Ревнивый раб долины песков (СИ) - Жнец Анна - Страница 2

— О, Хатиль!

Щеки пылали. Я хотела, чтобы подруга замолчала, прекратив меня смущать, но в то же время ее нескромные речи будоражили мою фантазию.

— Но ведь это правда, Амани. Одно твое слово — и он ляжет с тобой в кровать и сделает тебе приятно. Это наши супруги, свободные мужи, пекутся лишь о собственном удовольствии, а рабы из кожи вон лезут, чтобы ублажить хозяйку. Он будет брать тебя, как ты пожелаешь. Столько раз, сколько прикажешь. Не кончит, пока ты не забьешься под ним в экстазе. А может, не кончит вовсе, если ты запретишь ему кончать.

Лицо Хатиль расслабилось, взгляд стал задумчивым и мечтательным.

— Словом, — подруга тряхнула головой, возвращая себя из грез в реальность, — отказать тебе он не посмеет, упрямиться не станет. Что же тебя останавливает? Или боишься, что он плох в постели? Твой Эль ведь не из питомника? Искусству любви не обучен?

— Нет, он не из питомника, — вздохнула я, не в силах прогнать сладкую фантазию, рожденную словами подруги: я на кровати, а Эль передо мной на коленях, урчит, занятый делом, издает довольные горловые звуки. Длинные светлые волосы закрывают его лицо и щекочут нежную внутреннюю сторону моих бедер. Под золотистой кожей его широкой спины танцуют мышцы. Лопатки сдвигаются и раздвигаются. Задница, обтянутая шароварами, напряжена. Одна рука мужчины на моей промежности — помогает языку, другая — у него в штанах: ходит там, приподнимая ткань, качается в том же ритме, что и голова Эля над моим пахом.

О духи, зачем я себе это представляю?

— Он вырос в доме моего отца. Родился от связи кухонной рабыни и эльфийского лекаря, купленного на невольничьем рынке. Мой отец был добрым человеком и привязался к мальчику, относился к нему не как к рабу, а как к приемному сыну. Поэтому я не могу приказать Элю разделить со мной постель. Мы знаем друг друга с детства, росли вместе. Вечером, когда солнце уходило за горизонт, вдвоем играли во дворе, а в жару прятались в тени гостиной: он показывал мне магические трюки, а я учила его читать и писать.

Эхо принесло звук шагов, но я решила, что это покупатели приехали в питомник взглянуть на товар.

— Не могу я с ним, Хатиль, пойми. Эль мне как брат. Это меня останавливает.

Я соврала. Никогда я не видела в Эльдарионе родственника. В детстве он был мне лучшим другом, а в юности — объектом моих девичьих грез.

— Как брат? — прогремел в тишине холла сердитый голос моего охранника.

Я резко обернулась. Сколь многое он услышал?

Ноздри Эльдариона раздувались, глаза сверкали, руки сжимались в кулаки.

— Между нами нет кровного родства, госпожа. Я не брат вам. Не брат.

Он явно хотел сказать что-то еще, но не посмел — вместо этого, крепко стиснул зубы.

Наблюдая за нами, Хатиль хихикнула.

Сладкая фантазия, где Эль стоит передо мной на коленях, снова ворвалась в мое сознание, и я начала колебаться: может, и правда приказать?

Нет-нет, не могла я оскорбить его таким приказом.

В глубине коридора, ведущего в холл, раздались шаги.

При виде моей покупки лицо Эльдариона потемнело, а край рта дернулся в гримасе.

Глава 3

— Я счастлив служить вам, госпожа, и доставлять удовольствие, — купленный раб опустился передо мной на колени и робко, почтительно заглянул мне в глаза из-под сени густых ресниц.

Эльдарион шумно засопел. Бедняге было неприятно наблюдать за этим унижением.

— Я живу, чтобы радовать вас своим телом, — продолжил невольник, теребя пояс свободных белых шаровар. Его голос дрожал от волнения, на щеках горел нежный румянец, в глубине зрачков я видела отражение своего лица. — В этом смысл моей жизни. Я обучен всем видам любовных ласк, искусен в любых постельных утехах, неутомим и…

— Довольно себя нахваливать, — резко оборвал его мой охранник. — Знаете поговорку про тех, кто много мелет языком?

Хатиль выгнула бровь, посмотрев на меня ну очень красноречивым взглядом.

— Ты слишком много себе позволяешь, Эльдарион, — вздохнула я. Отчаянно не хотелось его обижать, но своим дерзким поведением на людях он ставил меня, свою хозяйку, в неудобное положение. — Ты не должен заговаривать без разрешения, тем более — вмешиваться в чужую беседу.

Эль уязвленно дернулся, полоснул по мне жгучим взглядом и отвернулся. Его лицо напряглось.

— Ты можешь подняться с колен, — сказала я рабу.

Моя покупка выглядела смущенной. Сейчас передо мной был не соблазнитель, обученный ремеслу любви, а застенчивый юноша, которого страшили перемены. Однако мне показалось, что ему не терпится покинуть питомник и что он счастлив навсегда оставить это место.

— Что это у тебя?

Только сейчас я заметила, что А́йан (такое имя значилось в бумагах) прижимает к груди резную деревянную шкатулку.

Эльф густо покраснел, опустив ресницы:

— Игрушки, госпожа. То, что развлечет вас и подарит вам наивысшее наслаждение.

Рядом громко запыхтели. Эльдарион открыл было рот, явно собираясь как-то прокомментировать слова раба, но, похоже, вспомнил мое недавнее замечание и с угрюмым видом стиснул зубы. По бокам его челюсти заходили желваки.

В питомник мы приехали на трех верблюдах. Мой охранник посадил Айана за собой, и наша процессия неторопливо двинулась по пустыне в сторону городской стены.

Солнце клонилось к западу. Юноша нервничал, вероятно, гадая, каким будет его новый дом, добра ли хозяйка, изменится ли его жизнь к лучшему. Всю дорогу до моего поместья Эль что-то говорил ему с суровым лицом. Я надеялась, что он пытается успокоить нового раба, но, слушая его, Айан лишь сильнее бледнел щеками.

Когда пришло время слезать с верблюдов, мой новый невольник весь трясся и был ни жив ни мертв.

— Что ты ему сказал? — набросилась я на своего друга детства, на что тот ответил незнакомой злой ухмылкой.

— Ничего. Просто объяснил правила поведения в доме.

— И какие же у нас правила поведения?

Взгляд Эльдариона скользнул по моему телу, и от этого взгляда соски под платьем встали торчком. Прежде эльф не смотрел на меня так — жадно, откровенно, с тьмой, клубящейся в широких зрачках.

— Пойду размещу его в пристройке для рабов, — прохрипел он, глядя на мои губы.

— Это может сделать старуха Иримэ.

— Нет, я сам.

Властным жестом он подтолкнул Айана к черновому крылу и повел его за собой по коридору, освещенному масляными лампами. Ноги юноши заплетались. Он все оглядывался на меня через плечо, словно молил о помощи.

Распрощавшись с Хатиль, я поднялась к себе в спальню, села перед зеркалом и принялась медленно расчесывать гребнем свои длинные иссиня-черные волосы. Тьма за окном сгущалась. Спустя какое-то время за стеной раздались шаги. Шелестящие, неуверенные. Не решительная поступь моего охранника и не слоновий топот старой тучной служанки. Я опустила гребень на колени и прислушалась к звукам в коридоре.

Вскоре дверь в спальню отворилась. На пороге застенчиво мялся мой новый раб для утех. Лицо его было бледным, глаза — опущены долу, губы дрожали. К груди эльф прижимал знакомую деревянную шкатулку.

— Я не звала тебя к себе.

— Ночь за окном, — шепнул Айан хриплым голосом и скосил глаза вбок, словно там, в коридоре, за пределами моей видимости, кто-то был — стоял и слушал наш разговор. — Время для удовольствий и любви. Не гоните, прошу. Позвольте ублажить вас, госпожа.

Он вошел в комнату, весь какой-то нервный, неуклюже-деревянный, похожий на марионетку из кукольного театра. Казалось, он не хочет здесь быть. А если не хочет, то зачем явился?

Прежде чем затворить за собой дверь, Айан снова посмотрел на кого-то в коридоре.

— Кто там? — спросила я.

— Никого! — он вздрогнул и, бледный, распластался спиной по закрытой двери.

Я решительно поднялась с кровати, отодвинула его в сторону и выглянула наружу. Коридор был пуст, лишь в его конце, на повороте к лестнице, скользнула по стене тень.

Хмыкнув, я вернулась в комнату.