с пиджака капает вода.

- Ты бы переоделся, а то заболеешь, - бурчу, нахмурившись, а мысленно ругаю себя за слабость. - Возьми что-нибудь из папиных вещей, - высвобождаю руку и обхватываю себя за плечи, закрываясь от прищуренного взгляда мужа. Он осознает, что я по-прежнему забочусь о нем и… люблю. Поэтому и мучает. Не отступает.

- Точно, ты права, дочка, - охает мама, всплеснув ладонями. – Сейчас, сынок, обогреем тебя и накормим, - окончательно тает, включая режим любящей тещи, и суетится вокруг Мэта.

Воспользовавшись моментом, я проскальзываю мимо них к своей комнате. В собственной семье становлюсь лишним звеном.

Сынок…

- Ксю, не сбегай, - летит мне вслед.

- Ты пока ее не трогай, - улавливаю приглушенный мамин шепот. – Пусть остынет, переспит с вашей проблемой. Утро вечера мудренее. Лучше ты расскажи, что у вас случилось, а то она молчит, как партизан.

- Нет, это наше личное дело, - осекает ее Мэт, - и обсуждать его мы будем вдвоем. Никаких семейных советов.

Хмыкаю, с грохотом захлопывая за собой дверь.

Разумеется! Не скажет же он теще о беременной любовнице – тогда образ лучшего на свете зятя будет развеян и необратимо испорчен. Матвей не может потерять лицо перед окружающими.

Забираюсь в постель, накрываясь с головой одеялом, чтобы не слышать отголосков фраз, доносящихся из гостиной. Мама говорит много и громко, папа поддакивает, Мэт мрачно молчит. Так и не выудив из него никакой информации, родители готовятся спать.

Судя по шуму, Матвей настаивает на том, чтобы остаться в гостиной, и добивается своего. Некоторое время меряет шагами пол возле двери моей комнаты, как цербер, охраняя меня, а потом все-таки сдается. Устраивается на диване.

Дожидаюсь, пока стихнут шорохи, но никак не могу уснуть. Глубокой ночью выглядываю из спальни и, убедившись, что Мэт крепко, безмятежно спит, я… зачем-то приближаюсь к нему. Застываю в полушаге, изучаю по-мужски красивое, расслабленное лицо, замечаю, как подрагивают веки, будто ему что-то снится, останавливаюсь на напряженных губах. Подавляю судорожный вздох.

Поежившись от гуляющих в просторной гостиной сквозняков, беру с подлокотника дивана шерстяной плед, от которого Матвей, видимо, отказался. Расправляю сложенную ткань - и аккуратно накрываю его поверх тонкой простыни.

- Лучше бы я тебя никогда не встречала, чем вот так, - выдыхаю бесшумно и наклоняюсь, чтобы подтянуть сбившееся одеяло.

Запястье попадает в горячий капкан мужской ладони, а следом и на втором будто застегивается наручник. Теряю равновесие, лечу вперед, прокручиваюсь в сильных объятиях – и непонятным образом оказываюсь на диване, впечатанная в угол между сиденьем и спинкой. Зажата, обездвижена и обезоружена. Надо мной нависает Матвей, не заспанный и вполне бодрый. Значит, притворялся.

- Я смотрю, ты готова к мирным переговорам, - хрипло проговаривает без тени сомнения. Хочу возразить, вырваться и напомнить неверному мужу о любовнице, но… - Я скучал, - нагло лжет и затыкает мне рот поцелуем. Другого способа общения он, похоже, не знает.

Впрочем, я такая же «некоммуникабельная». Вместо того чтобы оттолкнуть Мэта и заставить его прямо признаться в измене, я замираю, как парализованная. Мозг улетает в нирвану, а тело узнает родные объятия и плавится в них, воск на открытом пламени.

Неверный муж почти не встречает сопротивления от своей слабой жены.

Жадно впивается в мои губы, будто по-настоящему любит и хочет только меня, накрывает мощным телом, защищая от всего окружающего мира, согревает и ласкает так трепетно, что хочется позорно сдаться ему, наплевав на чувство собственного достоинства.

Моя ладонь машинально тянется к грубой щеке, а его широкая лапа забирается под халат, обхватывая бедро. Закидывает ножку себе на талию. Упирается в меня пахом, не скрывая возбуждения. Вот только где оно пропадало все эти дни, когда Мэт сторонился меня и избегал близости? Или он просто опять играет со мной, зная, что в родительском доме нам ничего не светит?

До последнего стараюсь не думать, где были эти руки до меня, что вытворял этот язык, и кого еще целовали эти губы. Но дети на стороне не появляются из воздуха. Сознание воспроизводит события последних дней, а воображение рисует яркие картинки возможных измен.

Захлебываюсь от отвращения к собственному мужу и… к самой себе. За то, что так легко поддаюсь его ласкам. Очнувшись, борюсь с подступающей к горлу тошнотой.

- Отпусти, Мэт, - отворачиваю голову, ловлю щекой очередной жаркий поцелуй и зажмуриваюсь. – Поздно ты спохватился. Можешь теперь забыть об этом способе примирения. В конце концов, мы в доме родителей, - упираюсь ладонями в твердый торс, толкаю, сминаю папину футболку на нем.

- И что? Мы не делаем ничего предосудительного. Ты моя жена, - произносит, как главный аргумент и непоколебимую истину.

- Пока что… - перехватываю его горящий взгляд, который кажется нереальным в тусклом свете оставленной на ночь лампы. Принимаю каменное выражение лица, и огонь в темно-синих глазах постепенно гаснет.