Вперед в прошлое 9 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 37

Водители загрузили мопед в прицеп КАМАЗа, я залез в водительскую кабину, увешанную грудастыми дамами. Стояли мы еще минут десять. Все это время я расспрашивал Егора Олеговича, так звали водителя, о ценах на грузоперевозки, записывал телефоны водителей с машинами. Так за разговорами я доехал до остановки, а потом в давке, с неисправным мопедом, дважды пересев с автобуса на автобус, в начале седьмого приехал домой. До сделки оставалось всего ничего. Денег у меня теперь было достаточно, но, чтобы чувствовать себя уверенно, придется все-таки две акции продать.

Увидев меня, перепачканного грязью, с нерабочим мопедом, мама схватилась за голову.

— Разбился?

— Тяв-тяв! — гавкнул выбежавший навстречу щенок и завилял хвостом, вчера я отругал Борю за то, что он закрывает малыша в ванной, чтобы тот не мешал, и брат устыдился, стал уделять время щенку и следить за ним.

— Упал. Колесо заклинило, — сорвал я, вешая куртку в прихожей.

Мама осмотрела ее и ахнула.

— Вот это дырища на локте! Такую незаметно не зашьешь… О боже, и руки все ободрал! Пойдем, промоем раны, обработаем перекисью.

В ванной, глядя, как пузырится перекись водорода, я думал, что все-таки мама растет над собой. Год назад она обрушилась бы на меня с упреками и вынесла мозг, а сейчас лечит, заботится…

Переодевшись в спортивки, я закатил их выше колен. Левое колено не пострадала, а на правом была содрана кожа, как и на руках, и наливался кровоподтек.

— Теперь каждый раз буду переживать за тебя, — бормотала мама, смахивая розовую пену салфеткой.

— Я ж осторожный и… — попытался ее утешить я, но меня прервала трель дверного звонка.

— Мы кого-то ждем? — спросил я. — Сделка же в восемь. Или ты ее перенесла на пораньше?

Мама мотнула головой.

— Нет. Я не знаю, кто это может быть. — Она округлила глаза и поднесла ладони ко вспыхнувшим щекам. — Господи, неужели директор? Будет угрожать, шантажировать… Или подослал кого.

— Вряд ли, — сказал я, тоже насторожившись. — Ты побудь здесь, а я пойду посмотрю. Если пожаловал кто незнакомый, я скажу, что взрослых нет дома.

Но к двери уже ломанулся Боря, глянул в глазок и радостно крикнул:

— Ма! Это к тебе.

Я закрыл рукой лицо. Боря не понял моего жеста и просто указал на дверь. Я приник к глазку. К нам явился седой узколицый мужчина с черными усами-щёткой, светлую куртку перечеркивала лямка переброшенной через плечо сумки.

— Василий Алексеевич, — объяснил Борис шепотом.

Глава 18

Вот ты какой…

Я посмотрел в глазок, теперь — внимательнее. Линза чуть искажала картинку, но было ясно, что гостю лет 40–45, усы черные, густые волосы наполовину седые, глаза темно-карие, глубоко посаженные. Бывает, смотришь на человека, и он сразу не нравится; ну, или мгновенно располагает к себе. Я прислушался к ощущениям: ни симпатии, ни антипатии этот человек не вызывал.

Из кухни вылетела зардевшаяся мама, открыла дверь. Мужчина переступил порог, стало видно, что он на полголовы выше меня. Всхлипнув, мама повисла на нем, прижалась и затряслась. Его тощая дорожная сумка сползла и повисла на плече, свешиваясь до колен. Зыркнув на меня и Борю и кивнув нам, гость поцеловал мама в макушку, бочком протиснулся в прихожую, придерживая маму, будто она неходячая и могла упасть.

— Он сказал, что мне ноги переломают, если буду покупать акции и дальше, — пожаловалась она. — Я боюсь!

Вот, значит, какими были угрозы! Мне она этого не сказала, пожалела мою нежную психику.

— Не посмеет, — сказал я. — Он не взял в расчет, кто твой бывший муж и наш отец?

Василий посмотрел недобро, сморщил лоб — кожа собралась гармошкой, а волосы сдвинулись вперед, как хохолок попугая.

— Не посмеет, — кивнул он, и в голосе зазвенела сталь. — Я не позволю!

Боря смотрел на них, разинув рот, а Василий Алексеевич, обнимая маму, пытался скинуть ботинок ногой. Чувствуя его неловкость, я взял Борю под руку и увел в кухню. Закрыв дверь, сказал:

— Пусть побудут вдвоем.

— Чего это он? Потому что маме директор винзавода угрожал? Защищает ее? Это вообще опасно?

— Просто блеф, — ответил я на последний вопрос и объяснил, значение слова, сомневаясь, что брат знает его.

Бормотание и шуршание в прихожей стихло, едва слышно хлопнула дверь в спальню. Мы с братом молча сидели друг напротив друга, я вытащил из рюкзака электронные часы и смотрел на время: было двадцать минут восьмого. В восемь должны прийти продавцы акций.

О чем говорят мама и ее кавалер? Он уверяет, что защитит ее?

Что он за нее вписался, конечно, хорошо, но я чувствовал: дело не только в этом. Но пока гадать бессмысленно, остается ждать новостей. В идеале мне надо поговорить с ним, ведь мама многих вещей не понимает. Вот только будет ли у меня время в промежутке между моментом, когда он уйдет от мамы, и продажей акций?

Ответ я получил раньше, чем рассчитывал. Василий Алексеевич, оставив маму в спальне, обозначился в проеме двери, уперев руки в боки.

— Доброго вечора, парни, — поприветствовал нас он с сильным южным акцентом, кивнул в мою сторону. — Ты — Павел, который бизнесмен?

— Можно и так сказать, — насторожился я. — Приятно познакомиться.

Я протянул руку, но жать ее Василий Алексеич не стал:

— Где ты так ладони ободрал?

— С мопеда упал, — улыбнулся я.

— А ты — Борис, художник, — констатировал он.

— Типа да, — кивнул Боря и посмотрел на меня, в его взгляде читался вопрос.

— У меня разговор к Павлу, — сказал гость, поставил стул спинкой к столу, оседлал его.

— Выйди, пожалуйста, — попросил я Бориса, тот кивнул и испарился.

— Слушаю. — Я повернул голову к Василию Алексеичу.

Тот уставился на меня, сморщив лоб и сжав челюсти — очевидно, стараясь устрашить своим грозным видом, а мне было… странно, что ли, наблюдать, как человек, будто ощетинившийся кот, пытается напугать меня своим видом.

— У вас ко мне какие-то претензии? — прямо спросил я, подвигая к себе часы.

Он мотнул головой.

— Не совсем. Ты, вот, в нового русского играешь, а мама твоя… Она в опасности, в настоящей, из-за твоих игр! Вот дались тебе те акции? Это же воздух! Пшик! Зачем маму подставляешь?

— Ладно, если акции — пшик, почему ваш директор за ними гоняется и опустился до угроз?

Мой вопрос заставил его с полминуты поскрипеть мозгами.

— Как ты не поймешь, — снисходительно сказал Алексеич, — они ему нужны, шобы править заводом. Стать его хозяином. У тебя их для этого мало, потому они просто бумага, а маму твою… — Не найдя слов, он изобразил на лице то ли испуг, то ли скорбь.

— Нет, — отрезал я. — Акции — это как бы кусочки завода и виноградников. Виноградники стоят где? На земле, которая числится за заводом. Вот это и есть главная ценность акций. Акции — равно земля. И я не предполагаю этого, я это знаю. Как и знаю, что земля в нашем поселке будет стоит сотни тысяч долларов.

Сбитый с толку Алексеич задумался, почесал лоб, видя, что он поддается убеждению, я продолжил:

— И если так, согласитесь, стоит рискнуть? Директор-то ведь никогда не опустится до насилия или явных угроз. Больше чем уверен, он тихонько маму вызвал и принялся запугивать без свидетелей, так ведь? Он думал, запугать ее будет просто, и не взял в расчет, что наш отец — не последний человек в милиции, и мы может ему нажаловаться. Зачем ему такой риск, когда и так контрольный пакет будет у него? Ну логично же ведь?

Алексеич кивнул, шевельнул усами так, словно что-то хотел сказать, но передумал. Помолчав немного, все же проговорил:

— Он же ей жизни теперь не даст! И мне, бо вступился за нее.

— Вы поругались из-за мамы с директором? — округлил глаза я.

Он кивнул.

— Сказал, если шо с ней случится, я ему голову откручу.

Серьезный выпад! Я бы сказал, достойный.

— А зачем вам та работа? — спросил я. — Все равно ж там не платят, вином зарплату выдают, а его поди продай. Есть много более интересных и денежных дел.