Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения - фон Икскюль Якоб - Страница 34

Весьма отчетливо выражено проникновение отдельных мотивов млекопитающих в строение тела клеща. Еще более заметным является воздействие мотива летучей мыши на то, как устроен орган слуха мотылька.

Повсюду в качестве мотива формообразования выступает именно контрапункт. Об этом нам должно быть известно благодаря строению предметов обихода человека.

Кофейная чашка с ручной ясно указывает на контрапунктные связи между кофе, с одной стороны, и рукой человека — с другой. Эти контрапункты в первую очередь влияют на мотивы, которыми необходимо руководствоваться при создании чашки. Они даже важнее, чем материал, из которого сделана чашка.

Тезис о том, что кофейная чашка устроена по-кофейному, звучит как сама собой разумеющаяся банальность. Между тем в нем заключено нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Он говорит не только о назначении чашки, которое состоит в том, чтобы вмещать в себя кофе, но также и о том, что это назначение одновременно должно быть мотивом при ее изготовлении.

Учение о значении достигает своей кульминации в выявлении данных обстоятельств. Значение, которое имеет для нас предмет нашего обихода, заключено в его функции, и эту функцию всегда можно возвести к контрапунктному сцеплению между предметом и человеком, которое в то же время служит мотивом для осуществления этого сцепления.

По своему значению стул как возвышающаяся над уровнем земли или пола потенциальная возможность сидения состоит лишь из соединений с различными контрапунктами. Горизонтальные поверхности, спинки сидений и подлокотники находят свои контрапункты в теле человека, образуя с ними соединения, тогда как ножки стула явно соединены с контрапунктом пола. Для столяра все эти контрапункты служат мотивами при изготовлении стула.

Было бы излишним останавливаться и на других очевидных примерах. На наш взгляд, достаточно указать на все предметы нашего обихода, при помощи которых мы выстроили связи между собой и природой, при этом, однако, не приблизившись к ней, а еще более отдалившись от нее. Затем в ускоряющемся темпе мы стали выстраивать дополнительные связи к уже созданным, так что они являются необозримыми уже в простейших машинах, используемых живущим в согласии с природой человеком. В больших городах нас окружают лишь искусственные предметы, ибо даже деревья и цветы в наших садах, которые мы выкапываем и пересаживаем по нашей прихоти, вырваны нами из целостной естественной среды и сделаны предметами человеческого обихода.

Столь высоко восхваляемая техника, служащая человеку, совершенно утратила чувство природы, хотя она и заявляет о том, будто может решить глубочайшие вопросы, такие как соотношение человека и божественной природы, при помощи своей весьма ограниченной математики.

Но всё это несущественно. Гораздо важнее составить представление о том, какие пути прокладывает себе природа, чтобы из недифференцированного зародыша могли развиться ее существа (которые она не собирает, подобно нам, из отдельных деталей).

В фильме Арндта о возникновении слизевика в качестве первой фазы жизни был показан ускоряющийся прирост свободных амеб, которые образуют контрапунктное построение с бактериями, являющимися их пищей. Как только пища поглощена, в силу сразу же вступает в качестве мотива новый контрапункт и превращает громоздящиеся друг над другом амебы в клетки тканей растения, стоящего на ветру.

Если мы заглянем в жилой мирок слизевика, легким нитяным комком возвышающегося на куче старого конского навоза, то наряду с семеносным грибом мы обнаружим в качестве единственного действенного природного фактора лишь ветер, распространяющий семена.

Носитель и разносчик семян слиты в единый дуэт. Вначале своими равномерными индивидуальными звуками живой колокольный звон создают именно самостоятельные амебы.

Природа играет на этих колокольчиках, превращает их в согласии с новым мотивом в клетки тканей и выстраивает из них форму, приспособленную для перенесения семени при помощи ветра.

Для нас этот процесс столь же непостижим, как и смена мотивов в сонате Бетховена. Однако наша задача состоит не в том, чтобы сочинить природную сонату, а лишь в том, чтобы записать ее партитуру.

Мы еще находимся в самом начале исследования беспозвоночных в том, что касается технических вопросов. Образование органов, занимающих свое место в простейшей общей схеме, из зачатков можно связать с тем, что значение каждого зачатка закрепляется его позицией в отношении целого, и тем самым исключается выпадение значения или его удвоение.

Эта фиксация столь надежна, что, как было продемонстрировано Шпеманом, имплантат из эпидермиса головастика, пересаженный зародышу тритона на то место, где должен развиться его рот, становится ртом головастика, поскольку вместе с клетками лягушки была трансплантирована и партитура образования ее рта.

Такое же несоответствие мы бы получили, если бы вырвали лист из партии первой скрипки и поставили бы его на соответствующее место в ноты для виолончели. Для партитур развития формы показательным является создание туннеля личинкой гороховой зерновки. В данном случае контрапункт, который становится мотивом создания туннеля, — это образ самого жука, который возникнет только в будущем и который бы погиб, если бы личинка не создала для него выход из горошины. Как мы видим, будущий образ организма может играть в его развитии роль мотива.

Эти наблюдения открывают новые перспективы. Если будущий образ, представляющий собой цель развития, сам может стать мотивом, то в этом случае прав К. Е. фон Бэр, когда он говорит о целеполагании при возникновении живых существ. Однако его исследование не отражает всего положения дел.

Когда паук плетет свою сеть, то мы можем видеть в разных этапах создания паутины — рамы, имеющей лучевое строение, — одновременно цель и мотив создания рамы. В качестве цели создания сети должна быть названа сама сеть, но никак не муха. Однако очевидно, что при создании сети муха служит и контрапунктом и мотивом.

Ярким свидетельством того, сколько загадок таит в себе техника природы, являются способности березового трубковерта. Жучок-долгоносик с хоботком, который может быть использован как лобзик, и крупный лист березы, который ему необходимо надрезать, противостоят друг другу как контрапунктно соединенные партнеры. Траектория надреза должна идти так, чтобы впоследствии жук без труда смог свернуть нижнюю часть листа в трубочку, в которую он отложит свои яйца.

Очертание этого пути, имеющего характерный изгиб, представляет собой постоянную величину для всех трубковертов, хотя на березовом листе нет никаких указаний для его построения. Является ли сам «постоянный путь» мотивом для своего возникновения?

Ответ на этот вопрос остается одной из тайн, с которыми мы сталкиваемся на каждом шагу, исследуя технику природы.

Вероятно, первым исследователем, который занялся проблемами техники природы, был Жан-Батист Ламарк[72]. Во всяком случае, предпринятая им попытка связать возникновение у жирафа длинной шеи с высокими стволами пальм можно рассматривать как первое указание на существование контрапунктной согласованности.

Затем интерес к технике природы полностью угас, и его место, в первую очередь благодаря Эрнсту Геккелю[73], заняли рассуждения о влиянии предков. Никто не станет усматривать в том, что амфибии произошли от рыб, техническое достижение. От подлинных вопросов техники нас в особенности отвлекало иллюзорное представление о так называемых рудиментарных органах.

И лишь после того, как Ханс Дриш доказал, что из разрезанного надвое зародыша морского ежа получаются не две половины, а два морских ежа в половину нормальной величины, стало возможным более глубокое проникновение в тайны техники природы. Ножом можно разрезать на две части любое тело, но не мелодию. Мелодия песни, которая слагается благодаря свободной игре живых колоколов, остается прежней, даже если ее исполняет лишь половина колоколов.